– Поверь, в этот момент меня одолевают совершенно недетские мысли.
В глазах Виолы мелькнула паника.
– Я не собираюсь целоваться с тобой!
– Прекрасно. Я согласен стоять здесь и обнимать тебя.
– Хочешь сказать, мы проведем тут целый день?
– Это зависит от тебя. Брось, Виола. Тебе давно пора оттаять.
Он запустил пальцы в ее волосы и быстро распустил сложный узел на затылке. Упавшая на пол шпилька тихо звякнула о камень.
Губы Виолы чуть приоткрылись. Густые темные ресницы слегка опустились. О да, она помнила их игру так же хорошо, как он. И совсем как до свадьбы, он медлил, сдерживая безумное желание, ожидая, пока вспыхнет ее собственное.
Джон коснулся губами ее щеки, рядом с крошечной родинкой.
– Один поцелуй, – уговаривал он. – Всего один поцелуй, и я отпущу тебя.
– Не отпустишь, – выдохнула Виола, зажмурившись, – Слишком хорошо я тебя знаю, чтобы поверить этому. Ждешь случая, чтобы позволить себе новые вольности!
– Только если ты не скажешь «нет».
Он, наконец, расстегнул пуговицу, и кружевная накидка распахнулась, обнажив ее шею и плечи над широким округлым вырезом платья.
– Что ты делаешь?
Виола попыталась вцепиться в накидку, но Джон успел сбросить ее на пол.
– Позволяю себе вышеуказанные вольности. Ты слишком медлила.
Он стал целовать ее горло, вдыхая знакомый нежный запах. Виола тихо вздохнула. Ее шея, ее слабое место, его шанс.
Джон тихо рассмеялся.
Но тут до них снова донеслись шаги и голоса. Говорили мужчина и женщина. Очевидно, не ему одному пришло в голову, что музейный лабиринт предоставляет прекрасную возможность увести возлюбленную в уединенное местечко.
– Отпусти, – прошептала Виола, на этот раз без особой убежденности. – Нас увидят.
Однако столь банальное препятствие, как доносившиеся издалека голоса, отнюдь не помешало Джону осыпать поцелуями ее шею и плечо.
– Им нужно пройти всю галерею, и у нас будет время их услышать. Кроме того…
Он осекся, забыв, что хотел сказать, когда его ладонь легла на ее округлую грудь. Виола тихо ахнула. И хотя нежный холмик был надежно прикрыт несколькими слоями ткани, воспоминания о роскошных формах жены были абсолютно свежи. Возбуждение поднималось приливной волной, все сильнее захлестывая Джона.
Виола сжала его запястье, пытаясь оттолкнуть. Джон застыл, не отнимая руки от ее груди, мучительно ожидая отказа. Эти правила они установили еще тогда, много лет назад: получал он поцелуй или нет, если она останавливала его – он покорялся.
Правда, раньше такого не бывало.
Ее рука дрогнула. Ладонь легла поверх его ладони, почти прижимая ее к груди. Робкое ободрение. Значит, и на этот раз она его не остановит.
Джон стал мять ее грудь сквозь тонкий шелк. Пальцы то и дело задевали обнаженную кожу над вырезом платья. Поцелуи-укусы сыпались на ее шею и щеку.
Виола задышала чаще и стала извиваться в его объятиях.
– Кто-нибудь нас увидит, – тихо простонала она, возбужденная, несчастная и рассерженная. – О, Джон, кто-нибудь обязательно нас увидит!
– В таком случае целуй меня побыстрее!
Она снова застонала и подняла лицо, безмолвно давая то, что он хотел. Их губы слились. Она приоткрыла рот, и его с новой силой пронзило наслаждение. Ее ладонь легла на его щеку, прохладная и гладкая. Какой контраст с ее горячим, сладким ртом!
Он закрыл глаза, наслаждаясь ощущениями, давно забытыми и такими знакомыми! Это Виола. Ее вкус, ее запах, ее припухшая нижняя губа. Он долго посасывал губу, прежде чем проникнуть языком в ее рот. Но она вдруг прервала поцелуй и, отвернув лицо, издала слабый звук протеста.
Сквозь шум крови в ушах Джон услышал что-то еще – приближавшиеся шаги – и понял, что время вышло. По крайней мере, на сегодня.
