Шейд рявкнул что-то этому существу на незнакомом ей языке, и оно зарычало, но вернулось к своему занятию — разгрызанию костей акульими зубами.
— Не восстанавливай против себя пациентов, — сказал он ей, но у Руны не было времени запротестовать, потому что они остановились у столика, где сидела женщина с черно-синими волосами и в форме, читая какой-то мистический роман и попивая кофе из кружки, испачканной в ее черной помаде.
— Джем, — проговорил Шейд, и женщина вскинула глаза. — Это Руна. Присмотри за ней минутку. Никто не должен тронуть ее и пальцем.
Он не стал ждать ответа, а просто зашагал прочь с уверенностью, что его не ослушаются. Раздражение и восхищение боролись в ней, когда она смотрела ему вслед — сплошь безмолвная угроза в своей черной коже и ботинках.
Женщина, которую он назвал Джем, показала ему украшенный пирсингом язык, затем махнула рукой на скамью напротив:
— Присаживайся. Ты, должно быть, пара Шейда… — Она взглянула на лишенную знаков бондинга руку Руны и добавила: — Или нет?
— Да, — вздохнула Руна, — просто у меня пока нет знаков. Брат Шейда пытается выяснить почему. — Она понаблюдала, как Джем сделала глоток кофе из своей чашки. — Пахнет как колумбийская смесь.
Проколотая сережкой бровь Джем взлетела вверх.
— Ну и ну. А ты разбираешься.
— Раньше у меня была своя кофейня.
Отодвинув в сторону кружку, Джем с тоской взглянула на выстроившуюся очередь.
— Я была бы тебе по гроб жизни благодарна, если б ты научила этих идиотов варить приличный кофе.
— Варить плохой кофе — это преступление, — сказала Руна, улыбаясь. Ей нравилась эта женщина. — Значит, вы тоже здешний врач? Вы человек? — Она закусила губу. — Это был грубый вопрос?
— Ничуть. — Джем заложила закладку между страницами своей книжки и отложила ее в сторону. — Я врач. И наполовину человек. Пара Эйдолона Тайла — моя сестра. Уверена, ты скоро с ней познакомишься. Она поможет тебе понять, чего ожидать от бондинга… и от Шейда.
Руна смотрела через стол на докторшу-гота, Жалея, что она чужая в этом мире. Чужая Шейду.
— Насколько хорошо ты знаешь его?
— Мы знакомы с ним много лет, но, честно говоря, не могу сказать, что знаю его хорошо. Он отличный фельдшер, может руководить больницей так же хорошо, как и Эйдолон, но когда дело доходит до его личной жизни, он довольно скрытен. — Джем понизила голос. — Ты ведь любишь его, верно?
— Мы едва знаем друг друга, — уклонилась от ответа Руна, — То есть мы встречались раньше, но я застала его с теми… — Она закрыла глаза и выдохнула. — Я разболталась, извини.
— Ничего. — Джем усмехнулась. — Тебе простительно, ты же влюблена. — Улыбка Джем сделалась грустной. — Но он тебя почти не замечает, верно?
— Что-то вроде того, — тихо отозвалась Руна.
Она понаблюдала, как какая-то медсестра с красной кожей прошла мимо нее к прилавку с едой, где два человеческого вида официанта разливали по тарелкам какую-то неопознанную горячую пищу.
— Я не люблю его.
— Как скажешь. — Джем закатила глаза, серебряная сережка с рубином в брови поднялась на лоб. — Но, девочка, у тебя в душе глубокие шрамы, которые не имеют отношения к Шейду.
— Не знаю, о чем ты, — отозвалась Руна, хотя на самом деле прекрасно знала.
Предательство Шейда год назад глубоко ранило ее, но, по правде говоря, она поняла и приняла ситуацию, хотя и было все еще больно и обидно.
Но ее собеседница говорила не о том, и Руна знала это.
Зеленые глаза Джем засветились каким-то сверхъестественным светом.
— Шейд может исцелить их, но только если ты ему позволишь. Только если доверишься ему.
Целиком поглощенная словами Джем, Руна подскочила, когда ладонь Шейда легла ей на плечо. В другой руке он держал джутовый мешок.
— Пошли. — Он ткнул пальцем в Джем: — Занимайся своим делом и держи свои шредерские фокусы при себе.
Джем встала.
