Волшебник хмурит лоб. — Но зачем, Оливер? Ты же знаешь, что произойдет с тобой. Ты живешь в счастье и радости до...
— Да, да, ясно. Но все же. Никогда не знаешь. Я имею в виду, буду я жить в королевстве или уйду? Будут ли у меня дети? Начнется ли война? Я хотел бы несколько подробностей...
— Я не думаю, что это хорошая идея...
Прежде чем Орвиль может удержать меня, я вырываю волос и бросаю его на постамент.
Долгое время совершенно ничего не видно кроме вихря лавандового цвета.
Наконец туманный гейзер стреляет к потолку и опадает подобно куполом вниз. Внутри этого купола тумана я могу увидеть себя.
Первое, что бросается мне в глаза, что я не одет в свой камзол.
И у меня нет ни меча, ни кинжала.
И я нахожусь не за кулисами сказки.
Вместо этого я одет, как люди, которых я видел на фотографиях в комнате Делайлы. Я сижу в комнате, которая напоминает спальню Делайлы... однако она другая.
Например, в ней есть открытый камин, а в комнате Делайлы нет. За мной находится полка, битком набитая книгами. Я не могу прочитать некоторые надписи на корешках книги, так как не знаю языков.
Все равно сцена кажется мне довольно заманчивой для будущего вне этой истории.
По меньшей мере, пока в комнате не входит девочка и не обвивает руки вокруг меня. Я не могу рассмотреть ее лицо со своего места.
Вдруг Орвилль кидается вперед и развеивает рукой лавандовый дым, так что картинка исчезает. — Ваше величество, аппарат, очевидно, еще находится в тестовой фазе, — говорит он нервно.
— Есть еще некоторые уязвимые места, которые нужно устранить...
Я хватаю волшебника за воротник. — Верни ее назад!
— Я не могу, Ваше...
— На место!
Орвилль дрожит. — Ты определенно не хотел этого видеть, — шепчет он. — Та, с кем ты был вместе... была не принцесса Серафима.
Я выщипываю еще одни волос и бросаю его на постамент. Снова поднимается дымчатый купол и появляется та же сцена как раньше. — Если ты испортишь это еще раз, — шепчу я Орвиллю. — Я натяну тебе глаз на шею.
Девушка в пурпурном тумане обвивает руки вокруг меня. Она медленно поворачивается, так что я могу видеть ее лицо.
Орвилль был прав.
Я действительно не хотел бы этого видеть.
Не потому что это не Серафима, а потому что это не Делайла.
Я всегда думал, что моим самым заветным желанием было выбраться из этой проклятой книги.
Теперь я знаю, что должен следить за своими желаниями. Выбраться отсюда могло оказаться не самой заветной мечтой, а моим самым ужасным кошмарным сном.
Я пытался выбраться из книги, и это не сработало. Я увидел мое будущее, и Делайлы там не было.
Навсегда быть пойманным в сказке, с этим я мог бы жить, но жизнь без нее немыслима.
Мне нужна помощь. И как можно быстрее. И поэтому я бегу вопреки неприятной уверенности, что возможно это ранит других, к пещере Раскуллио.
Я добираюсь туда запыхавшийся и вспотевший.
Дверь открывается, и небесный аромат ванили встречает меня. Я на ощупь иду внутрь и нахожу его на кухне, где он выпекает печенья. Он как раз поливает их розовой сахарной глазунью, и я откашливаюсь, чтобы привлечь его внимание.
— А, Ваше Величество! Ты как раз вовремя, чтобы попробовать первую партию. Они еще теплые!
— Раскуллио, — говорю я. — Сейчас нет времени для кексов. Мне нужна твоя помощь.
Тогда он замечает, что это серьезно, он откладывает свою лопатку. — Следующую партию доставать от двенадцати до четырнадцати минут из печи, так что у меня пока есть время, — объясняет он торжественно.
Я хватаю его за руку и тяну к мольберту, на котором не так давно я пытался неудачно выбраться из книги, и так жалобно потерпел неудачу. — Ты должен нарисовать для меня кое-что.
— Снова? — спрашивает Раскуллио. — Это насчет твоего срочного дела? У тебя художественная интуиция?
