И тут из-за угла дома появилась Инга. Она все еще находилась под большим впечатлением от беседы с собакой. «А я сошла с ума! А я сошла с ума!
Да нет, не сошла, – стала убеждать она себя. – Подумаешь, говорящая собака! Может, это какой-нибудь феномен. А я... я совершенно нормальная! Ведь ничего такого особенного я не вижу. Ну, такого, чего бы не видели остальные. Вокруг все самое обыкновенное! Никаких глюков».
В этот момент из дальнего подъезда вышел человек в трусах и с зонтиком. С непроницаемой физиономией он продефилировал мимо Инги. У него были волосатые икры и тонкие бело-розовые пальцы на кривых ногах.
– Здрасьте, – поздоровалась с ним Инга, рассчитывая, что он, как и собака, заведет с ней душевный разговор.
Однако мужчина обратил на нее не больше внимания, чем на кошку, прошмыгнувшую в подвал.
Инга прошла еще несколько шагов, постояла некоторое время неподвижно и резко обернулась.
Голого не было.
– Хм, – вслух сказала она, – как странно! Я думала, что когда сходят с ума, то не догадываются об этом.
Девица с мечтательным выражением на лице как раз зашевелилась на лавочке.
– Простите, – учтиво обратилась к ней Инга. – Вы его видели?
– Кого? – спросила та, закурив сигарету и выпустив дым в небо.
– Дяденьку в трусах? У него еще в руках был зонт?
– Какой зонт?
– Хотите сказать, сейчас тут никто не проходил? Странный такой?
– Никто, – подтвердила девица и посмотрела сквозь Ингу.
– Боже, это конец, – прошептала бедолага и двинулась дальше..
Ноги у нее заплетались, и слезы потекли из глаз тоненькими жалкими ручейками. Вместо того чтобы пойти домой, забраться под одеяло и забыться или, на худой конец, прыгнуть с балкона, она отправилась к Верлецкому. И тут только вспомнила, что он должен был заехать за ней после работы. А она ему даже не позвонила. Более того – выключила мобильный, когда отправилась следить за Гладышевским. Ведь телефон мог зазвонить и выдать ее в самый неподходящий момент.
На периферии ее сознания возникла мысль о Веронике, но быстро забилась в угол, теснимая более живыми и яркими картинами. Она вошла в подъезд, взобралась по лестнице, подняла руку и утопила кнопку звонка. Дверь тут же открылась, и на пороге возник Верлецкий в куртке и ботинках.
Увидев Ингу, он потемнел лицом и воскликнул:
– А-а! Рыдаете? Мы с вашим женихом уже все больницы обзвонили!
Он взял ее за руку и втащил в квартиру. И начал снимать с себя верхнюю одежду. Но тут на кухне раздался грохот и громко мяукнул Аладдин.
– Опять что-то опрокинул, – с досадой произнес Верлецкий и пошел смотреть что.
Инга некоторое время стояла неподвижно, потом собралась с духом и крикнула:
– Знаете, я ведь сошла с ума!
– И уже понял, – отозвался он.
– Скажите, что мне делать?
– Раздеваться.
Разумеется, он имел в виду ее куртку и башмаки.
– Как? – опешила она.
– Догола!
Конечно, ему и в голову не могло прийти, что она воспримет его слова как руководство к действию. Но Инга пребывала в состоянии прострации.
После сильного потрясения ее мозг взял тайм-аут и на некоторое время отключился. Теперь она подчинялась подсознанию. А оно бесповоротно решило, что добрый доктор все-таки согласился ее обследовать – сейчас, немедленно. Поэтому Инга отправилась в комнату раздеваться.
– Сейчас я тут за котом уберу, – крикнул Верлецкий, – и позвоню вашему Григорьеву!
Инга зарулила в спальню и закрыла за собой дверь. А потом; разделась. Целиком, Как было ведено добрым доктором.
Григорьев на телефонные звонки не отвечал, потому что в этот момент как раз шел к Верлецкому совещаться. По молчаливому согласию на время поисков они заключили перемирие. Возле подъезда Григорьев наткнулся на Веронику, которая грациозно выбиралась из машины.
