Немного на нашей планете видов животных, чей возраст исчисляется десятками миллионов лет. Выхухоль — один из них. Продолжительность существования этого реликтового вида составляет тридцать миллионов лет.
Выхухоль — житель берегов стоячих или медленно текущих вод. Пловец и нырец он отменный, и течение его не пугает, но оно может помешать ему отыскать подводный вход в жилье. Задние короткие и перепончатые лапы выхухоля напоминают ласты, чешуйчатый хвост, как руль, сжат с боков. Короткая шерсть до того густа, что дыра в шкурке размером с копейку незаметна снаружи. Есть такие тонкие фильтры, которые хорошо пропускают бензин, но держат воду. Таким фильтром мог бы служить и мех выхухоля. Его волос немного намокает с поверхности, а глубже остается совершенно сухим. Содержать такой покров надо постоянно в абсолютном порядке, и если зверек не спит и не охотится, то старательно расчесывает мех коготками. Тонкие пушинки подпуши не спутываются, потому что между ними сидят волосы погрубее, потолще — ость. Сверху, со спины, выхухоль темно-мышастого цвета, снизу — редкостного серебристого. Вокруг маленького, как точка в книжном тексте, глаза — белое кольцо, и белесыми пятнышками позади глаз отмечены ушные отверстия.
Выхухоль и на воде, и на суше не похож на крысу. Посуху он не бежит, не скачет, а очень быстро идет, волоча хвост по всей длине и оставляя за собой чуть извилистую бороздку, в которой долго держится запах мускуса: в толстом основании хвоста находится целая батарея пахучих желез, выделениями из которых выхухоль метит свой след. Запах очень тонкий, приятный, однако он отталкивающе действует на четвероногих хищников, хотя и не обеспечивает абсолютной защиты от них. По собственному запаху выхухоль находит дорогу домой. Возможно, что животное способно ощущать запахи и в воде, как ощущают их рыбы. Только этой способностью можно объяснить, как подслеповатый зверек угадывает в мутной, непрозрачной воде, да еще ночью, вход в жилье, как находит на дне и в подводных зарослях неподвижную, но съедобную добычу, не пробуя ее на вкус, как узнает, что по соседству живут или были сородичи, и отличает их от членов собственной семьи.
Выхухоль ни секунды не бывает в покое. Нескладный на суше, когда семенит враскачку, он преображается в водной стихии. Выхухоль не скоростной пловец, и его корпус не обладает идеальной обтекаемостью, он отдаленно напоминает срезанный конец очень толстого веретена, самый кончик которого вытянут в подвижный хоботок. Рот у выхухоля не на конце мордочки, а снизу ее, у основания хоботка, которым зверек иногда поправляет добычу при еде. Через хоботок он и дышит, выставляя его из воды под каким-нибудь листиком.
У выхухоля нет серьезных врагов ни в воде, ни на суше. В омуте может сом подкараулить, но встречи с этой рыбой редки, потому что не любит выхухоль глубины. В сильную засуху, когда быстро обнажаются выходы нор, кабан может взломать его жилье. Филин выхватывает ночью взрослого выхухоля прямо из воды и глотает, наверное, целиком, как неясыть мышонка. Зимой от всех врагов выхухоля защищают снег и лед. И опасность в это время года представляет только американская норка, которая самостоятельно начала завоевание бассейна верхнего Дона. Но пока рано предъявлять окончательное обвинение хищнику-новоселу, ибо выхухолю еще до того, как норка успела расселиться по рекам Усмани и Воронежу, пришлось туго от браконьерства.
Из стихийных бедствий для выхухоля не столь опасны сильные летние засухи и весенние половодья, как зимние паводки, изредка случающиеся на спокойных реках Черноземья. В засуху зверек опускает вход в жилье, выкапывая вместо обсохшего новый, ниже уровня воды. В разлив он лишь первые дни пребывает как бы в растерянности, спасаясь где придется: на ольховых коблах, на бобровых хатках, в ворохах сплавного мусора, на плотиках из хвороста (они устанавливались в пойме Хопра). Зимой же, когда в затяжные дождливые оттепели разливаются равнинные реки, в промерзшем берегу выхухолю невозможно выкопать даже временную нору. Грызть замороженный в камень грунт ему нечем, а когти слабоваты. На залитых займищах нет корма, а голодать он не может. И даже в самых хороших угодьях такие катастрофы уносят более половины поголовья выхухолей.
