истинной силы. Нам она причин, ясное дело, не сообщила, но поговаривают, – служанка понизила голос до шепотка, – что не обошлось без темных чар! Так вот теперь она сама не своя, зато о дочери вспомнила, письма ей длинные пишет и вечерами о ее здравии молится. Я сама слышала!
– М-м-м, – кивнула я.
Для меня что белые чары, что черные не представляли никакой важности. Я магию-то впервые увидала, когда познакомилась с Иттаном.
Не терпелось увидеть его. Я отставила блюдце.
– Отведи меня к моему другу, – попросила Алику.
– Не велено, – отказала та, засунув палец в нос и с удовольствием поковыряв в нем. – Впрочем, почему бы и нет. Пошли! – Она вскочила на ноги. – Дом заодно покажу.
Я едва успевала отслеживать переплетение коридоров и лестниц. Изредка Алика показывала на какую-то дверь и бросала:
– А это комната хозяйки.
Или:
– Парадная зала.
Или:
– Тут хозяйская дочь жила.
А потом мы подошли к библиотеке.
– Можно внутрь? – Мой голос трепетал.
Служанка безразлично повела плечами, но дверь отворила.
И я онемела от обилия стеллажей, полок, книг, канделябров с горящими свечами и запаха знаний. Вот бы тронуть эти страницы, вычитать в них особое содержание. Переплести буквы.
– Даже не думай, – оборвала немой восторг Алика. – Если ты что-нибудь стянешь отсюда, тебя вздернут.
– Не собираюсь ничего воровать, – оскорбилась я. – Я люблю читать.
– А ты умеешь? – не поверила служанка. – Ой, да брось! – заржала она, когда я кивнула. – Я вот тружусь у благородной особы, а кроме десятка слов и не знаю ничегошеньки. А ты читаешь?
Лучше промолчу, хотя подмывало взять первую попавшуюся книгу и доказать этой надменной особе, что я не хуже, что всему обучилась сама.
Но незачем. Какая разница, умею я читать или набиваю себе цену в глазах служанки? Пусть та считает так, как хочет.
Кинув на библиотеку прощальный взгляд, я поплелась за Аликой дальше по коридору.
– Здеся лежит хозяйский сын, – палец служанки показал на дверь по правую стену, – а вот тут твой друг.
Я хотела войти, но едва приоткрыла дверь, как услышала Леневру.
– Напомните, где вы родились?
– Я из Затопленного города, – пустым голосом ответил Иттан.
Я, сама не понимая почему, остановилась и шикнула на Алику, которая попыталась дернуть за ручку. Та от недоумения замолчала и тоже прислушалась.
– Я благодарна вам за спасение сына. – Впрочем, особой благодарности в тоне не звучало. – Что вы хотите в оплату ваших услуг?
Иттан не колебался.
– Ну а что может хотеть человек моего достатка? Конечно же, денег.
– Я заплачу сполна, – пообещала Леневра и отворила дверь, едва не припечатав той подслушивающую меня. – Прошу прощения, – хмыкнула она, а я пристыженно покраснела.
– Это она сама… я просила остаться, а она… – затараторила Алика.
Я шагнула внутрь комнаты. Иттан лежал на громадной кровати, застланной простынями цвета молодой травы. Его глаза смотрели в потолок, но когда я сделала боязливый шажок вперед, мужчина отреагировал улыбкой:
– Ну как тебе здешний прием?
– Ты меня видишь?! – обрадовалась я.
И столкнулась с абсолютно слепым взглядом.
– Я помню звук твоих шагов, – сказал Иттан, вздыхая. – Получи у Леневры Рене деньги, и можем идти.
– Почему ты не сказал ей…
– Что я граф? – Иттан прикрыл веки; ресницы тенью упали на изнеможенное лицо. – Я расскажу тебе позже, но, поверь, теперь я – никто.