– О! – воскликнула она без особой радости. – Какая встреча! Вы куда это? Не к нам ли?
– К Валерию, – ответил Григорьев.
Он сказал так не специально, но Вероника, конечно, надулась.
– Ну-ну, – хмыкнула она и, желая подчеркнуть свою роль в жизни Верлецкого, повелела:
– Тогда идите за мной.
И процокала угрожающего вида каблуками к подъезду. Григорьев поплелся за ней с несчастной физиономией. Почему-то ему казалось, что после вчерашней ссоры Инга покончила с собой, утопилась в реке, например, или бросилась под поезд, и, когда это выяснится, во всем обвинят его.
– Ого, делегация! – оптимистично воскликнул Верлецкий, когда увидел их вдвоем на пороге.
– Валерик, что у вас тут за совместные дела? – недовольным тоном спросила Вероника и, оттолкнув его плечом, перешагнула порог.
Недавно Верлецкий просил у нее прощения и был таким милым, что она решила: так будет всегда, и ей можно вести себя как захочется. Он чувствует свою вину и поэтому будет ей во всем потакать.
– Идите на кухню, – предложил он. – Сейчас вое расскажу, только в порядок себя приведу. У меня тут Аладдин молоко опрокинул.
– Наверное, ты его недокармливаешь, – заметила Вероника, позволив Григорьеву снять с себя красивое длинное пальто. – Вот он и шарит по кухне в поисках пропитания.
Верлецкий хмыкнул и скрылся в ванной комнате. Он собирался вымыть руки и вернуть Григорьеву Ингу, как выдают хозяевам потерянные сумки в бюро забытых вещей. Борис и Вероника тем временем расположились на кухне.
– Хотите чаю? – церемонно предложила она, чувствуя себя здесь полноценной хозяйкой.
– Хочу, – ответил грустный Григорьев.
– И мне налей, пожалуйста, чашечку, – попросил Верлецкий, присоединяясь к ним. – Сейчас я вас обрадую.
Но сделать это он не успел, потому что дверь в кухню резко распахнулась, стукнувшись о стену, и на пороге появилась голенькая, словно младенец, Инга с важным заявлением:
– Валерий, я готова!
Это было до такой степени неожиданно, что все разом онемели. И уставились друг на друга круглыми глазами. Кот Аладдин, сидевший на подоконнике, тоже уставился. А потом сказал: «Мяу!» – и тут началось! Все завопили одновременно, и виновница переполоха тоже. Первым вскочил на ноги Григорьев, вслед за ним Вероника. Причем оба с единственным намерением – убить Ингу.
Нутром Инга сразу почувствовала, что дело швах.
Она взвизгнула, повернулась на одном носочке и стремглав бросилась бежать. Григорьев сгреб со стола; кухонное полотенце и с криком «Задушу, змея!» кинулся за ней. Вероника оказалась проворнее – схватила сахарницу и метнула обидчице в спину.
Сахарница ударилась о косяк и брызнула перламутром.
Верлецкий промедлил лишние несколько секунд, поэтому не сумел вовремя вмешаться и оказался в арьергарде погони.
– Прекратите! – закричал он, но с таким же успехом можно было обращаться к стае волков, загоняющих добычу.
Инга, словно трепетная лань, промчалась по квартире в надежде где-нибудь запереться, но комнатные двери оказались без замков, и ей ничего не оставалось, как выскочить на лоджию. Защелкнув задвижку, она заметалась туда-сюда, изо рта у нее пошел пар, потому что на улице было минус сколько-то градусов и люди ходили в куртках и пальто на теплой подкладке.
Григорьев и Вероника бились в стекло, точно две огромные плотоядные бабочки, – физиономии у них были искажены ненавистью. Инге показалось даже, что с оскаленных зубов ее без пяти минут мужа капает слюна. Испугавшись, что им удастся смести преграду, она решила перелезть к соседям, но и справа, и слева лоджии были отделены друг от друга металлическими перегородками, похожими на забор в парке.