Уцелел этот зверек в бассейнах только трех рек России: Волги, Урала и Дона. Лучше, чем в других местах, сохранился он в лесной пойме Хопра, где полвека назад для охраны реликтового вида был создан государственный заповедник. Здесь Хопер чуть ли не после каждого высокого водополья оставляет новые старицы — излюбленные места обитания выхухоля. Но, к сожалению, выхухоля не становится больше.
На одной из встреч зоологов в Окском заповеднике в свободный от заседаний вечер был показан любительский фильм о кругосветном путешествии по морям Южного полушария. Мне из фильма запомнились не танец вождя каннибалов, не специальная вилка для давно запрещенных пиршеств, не экзотика маленьких островов, а живая гаттерия в руках женщины, снявшей фильм. В новозеландском университете ей дали подержать это живое ископаемое. Что по сравнению с ним и вождь, и его вилка, и все остальное, мелькавшее на кадрах! Допустив в отношении ровесника вымерших динозавров и других ящеров немало прегрешений, новозеландцы взялись за его спасение, создав специальный заповедник, чтобы не исчез вид, который просуществовал в неизменном состоянии сто пятьдесят миллионов лет. Единственной заслугой гаттерии стал ее возраст.
Так же, как гаттерия, нуждается в спасении и выхухоль, хотя его виду всего тридцать миллионов лет. Он сильно страдает сейчас от разрушения его среды обитания, а природа не создала запасной модели, на которой можно было бы отработать и разведение, и расселение этого зверька, не рискуя жизнью ни одного животного спасаемого вида. Нет у выхухоля ни одного близкого родственника, кроме живущего на Пиренеях маленького, как мышь, выхухоля-карлика с совершенно иным образом жизни.
Неказист на вид выхухоль: глаза так малы, что нет у них взгляда, безухая голова. Но знакомство с судьбой зверька вызывает совсем иное отношение к нему и желание хоть чем-то помочь исчезнуть со страниц всех Красных книг и выйти из числа угрожаемых видов.
Мышь-малютка
Первый снег, ранний он или поздний, всегда приносит какие-то открытия. Его не обойти, не перепрыгнуть: хочешь не хочешь, а след остается. По следам на мелком снежке узнаешь, что воробьиный скок не так уж мал: пять прыжков на метр, что у хохлатого жаворонка на бегу шаг длиннее его самого от кончика клюва до кончика хвоста, что многие птицы косолапят, что заяц обязательно на лежке под задними ногами снег утопчет как следует, чтобы первый прыжок был как выстрел и не случилось сбоя на старте.
Снег скрывает множество тайн, но и раскрывает еще больше, вплоть до возраста животного. По краю небольшого болотца — следы маленькой мыши, мышонка. И еще такие же, и все мелкие. Где же взрослые мыши? Здесь, и это их следы. Только это самые маленькие из всех мышей, редкие мыши-малютки. Они не самые мелкие из зверей, но все-таки заслуживают внимания, которое мы уделяем самым-самым.
Внешне взрослая малютка похожа на подростка домовой мыши, но она миниатюрнее, нежнее. Коротенькие усы настолько тонки, что еле заметны вблизи, маленькие круглые ушки и аккуратная мордочка придают мыши несколько детское выражение. Это выражение и маленький рост делают зверька очень симпатичным. Окраска спины и боков бывает и темно-коричневой, цвета спелых початков рогоза, и светлее, вплоть до цвета его жухлых листьев, как чай с молоком. А грудь и брюшко всегда чисто-белые. Хвост темнее спины и вовсе не кажется голым. Глаза черные, кончик носа розовый.
Все другие мыши роют норы и в норах строят гнезда. Малютка не землерой, ее круглые, плетеные гнезда висят над землей или над водой на метровой высоте, составляя одно целое со своей опорой. Птицы так не строят. Разрезав концы зеленых листьев рогоза, мышь плетет из них наружный каркас. Этот каркас — живое продолжение самого растения. Потом она скусывает сухие листья, разгрызает их на узкие ленточки и делает из них толстые стенки. А для внутренней выстилки она и эти полосочки распускает на тонкие нити. Такое гнездо не стряхнуть, его можно только оторвать или срезать. Размером этот шар с кулак, вход в него сбоку.