Кольнуло в сердце. Я упала на краешек кровати и, чтобы смести прочь печаль и тревогу, долго сидела рядом с Иттаном, рассказывая ему, насколько велик дом.
– А книги! – глотала окончания от восторга. – Их столько! Десятки! Нет, сотни! Нет, что больше сотен?
– Тысячи, – подсказал Иттан, поглаживая мое запястье.
– Да-да, тысячи! А еще я ела пирожное. Оно такое… невкусное, – призналась и тяжко выдохнула. – Я-то ожидала, что оно будет очень сладкое, а оно почти безвкусное.
Иттан рассмеялся.
– Зачастую в этой части города ожидания не соответствуют действительности.
Тут в дверях показалась Алика.
– Хозяйка зовет, – выплюнула она.
Судя по тому, как служанка пыхтела, пока вела меня обратно в гостиную, ей досталось за самовольную прогулку.
Леневра вручила мне мешочек, набитый монетами, и сообщила – впрочем, не сильно-то гостеприимно, – что мы с Иттаном желанные гости в доме рода Рене. После она удалилась по – конечно же – неотложным делам.
Я постеснялась пересчитывать монеты в присутствии хозяйки дома, а потому просто привязала мешочек на ремень брюк.
А когда передала слова Иттану, тот покачал головой:
– Нежеланные. Скажи-ка, тебе есть куда идти?
– Ну да. – Я взвешивала на ладошке мешочек, пытаясь определить, сколько внутри.
– Тогда выходим немедленно. – Он тяжело поднялся, нащупал мою руку.
Проститься с Рейком не удалось – тот спал под действием какого-то лекарственного снадобья. Потому вскоре мы стояли за воротами. Запах миндальных пирожных и книжной пыли таял под ветрами верхнего города. Вечерело, и звездная ночь расстилалась над столицей.
– И куда дальше? – Я растерянно огляделась.
– Куда угодно. Главное – не оставляй меня.* * *
– И все-таки почему ты не рассказал о себе? Почему не попросил связаться с родителями?
Высоченные дома и каменные ограды верхнего города затерялись за очередным поворотом, и наша неприметная парочка (мало ли бродяг околачивается в Янге) перебралась во владения средней – принадлежащей лавочникам и многочисленным конторам – части столицы. Ставни позакрывали, на двери навесили тяжелые замки. Рыночную площадь на ночь перекрывала стража. Но я и не стремилась пойти у всех на виду. Выбирала самые неприметные улочки и щели.
– Для родителей я перестал существовать в тот миг, когда гарнизон пал, – ответил Иттан. – Пойми, мой отец – не обычный вояка, он лучший из лучших. Солдаты слагают легенды о его подвигах. Король лично вручал ему награды. А тут я…
Он замолчал, но я не стала выпрашивать подробности; чувствовала – сам расскажет. Душу вообще сложно обнажать перед кем-то, будь он чужаком или своим, и нельзя требовать выпотрошить ее побыстрее.
– Командующий должен сражаться и погибнуть за свой отряд на поле боя, но я струсил, предпочел сбежать, – резанул Иттан. – Для моего отца это непростительное преступление. Я должен был умереть со всеми, вот в чем дело.
– Но ты не умер. – Я погладила ладонь Иттана, будто уверяя себя: он жив, он настоящий. Он не исчезнет, как магический шарик света, зовущийся «светлячком». – Твои родители примут тебя.
– Возможно. – В голосе появилось отрешение. – Но важны не только родители. От общественного мнения никуда не деться, нет. Только не в столице. Дезертирство – это отпечаток на всей карьере, на всей жизни. Дезертиру не найти приличной работы. Ни одна женщина из высшего света не согласится стать его женой. – Иттан дернул плечом. – Да и бес с ней, с женщиной. Но клеймо это не смыть ничем, кроме смерти. Едва я переступлю порог дома, набегут газетчики. Люди, некогда звавшиеся друзьями, начнут обходить меня стороной. Не только меня, но и мать, и отца. Зачем жить в вечном угнетении, если можно просто признать: Иттан Берк мертв. Я кто угодно другой. И я живой.