— Просто сделай это, — говорю я разочарованно. — Мне нужен портрет девушки. Я расскажу тебе, как она выглядит, и ты перенесешь ее портрет на свой волшебный холст.
Его глаза начинают светиться. — Ты имеешь в виду объявление о розыске!
Хмм. Можно было бы сформулировать и так. — Точно, — говорю я.
— Я уже подготовил несколько, знаешь.
Мой шедевр — это шедевр червового валета, после того, как он украл тортики у королевы. Он все еще в тюрьме дворца.
— Великолепно, — я сажусь на книжную стопку, и поднимается облако пыли, — у нее темные волосы, которые падают на ее плечи. Они очень гладкие, только кончики слегка поднимаются вверх.
— Я должен сначала сделать эскиз, — Раскуллио берет блокнот и начинает рисовать.
— Какого она роста?
Я не знаю. У меня нет рамок для этого.
— Среднего роста, — предполагаю я.
— А ее глаза?
— Они карие.
— Точнее шоколадно-карие или черно— карие как темные уголки души?
— Я пожимаю плечами. — Теплый коричневый, как мед. А ее рот...
— Примерно так?
Раскуллио показывает мне небольшую дугу, которая должна представлять собой губы, но они вообще не похожи на губы Делайла. Ее уголки рта постоянно приподняты вверх, как будто она постоянно улыбается, и как следствие, кажется, как будто она всегда хочет рассказать мне что-то замечательное, даже если говорит просто: "Привет."
Таким образом, мы продолжаем, пока не наступает момент, когда надо доставать кексы, я делаю предложения, исправляю и корректирую портрет, который рисует Раскуллио.
— Давай быстрее, — говорю я.
Я не знаю, сколько у нас времени, до того как Делайла откроет книгу снова, так что вся работа будет бессмысленной.
— Гениям нужно время, — возражает Раскуллио. Но наконец, он поворачивает блокнот, чтобы я мог видеть. И в самом деле, на меня смотрит Делайла.
— Да, — говорю я кивая.
Раскуллио доволен собой. — И к чему спешка? Что она сделала?
— Сделала? — спрашиваю я.
— Какое преступление она совершила?
Тогда я вспоминаю, к какой хитрости я прибег, чтобы он нарисовал Делайлу. — Она — воровка, — объясняю я.
В глубине это не ложь. Так как она без всяких сомнений украла мое сердце.
Глава 21
Делайла
Мы так близко друг к другу, непосредственно передо мной, в уединении моего старого убежища, я вижу, как появляется лицо Оливера. Но прежде чем стать чем-то большим, чем призрачная галлюцинация, он снова исчезает.
Пока я пытаюсь понять, что произошло и как, я слышу, как моя мама кричит мое имя.
— Именно сейчас? — ворчу я. — Как так может быть?
— Делайла? — ее голос приближается. Она стоит у подножия дерева. — Что ты делаешь там наверху?
Я быстро захлопываю книгу и прячу ее между старыми газетами. Голова моей мамы появляется на верхней перекладине стремянки.
— Я убираюсь, объявляю я. — Открываю новую главу. Больше никаких сказок, никаких убежищ на ветках деревьев, — она с сомнением смотрит на меня. — Доктор Духарме считает, что это важно, чтобы я делала вещи, которые соответствуют моему возрасту.
Слова производят нужный результат.
— Ну, тогда, — удивленно говорит моя мать. — Прекрасно!
Она качает головой, как будто она не могла поверить, и это не какое ни чудо. — К тебе пришли. Джулс ждет тебя в комнате.
— Джулс?
Последнее, что я хотела, это зависать с Джулс, когда я обязательно должна поговорит с Оливером.
Мне немного становится ясно: Не может переписать конец. У меня есть новый план, в который мне нужно его посвятить.
Прижимая книгу украдкой под мышкой, я иду назад в дом. Когда я открываю дверь в мою комнату, Джулс лежит на кровати и слушает музыку на iPod. Я быстро прячу книгу между другими на полке, чтобы Джулс не спрашивала меня, почему я до сих пор читаю детские книги. Затем я сажусь и вытаскиваю наушник из ее уха.
— Я не ждала тебя, — говорю я.