С трудом отстранившись, он в последний раз припал поцелуем к ее шее, отступил, разжал объятия и нагнулся, чтобы подобрать накидку и шляпку. Виола подхватила их и стала одеваться. Шаги звучали совсем близко. Джон поспешно поправил галстук и выглянул из ниши, одновременно стараясь усмирить восставшую плоть и вернуть себе самообладание. По галерее шествовал старенький сгорбленный джентльмен в пыльном черном костюме и очках. А за спиной Джона Виола поправляла накидку, надевала шляпу и одергивала платье.
– Наконец-то! – воскликнул Джон, выступая из ниши. – Мы бродим здесь уже несколько часов, пытаясь найти дорогу, и надеемся на вашу помощь, сэр.
Старик остановился и прищурился, пытаясь получше разглядеть Джона.
– С вами кто-то еще, сэр?
– Мы с женой искали выставку новых коллекций оружия и, похоже, заблудились.
– Полагаю, так и есть. Это совсем в другой стороне.
Джон очень правдоподобно изобразил недоумение.
– Неужели? Прости, дорогая, кажется, я завел нас не туда.
За все старания он получил не слишком нежный пинок по ноге.
– Разве вы не взяли схему на входе? – удивился джентльмен.
– Схему?
Джон прижал пальцы ко лбу, словно пытаясь вспомнить.
– Нет… по-моему, не взяли.
– Я мистер Аддисон, помощник директора отдела древностей. Сейчас проведу вас и вашу жену к выставке оружия.
– Вы очень любезны.
Джон заглянул в нишу, протянул Виоле руку и прошептал:
– Пуговица накидки.
Виола немедленно застегнула пуговицу и с осуждением посмотрела на мужа, словно это он был во всем виноват. Затем надменно вскинула подбородок, как подобало сестре герцога, отвела назад упавшие на щеки волосы, вложила пальцы в руку мужа и вышла из ниши.
– Как?! Благослови меня Господь, да это леди Хэммонд! – ахнул старик.
– Добрый день, мистер Аддисон.
Она старалась говорить спокойно и с достоинством, но щеки раскраснелись, а голос ей не повиновался. К тому же она выглядела растрепанной, платье помялось, что доставляло Джону немало удовольствия.
– Снова заблудились, миледи? – покачал головой мистер Аддисон.
Она ответила слабой улыбкой полоумной особы, которая могла одурачить исключительно стариков и зеленых юнцов.
– Во всем виновато новое крыло, сэр. Я окончательно сбита с толку.
– Я всегда твержу, что нужно брать с собой схему, когда бродишь по музею, – снисходительно улыбнулся он в ответ, поправляя очки на переносице. – Как я вижу, сегодня вас сопровождает супруг?
– Лорд Хэммонд, – с поклоном представился Джон, поняв, что Виола не собирается их знакомить.
– Рад встрече, милорд. Вам сюда.
Они покорно пошли за мистером Аддисоном, который быстро вывел их из галереи.
– Едва не попались, – прошептал Джон ей на ухо, тихо смеясь, воодушевленный забавной сценой и той несомненной страстью, которую пробудил в жене, что и было его целью. – Давно я так не веселился.
– Не ожидай повторения, – фыркнула она. – Больше я в этом не участвую. И не позволю тебе снова меня одурачить.
– Неужели? – ухмыльнулся он. – Ну, разве я могу устоять против такого вызова?!
Глава 8
Виола стояла в примерочной комнате модистки и невидящим взором смотрела на свое отражение в зеркале. А ведь она примеряла платье, которое собиралась надеть на благотворительный бал! Но перед глазами стояла лукавая усмешка мужа. Несносный человек! Опять принялся за свои фокусы и трюки, лишь бы заманить ее в очередную ловушку! Ей лучше держаться настороже! Ему так легко ее одурачить!
Ничего не скажешь, он хорош во всем!
Она коснулась пальцами губ, до сих пор ощущая восхитительное тепло его поцелуя. Конечно, еще бы он не умел целоваться с таким-то опытом!
Но это справедливое и болезненное напоминание не помогло. Только усугубило ее смятение и муки.
Что же случилось вчера?
Она закрыла глаза, вспоминая об украденном в музейной нише поцелуе. Ответ известен. Она потеряла голову, как и девять лет назад. Немало лет прошло с тех пор, как Джон последний раз дотрагивался до нее. Но какое значение имеет время, если она отвечает ему с тем же пылом? Время не укрепило ее гордость настолько, чтобы игнорировать волнующие ласки его рук и губ.
