- Вы же из семьи космолётчиков, фантастику про пришельцев должны любить по определению. Разве нет?
- Фантастику люблю, - буркнул Юра, слегка обидевшись, - но всё-таки уже вышел из подросткового возраста. И мне не мерещатся следы марсиан на каждом углу.
Комитетчик хмыкнул и достал сигарету. Чиркнул зажигалкой, отвернувшись от ветра, выпустил дым и полюбопытствовал:
- А вам, Антонина, импонирует космическая гипотеза?
- Мне? - она растерялась. - Если честно, тоже не очень. Нет, звучит интригующе, в духе времени, но... Вы говорили, есть и другие предположения?
- Буквально на любой вкус. Вот, к примеру, специально для вас. Алатырь-камень. Помните такую легенду?
Тоня, похоже, действительно впечатлилась. Придерживая волосы, которые трепал ветер, она что-то перебирала в памяти, потом наконец спросила:
- Но ведь камень, по преданию, на острове?
- Да, это наиболее популярное толкование. На острове Буяне, с которым обычно отождествляется Рюген в Балтийском море. Но есть и альтернативные точки зрения - согласно одной из них, Алатырь нужно искать на юге, в горах. Так почему бы ему не оказаться здесь, в Кабардино-Балкарской АССР?
Выдав эту исчерпывающую справку, он сделал очередную затяжку. Юра ревниво спросил у Тони:
- А что за камень?
- Волшебный, целительный. Символизирует центр мира.
- Если целительный, чего ж тогда местные его стороной обходят?
- Ваш скепсис, Юрий, весьма похвален, - сказал комитетчик, - но объяснений можно придумать массу. К примеру, такое. Алатырь - славянский миф, а не горский, так что для местных он бесполезен и даже вреден.
- Понятно. Ну а нас-то зачем сюда привезли?
- Для общего развития. Побродите пару минут, осмотритесь. Свежий воздух всегда полезен, особенно для студентов.
- Простите, - сказала Тоня, - а вы правда нас не разыгрываете? Я, может, глупости говорю, но мне трудно себе представить, чтобы кто-нибудь в Комитете всерьёз рассматривал идею об Алатырь-камне...
- А я разве утверждал, что идея рассматривается всерьёз?
Тоня, окончательно сбитая с толку, не нашлась, что ответить, Фархутдинов ухмылялся с довольным видом. Юра, так и не дождавшись продолжения, пожал плечами и отошёл в сторону. Встал недалеко от обрыва, любуясь горными склонами на фоне густой небесной лазури.
Из-за соседней горы выглянуло солнце. Он моргнул и отвернулся к стене, лениво окинул взглядом пятнистый узор лишайника, потом присмотрелся и шагнул ближе.
- Товарищ Фархутдинов, у вас ножа не найдётся?
Тот, казалось, совершенно не удивился вопросу - подошёл и протянул складной нож с облицованной пластиком рукояткой. Юра выдвинул лезвие и аккуратно поскрёб им стену. Под бурым пятном проступил до боли знакомый знак.
***
Впрочем, наскальный рисунок несколько отличался от отметины на ладони. Во-первых, он был цветным (чёрный крест на фоне красного круга), а во-вторых - более детальным. Сразу распознавались клинки - внизу заострённые, а вверху со штришками-гардами. Круг же, если следовать этой логике, вполне мог оказаться щитом.
Юра почувствовал, как застучало в висках. Ладонь опять обожгло, и он сжал кулак, пока никто не заметил рубцы на коже. К счастью, боль продолжалась всего пару секунд, это был не приступ - скорее, короткий сигнал тревоги.
- Любопытно, - произнёс комитетчик, разглядывая рисунок. - Как вы его обнаружили?
- Совершенно случайно. Солнце осветило скалу, а я как раз туда посмотрел, вот прямо на это место. Заметил что-то красное между пятнами, решил поскрести. В пасмурный день, наверно, не увидел бы ничего.
- Что ж, тем лучше. Ещё один взнос в копилку.
- В какую копилку?
- В ту, которая обеспечит успех нашего предприятия, - Фархутдинов заговорщицки подмигнул. - Но это уже тема для отдельной беседы. Пока же давайте вернёмся в город - дела зовут. Да и Антонина, я вижу, совсем замёрзла.
Тоня закивала и, обхватив себя руками, побежала к машине. Комитетчик достал из внутреннего кармана мини-планшет, сфотографировал стену. Юра спросил:
- А можно мне тоже снять?