— С каких пор с лучшей подругой нужно договариваться о встрече? — спрашивает Джулс. — И с каких пор ты слушаешь Джастина Бибера? — качает она головой. — Возможно, тебе и правда стоит обратиться к психологу. У меня нет проблем с том, что ты сломала нос Элли, но если ты и дальше будешь загружать такие песни, мне придется когда-нибудь тебя убить, — она перекатывается на живот и смотрит на меня. — Итак, как все прошло?
— Как прошло что?
— Посещение душегрыза.
Мне кажется, что с этого момента прошли года, а не три часа.
— Полный провал.
— Хорошо, тогда мне нужна твоя помощь, и для этого тебе придется воспользоваться всеми пятью органами чувств. Я в полном тупике, — она садится и закидывает ногу на ногу. — Ты помнишь мою тетю Агнес?
— Та, что пахнет свеклой?
Джулс вздрагивает. — О Боже, почему ты всегда вспоминаешь об этом? Мои родители хотят отправить меня к ней на летние каникулы, чтобы я
"прочувствовала вкус сельской жизни". Ты можешь представить себе, что я дою корову где— нибудь в районе Айовы, в самой жопе мира?
— У нее есть там коровы?
— Нет, но вполне могли бы быть. Однако, речь не об этом. А о том, что я меня доставят как посылку в самый скучный город мира, — она медлит. — Господи, они все еще пользуются интернетом через модем.
Я действительно хотела бы разделить несчастье Джулс, но я могу думать только об Оливере и о том ,что нам делать дальше.
— Возможно, все не так плохо, — говорю я. — Лето пролетит мгновенно.
Она пристально смотрит на меня. — Вау. Сочувствие? Ошибочка.
— Я не это имела в виду. Конечно, мне жаль, но это, же не конец света Джулс.
— Ты можешь объяснить мне кое-что? Где Делайла?
Так как подруга, которую я знала, посочувствовала бы мне.
— Ты сейчас немного драматизируешь, — говорю я и даже заставляю себя улыбнуться.
— Ах, так? Я пришла сюда, чтобы пореветь. Ты должна была бы мне сказать, что меня ждут ужаснейшее лето, и ты полностью понимаешь мою печаль. Ты должна была бы разыграть для меня партию. Я не смогу избежать лета в Айове, и это будет настоящим адом, но было бы приятно знать, что здесь есть кто— то, кому жаль, что мне придется поехать туда.
Я чувствую, как мне становится жарко. Я была так одержима Оливером, что у меня не было никакого времени на Джулс. И факт, что она
не может его слышать, делает пропасть еще больше между нами.
Это измениться, когда Оливер появится здесь. Тогда я смогу представить его Джулс и она сможет познакомиться с ним, и порадоваться за меня, так как я наконец буду иметь друга. Эти маленькие недосказанности между нами — незначительные преграды, которые мы когда-нибудь уберем с дороги.
— У меня сейчас просто слишком много дел.
Джулс встает. — Я тоже раньше была среди
твоих дел. Я была важна для тебя.
— Джулс, не говори так. Ты все еще моя лучшая подруга...
— Знаешь что? Это решаешь не ты.
Для дружбы нужны двое, и в последнее время я посвятила этому очень много.
— Джулс, — успокаиваю я ее. — Перестань уже.
Я протягиваю руку к ней, но она отступает.
Она смотрит мне в лицо. — Запомни одно, я стояла рядом с тобой, когда весь мир тебя ненавидел. Я думала, это чего-то стоило.
Затем она выходит из комнаты и захлопывает дверь за собой. Я смиренно вздыхаю.
Я приведу это снова в порядок, я клянусь в этом, но сначала мне нужно довести до конца то, что Оливер и я начали.
Моя мама просовывает голову в дверь. — С Джулс все в порядке?
— Да...
— Странно, она, однако, не выглядела так, когда выбежала отсюда.
Слезы жгут глаза. — Я не хочу говорить об этом, — отвечаю я. Я в один день потеряла двоих друзей.
Моя мама садится рядом со мной на кровать. — Ты же знаешь, что это такое, это происходит снова. И если ты хочешь поговорить об этом, я всегда готова для этого.
Это приятно почувствовать, как она обнимает меня рукой, и некоторое время кажется, все было бы так просто. Мыли о том, что все урегулируется как-то самостоятельно. Она одаривает меня поцелуем в макушку. — У меня есть идея, — говорит она. — Давай посмотрим какой-нибудь фильм вместе?