Малютка нашла самый лучший материал: длинный, неломкий, легкий, теплый, и всегда его много. Еще недавно плели такие мягкие кошелочки-зимбильки из рогоза, легкие, прочные, удобные. Не мыши ли подсказали, какой нужен материал для рукоделия? Гнездо не промокает даже под проливным дождем, в нем всегда тепло, потому что густые лезвия рогоза не пропускают ветер, даже самый сильный. Оно недосягаемо снизу, его невозможно увидеть сверху. Ни разу не доводилось мне находить гнезда, где побывал бы хищник.
Одна самка строит рядом пять-шесть гнезд: одно — для детенышей, другое — для себя, остальные — запасные. Мать только ночью приходит покормить детей, а днем сидит одна. Гнездо — постройка непрочная, быстро ветшает, и детенышей приходится переносить в другое. Кроме того, если гнездо было кем-то тронуто днем, а мышата в нем остались целы, мать, узнав об этом по запаху, всех перетаскивает в запасное.
Но может ли такое быть, чтобы кто-то заглянул в гнездо, а слепые мышата остались целы и живы? Может. Гнездо — как чемодан с двойным дном. Вход в него всегда открыт, внутри всегда пусто. Но если сдавить чуть-чуть заднюю стенку, раздается резкое стрекотание, как из дупла летучих мышей. Мать, покормив детенышей, плотно укрывает их слоем внутренней выстилки, и они спят до вечера.
Едва прозрев, мышата могут великолепно лазать. Их первое движение — вверх, спускаться они учатся потом. Способность к лазанью и других мышей неплохая, но у малютки она доведена до совершенства. Мышата, как птицы, могут сидеть на задних лапках на качающейся травинке. Цепкость хвоста напоминает обезьянью, кончик его обвивает стебельки, кажется, помимо воли его обладателя. Особый хвост. Такой хвост носят на весу, а не таскают, не волочат за собой кое-как. Он чуть ли не с рождения выдает профессионала-верхолаза высшего мастерства, который может жить над землей, подолгу на нее не спускаясь. У еще не прозревших мышат, которые ни стоять, ни ползать не могут, кончик хвоста то и дело полусудорожными движениями, как бы закручиваясь на невидимой опоре, тотчас обвивается вокруг подставленного острия карандаша. Получается, что хвост в своем развитии опережает все четыре мышиные ноги.
Беззаботна ли и безопасна жизнь малютки на болоте? У других мышей врагов везде хватает, не меньше их и у малютки. Если она хорошо защищена от нападения сверху, то внизу ее подстерегает немало опасностей. Там живут выпь и волчок, в меню которых входят не только лягушата и головастики. Здоровенные озерные лягушки глотают малюток живьем. Заросли рогоза — родная стихия норки, частенько шныряют по болоту черный хорь, горностай и ласка. От этой четверки мышиному племени зимой нет пощады.
Живя все лето в комарином царстве, малютка не страдает от двукрылых кровососов, от которых нет спасения никому. Зато у нее есть собственные паразиты, общий для всей мышатвы бич — блохи. В каждом гнезде с мышатами и взрослыми можно заметить несколько коротеньких, юрких блох, которых мыши переносят на себе с суши.
На мелководье гнезда малюток с детенышами находят в начале лета в редковатых зарослях тростника и рогоза в десятках метров от суши. Зверьки могут попасть туда только вплавь, так же, как водяные крысы, ондатры, норки. Казалось бы, такие гнезда должны становиться неизбежной добычей болотных луней или серых ворон, по нескольку раз на день осматривающих тростниковые заросли в поисках утиных и лысушьих гнезд. Но лунь привык брать лишь ту добычу, которую видит. Наметанный вороний глаз легко обнаруживает мышиный шар-гнездо, но взять его вороне никак не удается, потому что не выдерживает ее ни молоденькая тростинка, ни лист рогоза. Выходит, жить на воде сухопутному зверьку безопаснее, чем на берегу. Поэтому он реже поселяется на сухих пространствах — в густом бурьяне или на кукурузных полях.