- Можно, конечно. Или вы по-прежнему верите, что тут секретная база?
У Юры планшет был больше - стандартная студенческая модель, которая не влезала в карман, а потому носилась в наплечной сумке-футляре. Круг со скалы перекочевал на экран, сохранив размеры - приблизительно дециметр в диаметре.
- Готово?
- Да. Но что этот символ значит?
- Вообще-то, Юрий, я надеялся, что именно вы мне поможете окончательно разобраться. Моей информации недостаточно.
Чем тут может помочь студент, комитетчик не пояснил. Они вернулись в машину, и та стартовала без промедления. На обратном пути из горного царства в ставропольскую степь все трое молчали. Юра вспоминал рисунки на скале и на коже, мрачно прикидывая, существует ли хоть какая-то вероятность, что всё это - случайное совпадение. Фархутдинов сосредоточенно водил пальцем по экрану планшета, потом, подняв голову, предложил:
- Могу вас прямо к университету подбросить.
- Не стоит, - поспешно сказала Тоня, - мы так дойдём.
- Как знаете.
На стоянке распрощались - боец невидимого фронта пообещал, что в скором времени опять позвонит, и удалился в свою 'контору', студенты же побрели в сторону вокзала. Залитая солнцем улица шумела на разные голоса - на прогулку, похоже, выбрались все, кто не был занят срочной работой. Городская суета успокаивала, напряжение слегка отпустило, и Юра, чтобы не зацикливаться на мыслях о 'чёрной метке', попросил:
- Расскажи мне про этот твой Алатырь. Подробности какие-нибудь. А то вы там диспутировали, а я стоял дурак дураком.
- Подробно я и сама не знаю, я ж не энциклопедия.
- Ну в двух словах хотя бы.
- Ладно, уговорил. Только мне шпаргалка нужна.
С трудом отыскав свободную лавочку, они сели в тени каштана. Тоня взяла планшет и, подключившись к библиотеке, пару минут листала какие-то документы, после чего доложила:
- Ага, ну вот. Был такой 'Стих о Голубиной книге'. Считалось, что он иллюстрирует народные христианские представления на Руси. Правда, по другой версии, это - языческий древний текст, который только замаскирован под христианский. А ещё говорили, что это... так, погоди, сейчас процитирую... славянский космогонический миф, имеющий общеиндоевропейские корни.
- Общеиндоевропейские? - повторил он с некоторым трудом. - Крутое слово, надо запомнить. А суть у этого мифа в чём?
- Мудрый царь объясняет устройство мира. Ну и, среди прочего, говорит, что 'белый Латырь-камень всем камням мати'. А в другом варианте - 'белый Латырь-камень всем камням отец'.
- Почему отец?
- Потому что 'с-под камушка, с-под белаго Латыря протекли реки, реки быстрые по всей земле, по всей вселенной, всему миру на исцеление, всему миру на пропитание'.
Юра поскрёб в затылке, но так и не придумал в ответ ничего интеллектуального. Пробурчал:
- Ладно, отличница. Вырубай свою шпаргалку.
- Что, спёкся? - она хихикнула. - А то я могу ещё зачитать. В подробностях, мне нетрудно - 'про все мудрости повселенныя'.
- Смилуйся, государыня-матушка! Пойдём лучше погуляем.
- Нет, Юра, - вздохнула Тоня, - ты как хочешь, а я сейчас на занятия. Посижу, поскучаю там для разнообразия, переключусь немного. А то мне от этих комитетских интриг немного не по себе. Только не обижайся, ладно?
- На тебя-то за что? Если уж обижаться, то на этого кренделя. Задурил нам голову и слинял с чувством выполненного долга. То есть я не хочу сказать, что Алатырь твой - совсем уж бред...
- Я понимаю. Просто эта история, она... как бы это сказать... слишком высокохудожественная, что ли. Не бывает такого в реальной жизни - это я тебе как заслуженный эскапист говорю.
Они посмеялись и, встав со скамейки, двинулись дальше. Шли не спеша. Экскурсия в горы заняла не так много времени - в университете заканчивалась только первая пара.
Он подумал, что насчёт 'художественности' Тоня права. Судя по всему, красивые байки Фархутдинов подготовил заранее - причём индивидуально для каждого из студентов. Он, собственно, этого не скрывал. Вопрос - зачем это было нужно?
