— Ты пьян!— выпалила она. Николас опустился на диван.
— Да,— согласился он.— Ты права. Пью, чтобы забыть маленькую холодную чертовку, которую имел несчастье встретить.
— Ты пришел, чтобы меня оскорблять?— вежливо спросила она. Чутье подсказывало ей, что чем сдержаннее она будет реагировать на его выпады, тем быстрее он оставит ее в покое. Ей необходимо было, чтобы он ушел как можно скорее. Потому что она поняла, что возможно и такое: всем сердцем ненавидеть кого-то и одновременно изо всех сил желать, чтобы этот кто-то схватил тебя в объятия и никогда больше не отпускал.
— Я зашел навестить тебя,— сказал он и рассмеялся.
Мурашки побежали у Элен по спине — таким злым и горьким показался ей этот надрывающий душу смех. Склонив голову набок, прищурившись, Николас оглядел ее с головы до ног.
— Должен заметить, ты ужасно выглядишь. Да, ужасно.
— Благодарю!
Они ступили на опасный путь. Он сказал правду. Элен действительно выглядела ужасно, но он не должен узнать почему.
Уже четыре месяца каждый вечер ее тошнило, и, вместо того чтобы немного прибавить в весе, как обычно бывает в первой половине беременности, она потеряла несколько фунтов. У нее заострились скулы, обозначилась сероватая бледность щек. Даже роскошные волосы потускнели, потеряли обычную пышность. Элен знала, что черные брюки и белый свитер только подчеркивают ее теперешнюю бесцветность. Врач сказал, что многие женщины теряют вес в начале беременности, что это не повод для беспокойства и не повредит ребенку, но она все-таки волновалась.
— А ты, наоборот, похорошел,— едва отметила она.
— Неужели ты заметила? И когда? Когда ты уходила от меня, нагого и жаждущего тебя, выбираясь из дому среди ночи, словно маленькая воровка? Может быть, тебя замучила совесть? Или ты так осунулась от воспоминаний? Ты помнишь, что произошло между нами?
Ложь, ложь, одна только ложь. Ее спасение во лжи. Ложь во спасение. Не следует выказывать перед ним боль. Элен передернула плечами.
— Давай договоримся: то, что случилось, уже случилось. Назад дороги нет. Зачем ворошить прошлое? Забудем, и все. Ты не согласен?
Он цинично усмехнулся.
— А если нет, то что?
Она старалась не реагировать на его наглость, ненавидя себя за то, что сердце ее предательски стучит при виде Николаса, сидящего с элегантной непринужденностью в ее доме, вытянувшего длинные ноги...
— Не хочешь выпить кофе перед уходом? — спросила она не без намека.
— Нет, кофе я не хочу. Ты знаешь, чего я хочу. Тебя!— неторопливо проговорил он.
Глаза мужчины потемнели и сузились, недвусмысленно подтверждая его слова, обещая блаженство. Элен в очередной раз убедилась, как предательски ведет себя ее тело в присутствии Ника. Оно вновь зажило как бы собственной жизнью. Лицо вспыхнуло, кровь взыграла от горячего непреодолимого желания.
Почувствовал ли он ее слабость? Не это ли побудило его подняться и усадить ее на диван рядом с собой? Тело отказывалось повиноваться Элен, готовой капитулировать перед мужественной красотой Палмерса. А тот не сводил с женщины глаз.
— Я никогда не перестану хотеть тебя. Знаешь ли ты об этом? Чем бы я ни занимался, где бы ни был, желание не исчезает. У тебя ведь так же, да?
Он говорил, нежно целуя ее шею, пальцы его поглаживали высокие и упругие холмики грудей, и Элен чувствовала, как они тяжелеют. А тело? Каким же податливым оно стало, когда Ник прижал ее к себе, целуя с ненасытной жадностью мужчины, истосковавшегося по ласке.
Элен медленно погружалась на дно, растворяясь в море греховного желания. Ей казалось, что она распадается на атомы. У нее не осталось ни воли, ни разума, ни сил. Огонь страсти пожирал ее, и она ни о чем не жалела. Пальцы женщины потянулись к лацканам пиджака, сминая их в безумном стремлении освободить любимого от лишней одежды, потом скользнули к его груди. Короткий вздох удовольствия, сорвавшийся с губ Николаса, только подлил масла в огонь, и без того разгоревшийся сверх всякой меры. Элен опустила руку и вздрогнула, ощутив под ладонью напряженно восставшую мужскую плоть.