— Я прощу тебе это, потому что знаю, как много всего с тобой случилось. — Она взяла свою книгу. — Но не забывай: я вижу и твои шрамы тоже, — и тот путь, на котором ты сейчас, изрядно добавит тебе их.
— Не твоего ума дело.
Голос Шейда прорезался сквозь низкий гул в столовой, вызвав напряженную тишину. Даже демоны в яме затихли.
Докторша-гот сцепилась с ним взглядами, словно хотела настоять на своем, но непроницаемая чернота в глазах Шейда терпимости не обещала.
— Я знаю, что вижу, Шейд.
И она стремительно покинула обеденный зал в мелькании черно-синего и серебристого.
Судя по тому, как Шейд напрягся, Руна ожидала услышать от него поток гневных проклятий, но он удивил ее, мягко сказав:
— Идем.
Она не сдвинулась с места.
— Что такое шредерские фокусы?
— Джем наполовину соулшредер. Они могут проникать в душу, видеть шрамы и использовать их. Пошли.
— Постой. А о каком пути она говорила?
— Ни о каком, черт подери. Ну, так мы будем ждать, когда покроемся шерстью, прямо здесь, в больнице, или вернемся в пещеру?
— Ни о каком?
— Руна, пошли. Ты не захочешь знать, поверь мне.
Да поможет ей Бог! Она хотела верить ему, хотела знать, что дорога по крайней мере еще одному человеку, кроме брата.
Руна взглянула на демона, с которым была связана на всю жизнь. Глаза его сузились в черные опасные щелки, а выражение лица стало таким же твердым и неподатливым, как и тело.
Да поможет ей Бог!
Шейд был в отвратительном настроении, когда они вернулись к нему в пещеру. Руна пыталась поговорить с ним, но его ответы сводились к ворчанию и редким отрывистым «да» или «нет».
Он прошел прямо в свою «спально-пыточную» комнату и повесил сумку с мясом, как она полагала, на крюк, свисающий с потолка.
Она не собиралась спрашивать, что еще он вешал там. И все же скрестила руки на груди и кивнула на инструменты, аккуратно развешанные на стенах, распределенные по формам и размерам.
— Расскажи мне обо всем этом.
Шейд покачал головой, и мягкий шорох его волос о воротник куртки присоединился к жутковатому скрипу крюка, на котором раскачивалась взад-вперед сумка с мясом. В такой странной ситуации ей еще не доводилось бывать, хотя для сотрудников военного подразделения армии США, занимающегося паранормальными явлениями, странные ситуации — повседневность.
Эта мысль заставила ее покраснеть от чувства вины. Шейд держится отстраненно, до конца не открывается ей ни в чем, включая и то, что происходит в этой комнате. Но и она тоже хранит секреты, например как много известно армии о его больнице и зачем она на самом деле приехала в Нью-Йорк.
И что, скажите на милость, она будет делать, когда полнолуние закончится и ей придется вернуться к работе? Шейд не позволит ей уйти, но она не намерена отказываться от работы, которую успела полюбить, только чтобы он держал ее взаперти в своей пещере.
— Не надо тебе знать.
— А я думаю, надо.
— Руна, ты не захочешь знать.
— Ты все время твердишь это, и мне уже надоело это слышать. — Она уперла кулаки в бедра. — Я больше не послушная маленькая мышка, приятель, и хочу получить ответы. Немедленно.
Шейд чертыхнулся и заметался по комнате, то и дело ероша руками волосы. Она оторвала от него взгляд, главным образом чтобы дать ему время успокоиться, потому что он, казалось, готов был вот-вот взорваться.
Поэтому она воззрилась на стены, где висели ряды плетей, палок, наручников и ошейников. На полке выстроились бутылочки, баночки вместе с перчатками, масками и даже некоторыми менее угрожающими игрушками вроде перьев. Господи, сколько же женщин он приводил сюда? И что с ними делал?
— Шейд? Ты принуждал их?
У нее внутри все сжалось от этого вопроса, главным образом потому, что она боялась ответа.
— Нет. — Он развернулся, и взгляд его был таким свирепым, что она даже слегка отшатнулась: — Никогда. Я выбирал женщин, которые требовали этого. Которые нуждались в этом.
— Что ты имеешь в виду под «нуждались»?
Он снова заходил взад-вперед, своими длинными ногами покрывая расстояние от стены до стены меньше чем в дюжи ну шагов.