Впрочем, сейчас важнее другое - знал ли комитетчик о Юриной 'чёрной метке'? Напрашивается мысль - да, знал, поэтому и устроил поездку, и Юра помог ему отыскать наскальную роспись. Или наоборот - Фархутдинов был в курсе, что именно в этом месте под лишайником есть картинка, и хотел проверить, найдёт ли её студент. И тот не подвёл, оправдал доверие...
В любом случае, очень трудно поверить, что припадочный комсомолец Самохин наткнулся на рисунок случайно. Таких совпадений просто-напросто не бывает.
Надо выяснить, что означает знак и кому он принадлежит.
Кстати, если на то пошло, щит и меч - эмблема Комитета. Ха-ха.
Правда, там форма щита другая, и меч один, а не два. Да и вообще, комитетский знак на скале - это был бы уже запредельный трэш. Не хватает только стрелочки, нарисованной мелом, с подписью 'штаб'.
Так что эту, с позволения сказать, версию мы отбросим - думать надо в другом направлении. Понять бы ещё, в каком...
- Ну что, - сказала Тоня, - вернёмся в серые будни?
Юра сообразил, что они уже подошли ко входу в учебный корпус.
- Вернёмся, куда ж мы денемся.
Он, пропустив её в вестибюль, шагнул следом. Сканер у входа мигнул зелёным, считав информацию с их браслетов. Вахтерша в будке посмотрела недовольно поверх очков и опять уткнулась в журнал 'Советский экран'; с обложки скалилась звезда 'Отторжения' Стелла Вега в инопланетном гриме - серебристая кожа, сапфировые глаза и белоснежные волосы.
- Тебе на какой этаж? - спросил Юра.
- На первый, у нас там введение в языкознание.
- А мне на третий. Потом ещё созвонимся.
- Ага, пока.
Она свернула направо и пошла по широкому коридору. Юра, проводив её взглядом, двинулся к лестнице. В голове опять завертелись обрывки сегодняшних разговоров - было смутное ощущение, что в словах чекиста, помимо клюквы, содержалась и вполне конкретна информация, но её никак не удавалось вычленить.
Шагая вверх по ступенькам, он не сразу заметил, что освещение вокруг изменилось, будто сгустились сумерки; птичьи крики за окном стихли. Левая ладонь ощутила холод металла.
Юра скосил глаза и с изумлением обнаружил, что с перил исчезли деревянные поручни. Остались лишь железные стойки, да и те выглядели неважно - гнутые, шаткие, с облупившейся краской. Стены вокруг покрылись грязным налетом, царапинами и надписями (он машинально прочёл ближайшую: 'Меченый - гнида'). Из-за немытых стёкол донёсся шорох, тихий и монотонный, и стало понятно, что на улице дождь. Этажом выше зазвучали шаги - навстречу кто-то спускался. Чтобы его увидеть, Юра повернул голову...
И наваждение развеялось. Словно неведомый режиссёр, спохватившись, отодвинул из поля зрения декорацию, оставшуюся от другого спектакля. Солнечный свет ворвался в окно, которое вновь обрело прозрачность, а воробьи продолжили свой базар.
Страха на этот раз почему-то не было, вместо него пришло понимание, что увиденное сейчас - фрагмент из предрассветного сна, осколок памяти, вспыхнувший неожиданно ярко и потому показавшийся столь реальным.
Самохин остановился, пытаясь вспомнить ещё какие-нибудь детали, но безуспешно. Сон опять растворялся, отползал куда-то в тёмный уголок разума, как хищник, который понял, что его обнаружили слишком рано.
Уже привычным движением Юра поднёс к глазам ладонь с меткой. Как и ожидалось, рубцы опять покраснели, но ненадолго: кожа быстро возвращала себе нормальный оттенок.
Выйдя с лестницы на третий этаж, он взглянул на часы - три минуты до конца пары. Коридор был всё ещё пуст, лишь напротив лекционного зала сидела на подоконнике девица в джинсах, кроссовках и чёрной майке. Её тёмные, с лёгкой рыжинкой волосы, обрезанные по-спортивному коротко, топорщились, как антенны.
Звалась она Галка Кнышева, училась с Юрой в одной группе, а в общении была простая, как три копейки, что и не замедлила подтвердить:
- Здорово, Самохин. Свадьба когда?
- Не понял?
- Да ладно. Давай колись, чё за тёлочка, с которой сейчас пришёл.
- А ты откуда...
- Из окна, откуда ж ещё. Сижу, развлекаюсь - первую пару всё равно проспала.