Он зашептал ей на ухо, как хочет ее, пропустил свою руку под свитер и медленно поднял к груди. Элен замерла, и вдруг в сумбурном потоке мыслей уловила ту, что беспокоила ее больше всего.
Они провели вместе лишь одну ночь, но тем не менее Элен было ясно, что Николас узнал ее тело лучше, чем иной мужчина тело собственной жены за многие годы. Каждый изгиб, каждую впадинку, каждый дюйм он изведал ртом, руками. В ту волшебную ночь Элен поняла, что, если бы Николас захотел, она обнажила бы перед ним не только тело, но открыла бы сердце, отдала бы ему душу — так искренни и глубоки были ее чувства к нему. А что же в итоге?
На пятом месяце беременности небольшой животик почти незаметен. Однако сама она видела разницу между собой прежней и нынешней, значит, это отличие может заметить и Ник. С тех пор как она забеременела, ей пришлось перейти на бюстгальтер большего размера. Иногда даже на ночь его не снимала, так налились груди. Этого он не может не почувствовать.
Элен выпрямилась и оттолкнула мужчину от себя. Надо его выпроводить. Немедленно!
Николас в недоумении посмотрел на нее.
— Что-то заставило тебя передумать?— спросил он спокойно, почти равнодушно. Но ему не удалось ввести Элен в заблуждение. Под маской напускного безразличия проглядывали досада и боль. Ей тоже не хотелось расставаться с ним в такой момент. Но в ее теперешнем положении поддаться слепому влечению к человеку, для которого она — ноль, Элен не могла. Не имела права.
— Передумать? О чем это ты? Разве я когда-нибудь меняла свое мнение?
— Не меняла? В твоих глазах я прочел другое.
— Ты видишь и слышишь только то, что тебе удобно. Плевать тебе на мое мнение!— выкрикнула она, понимая, что не права.
— Давай, Элен! Ври напропалую! У тебя это хорошо получается, лгунья.
Элен отвернулась, не выдержав его взгляда.
— Прошу тебя, уходи,— тихо попросила она.— Уходи сейчас же.
Нельзя опускаться до перепалки. Грубость редко ведет к успеху и тем более неприемлема с такими, как Николас. Может быть, спокойный тон и умиротворяющие жесты, сопровождающие заключительную фразу, разбудят в его душе рыцарские чувства и он не станет препираться с женщиной и уйдет красиво?
Надеждам не суждено было сбыться.
— Я не уйду, пока не скажу то, что собирался сказать.
.— Тогда, побыстрее. У меня нет времени.
Элен встала и пошла к окну — ей было легче общаться на расстоянии. Опустились сумерки, и белые цветы на вишне казались неестественно яркими.
Николас настороженно смотрел на нее.
— У меня есть к тебе предложение.
— Еще одно предложение?— ледяным тоном переспросила она, вспомнив, что то же слово ей уже приходилось слышать.
— Надеюсь, ты не собираешься предложить мне деньги?
— Нет,— выдавил он,— не деньги.
— Продолжай. Я слушаю.
— Я хочу с тобой встречаться,— проговорил он наконец.
В ушах у нее радостно запели скрипки, но Элен заставила их замолчать.
— Встречаться? И для чего же тебе это понадобилось?— рискнула поинтересоваться она.
Палмерс скривил губы в улыбке, хотя такую гримасу можно было назвать улыбкой лишь условно.
— Для чего хочешь. Мы можем ходить в театры. Ужинать. Выезжать на пикники по выходным, в общем, проводить вместе время, как это делают обычно мужчины и женщины.
— И, вероятно, делить постель. Ты забыл упомянуть самое главное.
Глаза его хищно блеснули.
— О нет, Элен,— ухмыльнулся он.— Я, конечно же, не забыл про постель.
И в первый раз женщина порадовалась тому, что беременна: ребенок, которого она носит под сердцем, убережет ее от глупых поступков. Разве смогла бы она, не будучи беременной, отказаться от этого хладнокровного, циничного предложения? Но что могло из этого выйти? Когда она ему надоест, он бросит ее, и что же у нее останется? Разбитое сердце и втоптанная в грязь гордость.