Она обхватила себя руками и открыла глаза. И увидела плескавшиеся в них смятение и страдание. Но так и не поняла, что же творится у нее в душе или на сердце. Что же с ней не так? Гордость помогла ей пережить тяжелый удар, высоко держать голову, когда муж менял одну женщину за другой, делать вид перед ним и всем миром, что ей безразличны его выходки и поступки. Побуждала ее находить удовлетворение в благотворительности и дружбе порядочных людей. Но куда подевалась вся эта гордость вчера днем?
Он снова причинит ей боль… если она позволит. Снова разобьет сердце.
Пусть обман, которым он заманил ее в пустую галерею и украл поцелуй, достаточно невинен, но Виола знала, что он может с самым искренним видом лгать насчет самых важных вещей, а ей всегда хотелось ему верить. Именно это и пугало ее. Как легко поверить этому человеку!
«Ты любишь меня?»
«Конечно. Я тебя обожаю».
Размышления Виолы прервал стук в дверь. На пороге появилась Дафна в костюме Клеопатры.
– Ну? – спросила она, приглаживая тяжелые черные пряди парика. – Что ты думаешь?
– Думаю, что схожу с ума.
Виола усилием воли выбросила из головы вчерашний день в музее. Пусть она теряет разум, главное – не позволить мужу украсть ее сердце.
Обрадованная вторжением невестки, она улыбнулась:
– А разве Клеопатра носила очки?
Дафна наморщила нос и, смеясь, сказала:
– Но я не надену очки на бал, дорогая! Что ты думаешь о костюме? – Она коснулась широкого, усыпанного драгоценными камнями воротника, который украшал ее струящееся белое платье. – Не слишком глупо выбрать что-то подобное?
Виола смотрела на лучшую подругу, думая о той женщине, которой была Дафна два года назад. Как безумно она любила Энтони! Как тщательно старалась это скрыть! Но как же она изменилась! Страстная любовь мужа и ответственность, возлагаемая на нее ролью герцогини Тремор, развеяли привычную застенчивость и наградили значительной долей уверенности в себе. Но в такие моменты, как сейчас, Виола снова видела перед собой прежнюю робкую, стеснительную Дафну.
– Ничуть не глупо, – заверила Виола. – С чего ты вдруг взяла?
– Я всегда хотела быть Клеопатрой, – призналась Дафна. – Просто не уверена, что окажусь достаточно убедительной. Пусть это всего лишь костюмированный бал, все равно нужно быть на высоте!
– На мой взгляд, ты выглядишь настоящей царицей, – смеясь, заверила Виола. – А Энтони, похоже, готов стать твоим Марком Антонием. Если ты попросишь, он завоюет всю Римскую империю.
Дафна приподняла уголки губ в улыбке, удивительно напоминая в этот момент кошку, слизавшую сливки.
– Верно. И мне это ужасно нравится. Энтони как-то сказал мне, что я имею огромную власть над ним, потому что женщины вообще имеют безграничную власть над мужчинами, если умеют ею пользоваться. Я очень долго не понимала истинного смысла его слов.
– Если поймешь, объясни мне, – сухо попросила Виола. – Мне такая власть не помешала бы.
Улыбка невестки померкла. В глазах появилась тень сочувствия.
Этого Виола не могла вынести. Сделав пируэт, она жизнерадостно спросила:
– Как по-твоему, гожусь я во французские маркизы?
– Думаю, ты выглядишь прекрасно. Как всегда.
– Спасибо. Но как насчет костюма? Соответствует эпохе?
Дафна задумчиво наклонила голову набок.
– Если хочешь по-настоящему соответствовать эпохе, следует напудрить волосы.
Виола одернула темно-синюю верхнюю юбку из тяжелого бархата.
– А если пудра начнет сыпаться на платье?
– Хорошо еще, что теперь ее не смешивают с сахаром.
– Пудру для волос смешивали с сахаром? Но разве это не привлекает стаи насекомых?
– Это, конечно, было огромным неудобством.
– Какой ужас!
Хотя… она не прочь попытаться, если это поможет удержать Хэммонда на расстоянии.
Виола тут же напомнила себе, что больше не собирается думать о муже.
– Подол не висит? – спросила она, снова описывая пируэт. – Мне кажется, что он скошен.
– Это фижмы. Не сама юбка, – решила Дафна, поправляя широкий обруч. – Если не хочешь возиться с пудрой, можешь одеться древнегреческой богиней. Они носили на голове конусы из жира.