— Помнишь тот первый раз возле твоей кофейни? Я сказал тебе, что почувствовал твою нужду.
Воспоминание о том, чем они занимались в переулке, заставило ее жарко вспыхнуть.
— Это был секс. Не могу представить, что кому-то необходимы побои.
— Они нуждались в избавлении. Я чувствую любые сексуальные потребности, включая потребность избавления.
Ну и ну, чем дальше, тем непонятнее.
— Избавления? От… жизни?
На этот раз он перестал метаться и воззрился на нее так, словно она уже покрылась мехом.
— Я не монстр. Я не убиваю их. Никогда.
— Тогда о чем ты говоришь? И, ради Бога, перестань метаться, как лев в клетке. Ты протрешь дырку в полу.
Естественно, он ее не послушал.
— Некоторым женщинам нравится садомазо. Они жаждут подчинения. Грубого обращения. Обуздания. Они могут даже возбуждаться от боли. Они хотят ее. Это одно. Другие нуждаются в ней. — Он потер рукой затылок, не прервав ни своих шагов, ни сосредоточенности. — Я говорил тебе, что моя мать была демоном-амбер.
— Да, но я не слишком хорошо знакома с этим видом.
— Они способны чувствовать мрак в других: зло, сожаление, вину — все в этом роде. Это делает их прекрасными знатоками характеров.
Вина. Интересно, подумала Руна, много ли того чувства вины, которое она носит в своей душе, видно окружающим. И насколько это очевидно для Шейда?
— И ты тоже способен чувствовать?
«Пожалуйста, скажи, что нет…»
— Не в мужчинах. Видишь ли, потомство семинусов наследует несколько черт от материнского вида, но не все, да и те, что наследуются, часто мутируют под влиянием генов семинусов. Поскольку я сексуальный демон, я могу ощущать тьму только в женщинах, особенно тех, которые терзаемы ею и хотят избавиться от нее. — Он помолчал. — И я могу изгнать ее.
— Как? — Когда взгляд его метнулся к приспособлениям на стенах, она почувствовала тяжесть в груди. — Ты изгоняешь ее из них пытками.
— Я же говорил тебе, Руна, ты не захочешь знать.
— А ты… — она натужно сглотнула, — чувствуешь темноту во мне?
Долгое, напряженное молчание протянулось между ними. Его глаза удерживали ее взгляд, не дрогнув и не ослабев в своей напряжённости.
— Да. Вероятно, это имеет отношение к тем шрамам, о которых говорила Джем.
Комната съежилась. Стала гробом, не пещерой.
Избавление от нее не то, что тебе нужно. По крайней мере не сейчас. Еще нет.
Что ж, это облегчение. Но то, как он сказал «еще нет», не предвещало ничего хорошего.
— Я все равно не понимаю.
Шейд сделал нетерпеливый жест.
— Я не могу этого объяснить. Я просто знаю, когда женщина терзается душой. Она бессознательно нуждается в том, чтоб ее освободили от беспокойства. Поверь мне, Руна, я никого не привожу сюда против воли. — Он бросил на нее полный сожаления взгляд. — Кроме тебя. Но это другое. Когда они приходят сюда, то получают охранное слово иди жест. Если они используют его, я останавливаюсь. Но некоторые могут принять… много.
— Ты получаешь от этого удовольствие? — спросила она, презирая дрожь в своем голосе, ненавидя то, как ее желудок сжался от страха.
Мысль, что Шейд возбуждается, причиняя боль другим… Боже, удары сердца отдавались в ушах так сильно, что она не была уверена, будто правильно расслышала, когда он наконец ответил:
— Я это ненавижу.
— Что ты сказал?
— Я сказал… — Он закрыл глаза и сделал глубокий вдох. — Я сказал, что ненавижу это.
Слава Богу! Она представила женщин, распятых и связанных, представила Шейда, стоящего над ними с плетью в руке, но не смогла совместить этот образ с мужчиной, которого успела узнать.
— А что ты получаешь с этого, если так сильно это ненавидишь?
— Я получаю свое освобождение.
— Но если ты ненавидишь…
— Я же инкуб, Руна. Моему телу нет дела до того, что думает мозг. Женщины приходят сюда ради секса, также как и я. Я вынужден давать его им.