— Извини,— холодно произнесла она,— меня не заинтересовало твое предложение.
Николас сразу как-то сник, его властный взгляд потускнел, и эта внезапная перемена поразила Элен.
Видимо, он не привык к отказам. А ведь мог подойти, поцеловать ее, и она бы растаяла, сказала бы, что передумала и на все согласна. Но этого, слава Богу, не случилось — кто-то неожиданно позвонил в дверь.
Палмерс, словно высеченный из мрамора, даже не шелохнулся. Элен пошла открывать, недоумевая, кто бы это мог быть. Не давала покоя и еще одна мысль — как бы отделаться от Николаса. Еще немного, и она не сможет больше сдерживать себя, бросится к нему на шею, забыв про гордость, про честь, про все на свете.
Открыв дверь, Элен увидела Клифа. Он принес розы. Красные розы. Гость улыбался.
— Я не мог пройти мимо этих цветов и решил...
Клиф замолчал, заметив во взгляде Элен тревожное предупреждение. В этот момент она поняла, как можно выдворить Палмерса — из ее дома и из ее жизни.
— О, дорогой,— радостно воскликнула она, взяла розы и запечатлела на лице ничего не понимающего шефа звонкий поцелуй.— Какая красота! Но тебе не стоит так часто покупать их, ты меня балуешь!
Услышав за спиной тихое покашливание, она обернулась и, недоуменно заморгав, словно совсем забыла о том, кого оставила в комнате, представила Клифу мрачного и грозного мужчину, заполнившего собой дверной проем гостиной.
— Проходи и знакомься с моим старым приятелем. Николас, это Клиф Рэддинг, мой босс. Клиф, позволь представить тебе моего знакомого Николаса Палмерса.
Повисла напряженная тишина, готовая разорваться с треском, словно кожура переспевшего каштана. Николас изобразил подобие улыбки и протянул Клифу руку, скупо кивнув.
— Боюсь, мне пора уходить.— Он метнул в сторону хозяйки какой-то странный, недобрый взгляд и хрипло пробурчал:— Прощайте.
Сказано было весьма категорично. Хотя всего минуту назад Элен сама хотела выпроводить Ника, теперь, при мысли о том, что он может исчезнуть навсегда, ее охватила паника.
— Я провожу тебя.— В голосе женщины была отчаянная решимость.
Следуя за гостем к двери, тревожно глядя на мощный разворот его плеч, Элен боролась с искушением остановить Ника, сказать ему правду, но, когда тот обернулся, на лице его было столько презрения, что желание открыться сразу пропало.
— Он твой босс?— язвительно переспросил Николас.— Ты здорово умеешь извлекать пользу из служебных отношений!
Скривив в брезгливой гримасе рот, он добавил:
— Скажи мне, может ли представить себе твой драгоценный Клиф, как ты извивалась у меня в руках буквально за несколько минут до его прихода? Должно быть, он или чертовски глуп, или чертовски доверчив. Скорее всего, и то и другое.
Его упрек больно ранил Элен, больнее, чем она могла себе представить.
— Как ты смеешь,— процедила она сквозь зубы.— Я не позволю тебе оскорблять Клифа!
— При чем здесь Клиф? Оскорбленным должен чувствовать себя я, услада моего сердца!
— Убирайся!
— Не волнуйся, я ухожу,— сказал он и, скривив физиономию, коснулся губами щеки Элен. Трудно даже вообразить, как поцелуй может выразить всю меру презрения одного человека к другому.
— Спасибо за гостеприимство,— произнес он с горечью и захлопнул за собой дверь.
Рэддинг, войдя в прихожую, увидел, в каком состоянии хозяйка, и ничего не сказал. Губы Элен дрожали, едва сдерживаемые слезы стояли в огромных голубых глазах. Но вот шлюзы открылись, и соленые потоки, сопровождаемые бурными рыданиями, хлынули на свободу.
Клиф по-дружески обнял женщину, и она, спрятав лицо у него на плече, плакала, пока не выплакала всю боль, которая была на сердце.
— Все хорошо,— говорил он, поглаживая ее по спине,— все хорошо.
Элен подняла опухшее от слез лицо и потерянно покачала головой.
— Нет, Клиф, все плохо. Хорошо уже никогда не будет.
— Он отец ребенка?