Несправедливо. Ведь он не
сделал ничего плохого. Не он убил коменданта, не он пустил подводников, не он вымаливал пощаду, пока те крушили все подряд. Он просто спасся. И потому должен пострадать?
– Военному совету о произошедшем доложит Леневра Рене. Ее сын – лучшее доказательство того, что завеса таит угрозу, и ее не страшат клейма позора, – как ни в чем не бывало продолжил Иттан, переплетая пальцы с моими.
– А она спрашивала, как ты ослеп?
Его рука была такой теплой и знакомой, что мне казалось: я помню наизусть каждый шрам, каждую впадинку. Помню родинку у мизинца и вздутую венку, ведущую к запястью.
Кажется, я намертво прикипела к нему. В груди сводило, если Иттан дотрагивался до моей руки. Жадно ловила его поцелуи и с нетерпением ждала, когда он по-хозяйски прижмет меня к себя. Мне нравилось, как он дышит. Просто нравилось, и все. Это не описать словами – только покалыванием в пальцах и сладкой судорогой, когда чье-то дыхание касается твоей шеи и по коже ползут мурашки.
– Я честно признался, что входил в поисковый отряд и рухнул в завесу, спасая тебя. Даже если раскопают записи о назначениях, то откуда им знать, как именно меня зовут? – Тон его голоса был холоден. – Знаешь, что еще странно? Тогда, во время последнего боя, я начал что-то видеть. Тени, очертания – но видеть. Теперь же вновь чернота. – Он потрогал попеременно левый и правый глаза, будто уверяясь, что они до сих пор в глазницах.
– Что сказал целитель?
– Он долго осматривал меня, даже попытался уличить во лжи, – Иттан хмыкнул, – но в итоге признал: зрение утеряно. Магических причин не уловил, флер истинной силы если и был, то стерся. – Я повторила про себя красивое слово «флер». – Глаза целые, повреждений никаких. Я просто не вижу, и все.
Но не бывает же, чтобы человек просто так перестал видеть! Ничем не болея. Вошел в завесу зрячим – вышел слепцом. Мне хотелось топнуть ногой и прикрикнуть на богов, что посылают хорошим людям такие испытания, пока плохие здравствуют.
– Так не бывает, – вслух повторила я. – Мы должны найти способ! Я уверена, тебя можно излечить, иначе бы я прочитала о слепоте заранее. Подожди-ка, – пососала нижнюю губу, вспоминая предсказание. – Ведь кое-что осталось. На твоих глазах до висков красный след как от повязки.
– Он жжется, – согласился Иттан, проведя по следу пятерней.
– Что, если это и есть метка?
Я пересказала подробно, что именно разглядела в книге. Как перебрасывала буквы, словно петельки вязания; как те нехотя перестраивались, рождая новое слово.
– То есть я мог умереть, а ограничился отметиной, – отчего-то весело, хоть веселье это было шальным, подытожил Иттан.
– Рейк рассказывал мне, что его нога тоже покраснела. И невыносимо чесалась. А потом она загноилась.
– То есть ты думаешь, у Рейка была метка? Каковы шансы, что меня ждет подобная участь?
– Не знаю, – честно призналась я. – Мне нужна книга.
– Найдем, – пообещал Иттан.
Ночь была прекрасна. Небо нависло над головами. Казалось, протяни ладонь, и пузатые звезды рухнут в нее горстями. Я привычно кралась, обходя стороной фонари и горящие светом окна. Иттан ступал осторожно, но, будто привыкнув к слепоте, гораздо увереннее. Реже спотыкался, почти не водил рукой – второй держался за мой локоть – в поисках опоры.
– Никогда не думал, что столица пахнет… так, – прошептал он, шумно втягивая ночной воздух.
