- Единственное, чего я хочу, так это быть рядом с вами, крестная…
- Я ждала такого ответа… Я тебе благодарна и конечно же, это справедливо, что ты так отреагировала. Но сначала подумай о нем, что ты от него хорошего возьмешь… Меньше всего я хочу увольнять тебя, для меня это настоящая жертва…
- Но вы думаете, что сеньор Ренато не хочет меня видеть, правда?
- По крайней мере на какое-то время, лучше всего предотвратить возможность видеть Баутисту… Ты ничего не сделала, я знаю… но ты о нем напоминаешь. Пойми, оставить Баутисту – это против желания моего сына. В эти дни я жду, что Хуан Дьявол также уедет. Я приложила усилия, и он уедет… Я хочу подарить Ренато настоящий медовый месяц, но по причине пришедших проблем у него не было спокойствия во все эти дни…
- Если сеньор Ренато вернет должность моему дяде, то проблемы исчезнут. С ним их не будет… Сеньор Ренато слеп, он не знает, где его враги, а где его друзья… Он не может их различить…
- Янина, почему ты так говоришь? – сурово прервала София.
- Вы не знаете того, что знаю я, крестная…
- Возможно, я не знаю, но нехорошо, что ты так выражаешься. К тому же, я хочу знать причину, почему ты так говоришь. Кто тебе рассказал? Ты видела или что-то слышала о…?
Янина держала руки на груди, вновь ощупывая твердую бумагу того письма, но ее лицо оставалось бесстрастным, ничего не выдало тот костер, что ее сжигал… Мягко и вежливо оно солгала:
- Я лишь знаю, что только это хотела вам сказать, крестная. Простите меня…
- Ничего… Я понимаю твои чувства… У меня для тебя благодарность и забота, доченька, я тебя никогда не покину. Понимаешь? Если тебе не будет хорошо в Европе, то ты сможешь вернуться, вновь меня сопровождать, и когда там или здесь ты захочешь выйти замуж за хорошего молодого человека твоего уровня, я дам тебе приданое, с ним ты сможешь почувствовать себя хозяйкой и сеньорой своей жизни…
- Благодарю вас, крестная. Я не ждала от вас и меньшего, - заметила Янина холодно, хотя и вежливо.
- Я знаю, что ты прошла через неприятность… Иди отдыхай. Ты кажешься нервной и нетерпеливой… Иди, иди поищи своего дядю, поговори с ним об этом, скажи, что он вернется во Францию не с пустыми руками, а с деньгами, чтобы жить, не работая, или открыть свой счет или маленькое дело…
- Благодарю вас еще раз, крестная.
Янина автоматически поцеловала руку Софии, а затем удалилась. Перед закрытой дверью кабинета она остановилась и руками коснулась письма. Чувствуя стук сердца и на губах огненный жар безнадежной страсти, которая горечью обиды жгла ее как никогда и злобно пробормотала:
- Выгонять меня из этого дома, отдалять меня от него… Посмотрим! Посмотрим, кто уйдет!
Пройдя быстро и нервно, Айме дошла до самого конца конюшни, пристально всматриваясь… Бывшего мажордома не было ни там, ни в хлеву, ни в батрачном отсеке, ни на разрозненных участках земли, где хранился корм для скота. Айме ускользнула от неожиданной встречи с сонным парнишкой, который охранял, прошла под арками и задержалась с удивлением перед изящной темной фигуркой, которая вскарабкалась на груду сена, поедая что-то тайком.
- Колибри, что ты здесь делаешь?
- Я… я, ничего… ем… Но я не крал пирог. Ана мне сказала…
- Подойди и не говори громко. Где Хуан Дьявол? Почему ты не с ним, как всегда? Не знаешь, где он? Отвечай!
- Но я не знаю, где он, хозяйка, я правда не знаю. Он ушел этим утром на завод… - И таинственным тоном добавил: - Он забрал двух лошадей… Сначала одну, потом другую, и сказал мне, чтобы я ни с кем не говорил, чтобы ничего никому не говорил, если меня будут искать и спрашивать и спрятался. Я весь вечер прятался, пока не ушел этот дурной старик, который бьет людей… Баутиста, не он ли?
- Баутиста? Баутиста ушел?
- Да, хозяйка, ушел. Он положил одежду в мешок, и две буханки хлеба, сыр… Затем положил мешок в переметную сумку черного осла, который стоял с той стороны, одел куртку и шляпу, взял ружье, влез на осла и уехал…
- Баутиста ушел… ушел…! – пробормотала Айме в замешательстве. – А твой хозяин, Колибри? Скажи мне, что знаешь, где он. Скажи мне!