Гнездо на кукурузе мышь строит по тому же стандарту, что и на рогозе: наружную основу делает из распущенных на полоски кукурузных листьев. Настолько устойчив у малютки этот способ закрепления постройки на растении, что она применяет его, сооружая выводковое гнездо в совершенно необычном месте: под капустным кочаном. В конце сентября — октябре, когда на луговых огородах начинают рубить зимнюю капусту, непременно находят мышиные гнезда-шарики, спрятанные под кочанами у самых кочерыжек.
Малютка аккуратно разрезает черешки двух-трех листьев, но не перегрызает их совсем. Из прочных жилок она делает ажурное переплетение и заполняет его не только сухими травинками, но даже кусочками сочного капустного листа. Такое гнездо защищено от непогоды несравненно лучше, чем над водой. Оно остается сухим и не теряет тепла даже после двухдневного дождя с холодным ветром. Вода с широкого листа стекает под гнездо, а не на него. И с кормом на капустной плантации свободнее, чем на болоте: спелые семена лебеды, щирицы, других сорняков, осыпаясь на землю, достаются мышам, а не птицам. А под сплошным покровом лопушистых листьев зверька не увидит ни сова, ни ворона.
Резцы малютки тонки и остры, и хотя мышь не может одним укусом поранить палец взрослого человека, она не спеша управляется с капустной кочерыжкой, которую порой не удается срубить одним ударом топорика. В неволе зверек протачивает материалы, с трудом поддающиеся стальному ножу.
Своим существованием мыши обязаны уникальной способности плодиться без ограничений, если только позволяют условия. Так и у малютки: гнезда с новорожденными мышатами встречаются даже в октябре, после хороших ночных заморозков, когда начинают пушиться метелки тростников и белой метелью взрываются темно-коричневые початки рогоза.
Завалит зима снегом болотце, но жизнь под белым покровом продолжается. Там тепло, как в парничке, хватает и еды — семян, обычного корма для всех мышей. Но только на зиму часть малюток уходит с болотца на сушу и зимует в стогах вместе с другими мышами и полевками.
Насильственную перемену обстановки в любом возрасте зверьки переносят легко. В неволе осваиваются мгновенно: строят гнезда, играют, едят все, что предложат, но больше всего любят молоко.
Среди мелких грызунов, а возможно, и среди всех млекопитающих малютка, наверное, единственное животное, которому требуется для питья так много воды. Живя на воде, она имеет ее в избытке, на суше пьет росу и воду дождя, ест сочные листья. Если сопоставить количество выпитой зверьком за сутки воды с его собственной массой и перевести эти цифры в наш масштаб, то окажется, что, обладай малютка массой среднего человека, она при сытном зерновом корме в нежаркую погоду выпивала бы более двух ведер воды в сутки.
Кряква
Зима — полночь года: ранние сумерки, поздние рассветы. Под утро трещат от мороза стволы деревьев, трещит лед на реках, стынут, теряя тепло, земля и воздух, а у водослива за плотиной водохранилища клубится густой пар, сквозь который едва пробиваются лучи низкого и тускловатого солнца и нечетко вырисовываются утиные силуэты. Никакому морозу не совладать здесь с течением, которое словно перемешивает на дымящейся воде птичью стаю, то отделяя от нее пары, тройки и целые косяки, то рассеивая ее по всему плесу, то снова собирая в единое огромное живое пятно. Выше поднимается солнце, ветерок разгоняет белесую пелену, и темные силуэты становятся расписными селезнями и рябенькими утками.
С тех пор как перегородила плотина речную долину, остаются тут зимовать кряквы. Не какие-то больные или истощенные подранки, не решившиеся на дальний перелет, а здоровые, сильные и упитанные птицы в полном брачном наряде. Они то выстраиваются на тонкой, подточенной течением кромке льда, то взлетают и, сделав круг-другой над заснеженными берегами, опускаются на воду, плавают, купаются, охорашиваются, дремлют, ходят по бетону водосброса у опущенных затворов. Иногда зазимуют десятка три-четыре, иногда — больше тысячи. Ни ссор, ни ухаживаний в огромной стае. Кажется, каждый плавает сам по себе, как было месяц назад, перед ледоставом. Но постепенно глаз улавливает в общем движении какой-то порядок, и оказывается, что большинство в стае — неразлучные пары, что каждая утка плавает за одним, своим селезнем. Только-только повернуло солнце на лето, а на птичьих зимовках уже образовались недолговечные утиные семьи.