Она закрыла глаза, не в состоянии постичь, как он может так небрежно говорить о том, со сколькими женщинами был и что с ними делал. Хотя, с другой стороны, он же демон, а она в его мире всего лишь год. Она не понимает этого, но хочет понять.
— Значит, если я чего-то захочу, чего-то другого, не секса, ты вынужден будешь дать мне это?
Шейд не смотрел на нее, но теперь он резко повернул голову, темный взгляд подозрительно сузился. Даже незрячий глаз на шее, выглядывающий из-под волос, кажется, воззрился на нее.
— Зависит от того, что это, — отозвался он голосом хриплым и низким. — Чего ты хочешь?
Пальцы Руны дрожали от нервозности, когда она расстегивала и снимала с себя блузку и спускала джинсы, пока не осталась стоять перед Шейдом в одних только кружевных розовых трусиках. Жар лизнул ее между ног от внезапного голода, вспыхнувшего в его взгляде.
— Я хочу того, что ты даешь другим.
До двадцати лет Шейд жил среди демонов, а следующие восемьдесят провел, балансируя между миром демонов и миром людей. Его нелегко было удивить или шокировать. Он никогда не терял дара речи.
Но когда Руна спустила трусики и, зазывно покачивая бедрами, прошла к кресту святого Эндрю, он обнаружил, что не может ни говорить, ни дышать.
— Не надо, — хрипло выдавил он.
Она не обратила на него внимания и повернулась спиной к твердому дереву, которое поддерживал о бессчетное количество женских тел до нее. От этой мысли ему сделалось плохо. Руне здесь не место. Ее нежная кожа не должна соприкасаться с чем-то настолько запятнанным присутствием — и кровью — других.
Она всунула ноги в крепления для лодыжек, и они защелкнулись с угрожающим металлическим лязгом. Потянувшись вверх, она сделала то же самое с запястьями. От каждого щелчка его сердце дергалось в груди. Сознание протестующе кричало от этого зрелища, но тело пело.
Да и как могло быть иначе. Ее крепкие руки вытянулись над головой, приподнимая груди выше и делая их тверже. Узкая талия круто переходила в бедра, длинные ноги расставлены широко, а сладкая, манящая плоть между ними открыта достаточно, чтобы не скрывать блестящую влагу возбуждения.
Руна воззрилась на него с порочным вызовом во взгляде:
— Итак, супруг, я покоряюсь тебе. Что ты теперь будешь со мной делать?
— Покоряешься? — Шейд покачал головой. — Ты еще даже и не начала покоряться.
В попытке покончить с этой глупостью он приблизился к ней, используя свой рост и размеры, чтобы запугать ее, когда угрожающе навис над ней.
— Ты бросаешь перчатку в игре, Руна, о которой ничего не знаешь.
— Ну так научи меня, — хрипло попросила она, и Шейд вдруг увидел, как накрывает ее своим телом, вонзается в нее, а она извивается в своих путах, не имея возможности сделать хоть что-то, кроме как покориться тому удовольствию, которое он дарит ей.
Это нелепо. Он должен немедленно освободить ее, приковать за ногу для ночного превращения, а потом пойти влить в себя несколько банок пива, перед тем как посадить на цепь и себя. Пальцы его отыскали открывающий механизм.
— Нет.
Произнесенное шепотом слово содержало в себе смесь приказа и отчаянной мольбы. Она вздохнула, отчего грудь ее приподнялась и соприкоснулась с его ребрами, послав горячую волну вожделения прямо в пах.
— Я хочу того, что ты даешь другим.
Черт бы ее побрал совсем, потому что теперь он хотел того же.
— Правда, Руна?
Он пробежал ладонью по ее руке, пока не добрался до груди. Опустив голову так, что губы касались уха, Шейд сомкнул ладонь на мягком холмике и начал сжимать, пока она не ахнула.
— Ты правда хочешь знать, что означает покоряться? Те, кто подчиняется, обычаю имеют больше власти, чем те, кто доминирует. Но не в моем случае.
Испытывая отвращение от собственных слов, но одурманенный непреодолимым инстинктом дать своей половине то, чего она хочет, Шейд отстранился от нее и сорвал со стены кожаную маску. Она обожгла ему руку, но он заставил себя взять еще и кляп. Дыхание его перехвалило, когда он схватил горсть прищепок из корзины на полке. Она поглядела на предметы в его руке, заметно сглотнула и встретила его взгляд своим вызывающим.