- Вы ведь это знаете, так как вы новая хозяйка, правда? Это мне сказал хозяин… Что мы уедем и заберем новую хозяйку, что это вы. Я ничего, ничего не сказал ему, но если вы это знаете… Вы все знаете…
- Что? Что все?
- Корабль находится на маленьком пляже, рядом с заводом, и этой ночью в двенадцать хозяин ждет вас в церкви, и вы пойдете с ним… Мы с вами пойдем к нему!
Айме прикрыла глаза, чувствуя, что что-то холодное пробежало от ног к голове. Это был страх, ужас… все это было правдой, дышало правдой от простодушных слов мальчугана, который приблизился и сказал таинственным тоном, со сверкающими черными глазами на темном лице, одновременно взволнованным и испуганным. С тревогой Айме посмотрела по сторонам, чтобы удостовериться, что никто не слышал слов мальчика… Затем подумала о том письме, попавшем Бог знает в какие руки. Но какое значение имеет эта бумажка против срочности настоящего момента? Люцифер прятался неподалеку, поджидал и был готов для отплытия, кто знает в каком направлении, в какие приключения, в какие гавани… Люцифер, смешной кораблик, где воля Хуана будет всемогущей, где она будет подчиненной, как рабыня, под его властью, потеряв все: богатство, достоинство, положение, права… даже имя. Она соединила руки, подняла глаза к небу… Если бы она умела молиться, то сейчас бы молилась; но молнией пронеслось в ее мыслях имя:
- Моника! Моника! Она может спасти меня… Только она…!
Словно хищница, Айме пересекла широкую площадь, которая отделяла конюшни от роскошного центрального строения, но она не повернула налево… Она пошла прямо в гостевые комнаты, пересекая парадную каменную лестницу, соединявшуюся с дверью комнаты Моники, и беззвучно открыла засов, неожиданно проникла в ее комнату…
Медленно Моника поднялась со скамейки, где молилась на коленях, и понемногу ожидающая Айме овладела своими чувствами, тревогой, отчужденностью, соединив руки и переживая настоящую агонию…
- Что с тобой, Айме? Что тебе? Почему ты меня ищешь?
- Не знаю, зачем я пришла, и не знаю, как я рискую, обращаясь к тебе… Я не заслуживаю твоей помощи и поддержки. Я заслуживаю, чтобы ты повернулась ко мне спиной, чтобы выкинула меня отсюда, даже не слушая…
- Говори, я слушаю тебя…
- Нет, я даже не осмеливаюсь что-либо говорить… Прости меня… Я пропала, если ты меня не спасешь, не поможешь, если не остановишь его!
- Остановлю кого? – торопила Моника, по-настоящему обеспокоенная.
- Хуана Дьявола…! – взорвалась Айме.
- Ах! – успокоилась Моника. – Я думала…
- Ренато ничего не знает. Он верит мне, непорочно, чисто, невинно, и для меня не имеет значения умереть хоть сотни раз, при условии, что он будет продолжать мне верить… Это ради него, Моника, клянусь тебе, ради него… Ради Ренато я не хочу совершать бесчестье! Как могу я разбить сердце такому хорошему человеку? Как могу я испортить его жизнь навсегда? Как могу я вонзить ему кинжал разочарования? Я прошу тебя помочь мне, прошу спасти меня, ради него, Моника… Ты понимаешь меня… Сестра… Сестра…!
- Я приняла решение уйти с твоего пути, Айме. Я приняла решение предоставить тебя твоей судьбе… Моя борьба была бесполезной, и я прекратила ее. Делай что хочешь, все, что хочешь…!
Как подкошенная упала Айме к ногам Моники на коврик, и приподнявшись с него, отчаянно ухватилась холодными руками за белые руки сестры. Словно отдаленная, отсутствующая, Моника не показывала ни настоящей, ни притворной боли, которая бы ее волновала. Убрав ее руки, она отошла, но отчаянная Айме преградила ей дорогу:
- Ты не можешь меня так бросить!
- Сто раз ты просила меня оставить тебя, оставить тебя в покое…
- Сто раз я просила, но ты не делала. Ты продолжаешь быть здесь, препятствуя мне совершать плохое или хорошее, раздражая меня, приводя в ярость… А теперь… именно сейчас…
- Ты пытаешься поставить мне это в вину? – возмущенно прервала Моника.