- Тьфу, ёлки. Такта у тебя - ни на грош. Нет чтобы проворковать: 'Ах, Юрий, что за прекрасная незнакомка?'
- Девка прикольная, только худая больно - смотри, как бы ветром не унесло. С какого факультета?
- С филфака. Я бы, Галка, таким как ты вообще запретил на окнах сидеть. Чтоб народ не смущали зря.
- Всех не перевешаете, сатрапы.
Она спрыгнула с подоконника - крепенькая и вертлявая, как юла. Надсадно и хрипло грянул звонок, прокатился эхом по коридору. Народ повалил из аудиторий, университет загудел, и уже трудно было поверить, что три минуты назад некий двинутый первокурсник стоял на лестнице, ловя отголоски сна.
- А, Юрец, - Сергей протянул лапищу. - Куда ты вчера пропал? От ректора не вернулся. Я уж думал - выгнали, что ли? Хотел позвонить, но забыл, завертелся как-то.
- Весь в трудах, в заботах?
- Не, ну а чё? Нас на тренировке вчера вообще загоняли...
- Ты с ним, Серёга, лучше не спорь, - встряла Кнышева, - он сегодня злой как собака. Меня хотел запретить.
- Чего? - бравый форвард слегка завис.
- Ага, сама прифигела.
Юра, оставив их, прошёл в зал, сел по привычке на задний ряд, хотя и знал, что эти задворки преподаватель видит лучше всего. Столешница была из светлого дерева, без всяких футуристических вывертов. Наверное, если бы дело происходило лет двадцать или тридцать назад, её изрисовали бы ручками, но сейчас поверхность оставалась чистой и гладкой. Причина, правда, состояла не в духовном прогрессе (который, хотелось верить, всё-таки имел место), а исключительно и только в техническом. Шариковые ручки уверенно выходили из обихода - глупо таскать их с собой, если у каждого есть планшет.
Юра порой задумывался над тем, зачем вообще нужны лекции. Не проще ли просто сбросить студентам тексты или хотя бы видео? Или, может, преподаватели полагают, что только живое общение лицом к лицу, осенённое блеском импровизации, способно зажечь в оболтусах священное пламя знаний? С этим вопросом первокурсник Самохин пока что не разобрался.
Закончилась перемена, и доцент Вай приступил к работе. Вообще-то его фамилия была Караваев, но студентам она казалась слишком длинной и малоинформативной. Прозвище ему подходило больше. Во время лекции он не стоял за кафедрой, а расхаживал вдоль рядов, повествуя о каком-нибудь Медном бунте с таким волнением, словно сам только что оттуда и до сих пор не пришёл в себя.
Одно его качество особенно нравилось первокурсникам: услышав интересный вопрос, Вай способен был тут же свернуть на новую тему и рассуждать о ней, пока его не остановит звонок. Надо ли говорить, что юные строители коммунизма этим беззастенчиво пользовались. Вот и сейчас, отвечая кому-то, преподаватель воскликнул:
- Ну что вы! Конечно, нет! Художественные произведения, вымысел ни в коем случае не являются вредными с точки зрения серьёзного, вдумчивого историка. Фантазия и наука - не враги, не антагонисты! Они скорее комплементарны - дополняют и обогащают друг друга. Беллетристика и кино способны оживить прошлое, явить его нам, так сказать, во плоти, с эмоциями и чувствами. Другое дело, что романист или режиссёр, обращаясь к исторической теме, обязан изучить факты, прежде чем браться за их интерпретацию. Факты, коллеги! Это - первооснова!
- А какие есть новые фильмы, - спросила Кнышева, - чтобы там и факты, и всё такое? Что надо посмотреть? На ваш вкус?
- Э-э-э... Сейчас к юбилею, само собой, выходит ряд масштабных картин - 'Семнадцатый', 'Октябрь. Рассвет'... Вы видели анонсы по телевизору и в сети - там всё очень красочно, ярко... Выразительно, да... Ну и фактура... Она должна быть... В общем, - ловко вывернулся доцент, - судить по анонсам я не считаю правильным. Давайте подождём до премьеры. А из достойных фильмов, которые уже завоевали признание... Конечно, 'Багратионовы флеши' - очень сильная реконструкция. 'Угличский набат' про смерть царевича Дмитрия - толково показан династический кризис. Или недавний сериал 'Ввысь', он ведь почти что документальный, авторов консультировали живые свидетели. Задумайтесь - среди нас ещё живут люди, которые не просто застали конец пятидесятых годов, но и принимали деятельное участие в тогдашних событиях...