– Жира?! – ахнула Виола. – Зачем это им понадобилось?
Ее перепуганное лицо рассмешило Дафну.
– Жир был пропитан благовониями. На жаре он таял, распространяя аромат.
– Боже, Дафна, чего только ты не знаешь! Спасибо за предложение. Предпочитаю остаться с тем, что имею. Страшно подумать, что скажет леди Дин, если я покажусь на балу с комком надушенного жира на голове!
Виола снова поправила юбку.
– И поскольку ты настоящая всезнайка, дорогая сестрица, подскажи, как сделать так, чтобы пудра не сыпалась на темно-синий бархат?
– Надень парик! Восемьдесят лет назад почти все так и делали.
– Нет, мне будет жарко, и голова начнет чесаться.
– Так вот почему ты вечно сбрасываешь шляпки! Теперь понимаю.
В дверь поскреблись, и в комнату вошла Мирей, самая известная лондонская модистка.
– Ваша светлость. Леди Хэммонд, – приветствовала она с реверансом. – Надеюсь, костюмы вам понравились? Или что-то требуется изменить? Я в вашем распоряжении.
– Мой идеален, – заверила Дафна.
Модистка благодарно сжала руки.
– Ваша светлость так добры! А вы, леди Хэммонд?
– Мирей, что теперь используют вместо пудры для волос? Тальк?
– Нет, миледи. Теперь выпускают очень мелкую пудру для волос, которой пользуются барристеры и судьи. Можно напудрить волосы именно ею. Но если позволите высказаться откровенно, просто позор портить ваши волосы пудрой. Такой чудесный цвет, и как красиво он оттенен голубым шелком и темно-синим бархатом! Все мужчины будут от вас без ума.
Перед глазами Виолы снова промелькнули те страстные мгновения в музее, и щеки предательски вспыхнули. Она вовсе не хотела сводить мужчин с ума. Это слишком опасно.
– Спасибо, Мирей.
– Я согласна с Мирей, – вмешалась Дафна. – Ни одна женщина любой эпохи не должна портить такой цвет пудрой.
– В таком случае, я обойдусь без нее.
Она твердила себе, что пудра пачкает платье, а тот факт, что Хэммонд обожал цвет ее волос, тут совершенно ни при чем.
– Но у нас еще одна проблема. Это бал, а разве я смогу вальсировать или танцевать контрданс в этом?! Неудивительно, что наши прабабки танцевали менуэты и полонезы! Мирей, вы не могли бы немного выпустить швы в талии?
– Только совсем немного, иначе впечатление от корсажа будет совсем не то.
– Выпустите сколько возможно, иначе я задохнусь.
Она в последний раз оглядела себя и кивнула:
– Мне очень нравится платье, а вышивка просто прелестна.
– Всегда рада услужить, миледи.
Мирей вышла. Ее помощница помогла Виоле переодеться, и женщины ушли.
– Знаешь, Мирей права, – заметила Дафна, усаживаясь в коляску Энтони. – В этом платье ты поистине неотразима!
Виола уселась рядом и грустно вздохнула:
– В мире столько прекрасных женщин! Но, как выяснилось, красоты еще недостаточно, чтобы удержать любовь мужа! Что же для этого требуется?
Дафна поспешно обняла ее.
– Не знаю, дорогая. Просто не знаю.
– Я тоже не знаю. Но хотелось бы знать…
Джон прекрасно сознавал, что для успешного обольщения требуются отчаянные меры. Как и то, что ему придется немало перестрадать, прежде чем цель будет достигнута.
Несколько дней подряд он не появлялся на Гросвенор-сквер, твердя себе, что Виоле не помешает немного соскучиться. Но, по правде говоря, ему требовалось время, чтобы удержать в узде собственное желание.
Воспоминания о музее, вкусе губ Виолы, мягкости ее кожи преследовали его день и ночь, населяли его мысли. Но это были сладостные терзания. В понедельник он решил, что сумел взять себя в руки. Только на этот раз сомневался, что сумеет украсть несколько поцелуев в темном уголке. Сегодня его судьба – претерпеть муки иного рода. Он намеревался повезти Виолу по магазинам.
Предложение вновь обставить дом на Блумсбери-сквер не было встречено с тем энтузиазмом, на который он надеялся. Но если Виола начнет выбирать вещи, значит сможет почувствовать себя частью этого дома, что, несомненно, поспособствует его задаче. Кроме того, он знал, как увлекается жена, стоит ей попасть в магазин.