- Нет, сестра, нет… Наоборот… Я взвесила, увидела, ощутила, что ты была во всем права, что твои упреки были заслужены, что твои прогнозы были верны. Словно сумасшедшая я следовала своим инстинктам. Ослепленная болезненной страстью, вращаясь и вращаясь в этом, а теперь я у края преисподней… Но я не хочу туда упасть, не хочу попасть туда, не хочу погрузиться на дно окончательно, не хочу тянуть за собой имя моего мужа…
- Теперь ты думаешь о своем муже! Не лги больше!
- Я клянусь тебе, сестра… Меня сводит с ума мысль потерять его, увидеть возмущение в его глазах… Я в отчаянии, я раскаиваюсь… Я не люблю никого, кроме Ренато, хочу жить только ради него… Но Хуан меня не оставляет! Ты понимаешь это?
- Что не оставляет тебя? Не лги! Ты его искала, ты свела его с ума, ты клялась ему в любви, и несмотря ни на что, ты была готова следовать за ним…!
- Нет…Нет… Я не поеду с ним! Сначала я расскажу все Ренато. Если ты мне не поможешь, не спасешь меня, я пойду искать смерть… Я расскажу правду Ренато, и пусть он убьет меня. Да, пусть он убьет меня, чтобы покончить со всем разом… Пусть грянет скандал! Пусть придет смерть! Я сама ее найду!
- Айме! Куда ты? – остановила Моника криком сестру, которая уже начала уходить быстро. – Ты сошла с ума?
- Почти! Но прежде чем Хуан пойдет меня искать в этом доме, я столкну их друг с другом и Ренато будет побежден… Потому что Хуан убьет его; Хуан более силен и отважен… Прежде чем Хуан убьет его, я предпочту, чтобы Ренато убил меня. И прямо сейчас…
- Тихо, Айме! Где Хуан? Что ты хочешь, чтобы я сделала?
- Ты поможешь мне? Дорогая Моника! Я знаю, что ты делаешь это не для меня… Ты бы предпочла увидеть меня мертвой…
- Нет, Айме. Ты моя сестра, моя кровь… Я должна ненавидеть тебя, предоставить тебя твоей судьбе, но я не могу этого сделать. Это не только из-за Ренато; это и ради тебя. Если я смогу что-нибудь сделать…
- Хуан тебя послушает. Он должен тебя выслушать… Ты единственная, которая может остановить его, даже на один момент… Срок, отсрочка хотя бы на несколько часов, чтобы сделать что-то, чтобы суметь освободить меня от проклятого Хуана…
- Теперь ты проклинаешь его…
- Я проклинаю и ненавижу его! Я люблю Ренато и буду жить ради него! Клянусь тебе! Если ты спасешь меня, я буду самой лучшей женщиной, самой покорной, самой честной, посвящу любовь мужу…
- Но как спасти тебя, Айме?
- Хуан хочет увезти меня этой ночью… В двенадцать от ждет меня в двумя лошадьми позади церкви… Если я не приду, если не поеду, если не приду на это свидание, он пойдет искать меня, он потащит меня с собой… Он клялся, что увезет меня, даже если это произойдет перед Ренато…
- Но он дикарь, сумасшедший! – воскликнула Моника с ужасом, отразившемся на бледном лице.
- Он… такой. Ты уже знаешь… Попытайся, чтобы этой ночью не было скандала. Скажи ему, что я больна, пообещай ему от моего имени, что я пойду с ним… Но не в эту ночь, не сейчас… - И по-настоящему испуганно, она указала на время: - Уже двенадцать! Уверена, он уже там ждет… Он будет ждать лишь несколько минут, если я не появлюсь, если ты не задержишь его. Ему неважно убить, уничтожить Ренато. Он его ненавидит, как ненавидел всегда! Беги, Моника, беги, найди и поговори с ним…! Я останусь молиться здесь, потому что Бог имеет к нам милосердие, потому что ты приняла мое раскаяние…
Она упала у распятия над кроватью Моники и заплакала… плакала от ужаса, страха, тревоги… Моника на миг взглянула на нее, на ее испарину на висках, и превозмогла свой ужас, полностью отдаваясь в страшный момент и вышла, волоча свое ледяное тело и пламенную душу…
3.