– Как?
Помоями, болезнью, сточными водами?
– Домом, – ответил Иттан. – Теперь, когда мне не подвластно зрение, остальные чувства будто бы обострились. И запахи стали куда глубже. Я, как бы это объяснить, – он на мгновение остановился, – гораздо лучше слышу, чувствую оттенки ароматов. Дышу полной грудью. Нелепо, да?
Мы дошли до постоялого двора «У корыта». Тот пользовался настолько дурной славой, что хозяин даже гордился ей. Да-да, говаривал он, вон там убили стражника, а тут двое воровских главарей раскрошили друг дружку в мясо.
Зато в «У корыта» никого не волновала внешность и род деятельности. И еще здесь очень не любили крыс Затопленного города – потому как ошивались в основном бандиты из трущоб. На всякий случай я опустила голову – мало ли нарвусь на знакомых, – навесила на лицо скорбную мину. Грустные всегда менее приметны, а вот счастливых, довольных или просто улыбчивых замечают сразу же.
Но в целом шансов быть увиденной «своими» почти нет. Всяко лучше, чем спать в подворотне (и быть отловленной утренними стражниками) или искать ночлега в нижней части города (и быть обворованной тем, кто когда-то звался товарищем).
– Сегодня переночуем тут. А завтра двинемся в путь. Надо было все же согласиться на предложение Леневры и заночевать в ее поместье.
– О нет, поверь, эта женщина – не та, чьим гостеприимством ты жаждешь воспользоваться. К тому же я боялся, что она в итоге вспомнит меня. Мы встречались несколько раз в стенах академии, но тот я, конечно, был другим.
Иттан провел кончиками пальцев по рваной куртке, запачканной в саже и песке.
Я помнила, каким он был. Светловолосый граф из верхних. Подстриженный по последней моде, одетый в отглаженное и свежее. Красивый до умопомрачения. Но такой одинокий, будто бы покинутый всеми, кому доверял.
Когда одиночество заполняет до краев, оно начинает жить вместо человека: управляет им, дышит его легкими, смотрит его глазами, но затирает все краски. И тогда взгляд мутнеет, а меж бровей прорезается морщинка.
Сейчас же Иттан был слаб и слеп, но гораздо живее. По крайней мере, я надеялась, что мне не чудится, будто рядом со мной в нем оживало что-то настоящее.
Хотя, наверное, все-таки чудилось.
Впервые за долгие годы я позволила себе помечтать.
Заняв столик в неосвещенном углу, я подозвала хозяина заведения:
– Есть свободные комнаты?
– Увы. – Хозяин развел руками и тут же потерял интерес к неопрятным гостям. – Последнюю увели час назад. Это все, или чего-то желаете?
Живот согласно пробурчал – все-таки никакое пирожное не заменит полноценного обеда, которого мы так и не дождались.
– Две отбивных с овощами и что-нибудь выпить.
– Деньги есть? – только и спросил хозяин, привыкший к попрошайкам.
Я вытянула на ладони золотую монету, и хозяйский взгляд разом потеплел и стал почти заботливым.
– Сию минуту!
Гордо расправила плечи. Так непривычно не быть отбросом, которого шпыняют все, кому не лень, а живым существом. Платежеспособным, ха!
В ночной час трактир был почти пуст. У дверей гомонила разношерстная компания наемников – их легко отличить в любой толпе по настороженным взглядам и особо громкому смеху. Даже если они вместе, то каждый сам по себе. Таков закон выживания. За соседним столиком дрых какой-то бродяга, сжимая в руке полупустой стакан, воняющий дешевой бражкой.
– Ну а теперь твоя очередь. – Иттан откинулся на спинку скамьи. – Как ты узнала про портал?
– Рейк сам рассказал. – Я поскребла ногтем налипшую на столешницу грязь. – Мы с ним часто общались, и он по