Я поднимаю на нее взгляд. — Как в старые времена?
— Я сделаю попкорн, — говорит мама. — А ты принесешь Ариэль, русалочку.
Если подумать, почему у моей мамы жизненно важная проблема состоит в том, что я читаю сказку, но она с легкостью соглашается посмотреть со мной рисованный мультфильм Диснея и с радостью предвкушает предстоящий вечер, когда я придаюсь иллюзии, что мечты могут сбываться. — Хорошо, — говорю я тихо, и она обнимает меня крепче.
Когда она уходит, я подхожу к книжной полке, чтобы достать книгу. Я хочу лишь ненадолго открыть сорок третью страницу, чтобы рассказать Оливеру о своей замечательной идее.
Но затем я думаю о маме там внизу, которая так старается, чтобы сделать меня счастливой. Для начала Оливер должен подождать.
Диснеевский фильм лежит в картонной коробке в моем шкафу на верхней полке. Так как я не могу дотянуться, я подтаскиваю корзину для белья, переворачиваю ее и использую ее как табуретку. Я вытягиваю руку и хватай край коробки. Но вдруг все вокруг меня светлеет и становится серебристым, как будто ночью пошел снег, и внезапно я падаю, лечу кувырком через голову в большое, далекое, пустое ничто.
Я начинаю кричать. Я падаю настолько быстро, что ветер шумит в моих ушах, и глаза слезятся. Это, как будто меня кто-то выкинул из реактивного самолета. Я замечаю нечеткие черные контуры, которые пролетаю. Затем я внезапно останавливаюсь. Моя футболка зацепилась за крючок, на котором я теперь вишу, материал натягивается на моих плечах.
Только это не крючок. Когда я оборачиваюсь, понимаю, что вишу на гигантской "з".
До тех пор пока закорючка у "З" не разгибается под моим весом, и я снова нахожусь в падении.
Пока я кувыркаюсь, местность вокруг меня заполняется цветом, сначала слабым, затем более интенсивным и ярким, пока я думаю, что в любой момент могу упасть на землю.
Я защищаю лицо руками и пытаюсь сгруппироваться, чтобы было не так больно при приземлении.
— Рооооммм! — от удара перехватывает дыхание, я неудачно приземляюсь на что-то твердое. Стопка книг падает и поднимает облако пыли.
Осторожно я поднимаюсь и ощупываю себя, чтобы убедиться, что ничего не сломано. Уголком глаза я замечаю движение и оборачиваюсь, согнув руки в позе каратэ, чтобы по возможности запугать агрессора.
Агрессор делает точно такое же движение.
Когда я делаю шаг вперед, я понимаю, что смотрю в зеркало. Я крайней мере, я думаю ,что это зеркало, хотя действительно узнаю себя.
Моя мама однажды отвезла меня в Монреаль. Мы гуляли по местам, которое наполняли по вечерам уличные художники и лавочки. Художники сидели над экранами и рисовали трепыхающихся детей.
Ради удовольствия мама решила нарисовать мой портрет. Хотя, несомненно, присутствовало сходство, но, по правде сказать, я считала, что картина немного зловещая. Она была простым, двухмерным изображением, ничего не имеющим общего со мной.
Изображение, которое смотрело на меня из зеркало, было таким же.
Медленно я вытягиваю пальцы к странной девушке, которой могла быть и я, когда слева от меня раздается громкий визг. Покрытый шрамами, с козлиной бородкой мужчина, которого я узнала бы всюду, сбивает меня с ног и прижимает крепко к полу.
— Ты — воровка! — кричит Раскуллио. — Ты также ужасна, как сказал принц. Прежде чем наступит ночь, ты станешь кормом для дракона.
Я просто выдумала все это. Это единственное объяснение, которое у меня есть для того, что меня тащат выдуманные персонажи через волшебный лес.
Но если я только выдумываю это, как выходит так, что канат, которым меня связал Раскуллио, натирает запястья?
Как так получается, что я чувствую запах горящего дерева из хижины Орвилля, как феи, которые такие же большие как комары на анаболиках, дергают меня за волосы и одежду?