В своем кабинете, с лихорадочным нетерпением нервный, неспокойный Ренато смотрел из стороны в сторону на уставшие шаги старого Ноэля. На миг глаза молодого Д`Отремона посмотрели участливо на старого нотариуса и предложил ему:
- Вы измучены. Вы можете отдохнуть, если хотите…
- Ты думаешь, я смогу отдыхать, не зная, чем все это закончится? Давай мы вот как сделаем: ты пойдешь отдыхать, а я подожду.
- Какая мысль! Вы уже не можете больше. Идите, Ноэль, идите спать…
- Я пойду прогуляюсь. Меня очень беспокоит, что донья София не легла, ожидая, что я приду поговорить с ней. Если ты мне позволишь воспользоваться этим потайным ящиком… Прямо напротив спальни твоей матери, в соответствии с тем, что она сказала. Откроется нажатием на лепнину, думаю, с этой стороны… Вот… Да… лепнина провалилась, но дверца не открыта…
- О! Потайное место, что мы искали! Разве я не говорил, что это на этой полке? Вы открыли, нажав на лепнину…
Они подошли к книжной полке, где действительно находилось дверное пространство… Но в темном углублении была только смятая бумага… бумага, которую пальцы Ренато быстро схватили, и он воскликнул с чувством:
- Вот оно! Это оно! Передо мной отец смял это письмо и кинул туда.
- Это было то письмо…?
- Да… Думаю, что да… Вы, естественно, знаете, о чем оно…
- Нет, сынок, я никогда его не читал. Бертолоци отправил его с Хуаном, как я сказал, а твой отец прочел его у тела покойника, который был его неумолимым врагом…
Вперив свой взгляд на обжигающие строки, Ренато пребывал в молчании и неподвижности долгое время и наконец начал читать вслух, что уже прочел взглядом. Начал читать с той же тревогой, с тем же непреодолимым уважением, как читал его отец у мертвого тела Андреса Бертолоци.
«Пишу тебе из последних сил, Франсиско Д`Отремон и прошу тебя прийти ко мне… Приходи без страха… Я не зову тебя для мести. Слишком поздно получать плату твоей кровью за все то, что ты сделал мне и ей. Ты богат, любим и уважаем, тогда как я нахожусь в унизительной нищете и жду приближающуюся смерть как свое единственное избавление. Не хочу повторять, насколько я тебя ненавижу. Ты это знаешь… Если бы я мог убивать одной мыслью, то тебя уже давно бы не было; и я сам иссушил себя постепенно этой злобой, которая овладела моей душой. Меня убивает злоба более, чем алкоголь, чем заброшенность… Из-за ненависти я молчал столько лет. Сегодня хочу сказать тебе кое-что, что может заинтересовать тебя. Это письмо тебе вложит в руки мальчик. Ему двенадцать лет, и никто не позаботился о том, чтобы крестить его и дать ему имя. Я зову его Хуан, а рыбаки побережья… Хуан Дьявол. В нем мало человеческого. Он хищное животное, дикарь… я его вырастил в ненависти… У него твое порочное сердце, и я дал, кроме того, полную волю его инстинктам... Знаешь почему? Скажу тебе на случай, если ты не решишься приехать ко мне и выслушать меня: это твой сын…»
Старое письмо Бертолоци подрагивало в руках Ренато, как подрагивало в руках Франсиско Д`Отремона. Его глаза, расширенные от волнения, поднялись, чтобы пробежать строку, не видя ее и отчаянная неподвижная фигура старого нотариуса онемела вместе с ним… Мгновение он дышал с трудом, его душили эмоции этой трагедии, которая случилась давно, но от этого не становилась менее жестокой; его вновь притягивали пылающие неравномерные строки. Еще раз он обратился к ним, и снова испил ядовитые буквы Андреса Бертолоци:
«Если он стоит перед тобой, посмотри в его лицо… Иногда он твой живой портрет… Иногда похож на нее… На нее… Проклятую… Он твой… Возьми его… У него отравленное сердце и душа испорчена злобой. Он не знает ничего кроме ненависти. Если ты заберешь его с собой, то он станет твоим наихудшим наказанием… Если бросишь, он станет убийцей, пиратом, грабителем, который закончит свои дни на виселице… И это твой сын… У него твоя кровь… Вот моя месть!»
С острой болью, побледневший от ужаса, затем покраснев от возмущения, Ренато Д`Отремон скомкал письмо, последнее послание проигравшего соперника и недруга, но победившего после смерти. Он почувствовал страстное желание плюнуть в мертвое лицо, на могилу Бертолоци, как Франсиско в тот роковой рассвет…