К чему было скрывать это от человека, искренне расположенного к ней? Зачем отрицать? Да у Элен не было и сил отрицать что-либо. Этот вечер вместил в себя лжи больше, чем вся ее предыдущая жизнь.
— Да,— призналась она.
— Не предполагал, что ты знакома с Николасом Палмерсом,— сухо заметил Клиф.— Сколько еще директоров компаний-мультимиллионеров ты держишь за пазухой?
— Я... О, Клиф,— выдохнула Элен, хватаясь за живот. Глаза ее вновь наполнились слезами.
— Что такое? Скажи, Бога ради, что еще с тобой случилось?— встревожился Рэддинг.
Но слезы высохли, и теперь Элен улыбалась так светло, так тепло, что и Клиф не мог не улыбнуться, глядя на нее.
— Так что?— повторил он.
— Я его почувствовала!
Рэддинг нахмурился.
— Что почувствовала?
— Ребенка,— ответила будущая мать, удивленно и радостно.— Клиф, малыш только что повернулся!
6
В дверь позвонили, и Элен неторопливо, переваливаясь с ноги на ногу, пошла открывать. Она чувствовала себя, как выброшенная на берег китиха. До родов оставалось всего четыре недели, которые представлялись вечностью. Элен ощущала себя — и была!— непомерно большой.
В начале беременности она похудела, потом стала быстро прибавлять в весе и сейчас ходила с огромным животом. Ее врач как-то сказал, что если бы он сам не проводил ультразвуковое обследование, то был бы уверен, что она носит по меньшей мере двойню.
Посмотрев в глазок, установленный по настоянию Клифа, Элен пришла в замешательство. За дверью стоял Ник. Женщина отшатнулась к стене, не веря своим глазам. Какого черта? Зачем она ему понадобилась? Впрочем, это неважно. Только бы он ушел!
Николас опять нажал на кнопку звонка, на сей раз требовательно, резко. Элен решила не открывать, но не тут-то было.
— Я знаю, Элен, что ты здесь,— произнес он грозно.— Твоя машина припаркована возле дома,
93и соседка сообщила мне с каким-то загадочным видом, что ты имеешь обыкновение отдыхать после обеда. Не знаю, что она хотела этим сказать: может быть, под отдыхом она понимает твою сиесту с Кли-фом, но, честно говоря, меня это не слишком волнует. У тебя он или нет, я никуда не уйду, пока не повидаюсь с тобой.
— Ты последний человек в мире, с кем бы я хотела повидаться! А твои гнусные домыслы меня совершенно не волнуют!
— Так ты впустишь меня?
— Нет!
— Тогда мне придется взломать твою симпатичную дверь.
— Только попробуй!— крикнула Элен, уже близкая к истерике.— Я вызову полицию и...
— Меня послала твоя мать.
Эти слова выбили почву у нее из-под ног.
— Моя мать? Зачем она тебя ко мне послала?
— Она о тебе беспокоится.
— Но для беспокойства нет причин!
Элен закрыла глаза, испытывая одновременно стыд за свой обман и страх разоблачения. Она регулярно звонила и писала матери, но перестала приезжать к ней, когда беременность стала заметной,— никакая одежда не скроет от материнских глаз, что произошло с дочерью. Она сказала матери, что собирается на несколько недель в Париж, сославшись на неотложную работу. Но жить во лжи становилось невыносимо.
— Почему она беспокоится?— старательно изображая беззаботность, спросила Элен.— У меня все прекрасно.
— Быть может, потому, что она не видела тебя около четырех месяцев. Тебе не кажется, что это достаточно веская причина для беспокойства?— раздраженно отчеканил Палмерс.— Так ты впустишь меня или нет?
— Нет! Я вечером ей позвоню. Николас начинал терять терпение.
— Я обещал ей, что лично передам тебе пакет.
— Пакет?
— Подарок к твоему дню рождения. И письмо.
— Ты не мог бы оставить пакет на пороге?— решилась на последний шаг Элен.— Я не желаю тебя видеть, Николас Палмерс. Ты можешь это понять?
Последовала пауза.
— Да,— сказал он хрипло, каким-то странным, незнакомым голосом.— Я могу это понять. Хорошо, я сделаю, как ты просишь. Оставлю пакет на пороге. Но учти, я дал ей слово, что поговорю с тобой. Ты должна повидаться с матерью! Обещаешь?