Вероника со стороны комнаты приплюснула к стеклу нос и губы, сделавшись такой страшной, что, глянув в ее сторону, Инга едва не лишилась сознания. Можно было схватиться за перегородку и, пронеся зад над бездной, улизнуть-таки, но ведь придется стучаться к посторонним людям! Пустят ли они ее такую – обнаженную и прекрасную? На перилах лоджии висела половая тряпка, Инга схватила ее и завязала на поясе наподобие пляжной юбки. Однако тряпка оказалась маленькой и прикрыла только перед, а вся попа осталась голой и торчала наружу. В таком виде Инга напоминала официантку стриптиз-бара, и это еще больше вывело из себя беснующегося по ту сторону стекла Григорьева..
Подоспевший Верлецкий увидел, что Инга взгромоздилась на перегородку и поползла вверх, как обезьяна, цепляясь за нее руками и ногами. А потом попыталась перемахнуть к соседям, но у нее ничего, не вышло, и, разинув в ужасе рот, она зависла в воздухе – левая нога на одной лоджии, правая – на другой, голая попа – в космосе. Это выглядело так потешно, что Верлецкий согнулся пополам и захохотал. На глаза его навернулись слезы, остановиться было невозможно. Он ходил по комнате, сгибаясь и разгибаясь и буквально надрываясь от смеха.
Между тем хозяйке соседней квартиры позвонила подруга и жалостливо спросила:
– Что, Маня, ты к маме не поехала?
– Ну да... С дороги вернулась, шеф позвонил, просил завтра прийти пораньше, а как я из Мытищ рано доберусь?
– Ага. А твой, значит, дома оставался...
– А что? – с подозрением спросила Маня.
– А то, что с нашей лоджии прямо сейчас пытается вылезти голая баба. Я тебе, Мань, так сочувствую... Пойди, пугни ее! Свалится – в другой раз неповадно будет.
Маня положила трубку, подошла к окну и выглянула. И увидела Ингу с разинутым от ужаса ртом, которая раскачивалась туда-сюда, точно банановая гроздь на пальме. Топая пудовыми ногами, Маня вошла в гостиную. Ее благоверный сидел на диване в трусах и майке, жрал курицу и чавкал, уставившись в телевизор. По экрану бегали крошечные футболисты в цветных футболках и мерно ухали болельщики. Благоверный следил за мячом возбужденными глазкам» и время от времени притопывал ступней.
– Ваня! – сказала жена звенящим голосом, подошла и выключила телевизор.
У мужа от неожиданности изо рта выпало куриное крылышко.
– Ты чего, Мань? – удивился он. – Чего случилось-то?
– Случилось? – прошипела жена. – О твоей любовнице знает весь район, потому что она висит на лоджии.
– Моей лю...
– Не притворяйся! – завизжала Маня. Схватила газету и начала бить его по голове:
– Гад! Гад!
Кобель проклятый!
– Ты что?! – закричал Ваня, защищая голову локтями. – Ты пойди на лоджию и посмотри! Дурища!
И, пригибаясь, поскакал в кухню, откуда можно было на эту самую лоджию попасть. Распахнул дверь и, увидев голозадую Ингу, висящую высоко в воздухе, остановился как вкопанный.
– Сейчас упаду-у! – тонким испуганным голоском завывала Инга. – Умира-а-аю! Руки не держат! А-а-а! Помоги-ите!
– Ваня, Ваня! – запричитала жена. – Ой, она сейчас свалится! Давай, давай, спасай ее! Ой, Вань, если она упадет, нам потом соседи прохода не дадут. Ой, Вань, сделай что-нибудь!
В этот момент зазвонили и забарабанили в дверь.
Маня побежала открывать и возвратилась с пунцовым Верлецким, который странно вздрагивал и подергивался.
– Ой, Валерий Николаевич!. – бросилась к нему Маня. – Там на балконе наша любовница застряла! Помогите, пожалуйста!
– Прошу простить, – сказал Верлецкий задушенным голосом. – Но это моя любовница.
– Правда? – ахнула она. – Господи, как я рада! Вы соседям потом обязательно скажите, что это не наша, а ваша любовница. Особенно Спиридоновой из пятьдесят восьмой квартиры. А то она про Ивана сплетню пустит, а у него авторитет в таксопарке!
– Хорошо; хорошо, – пообещал Верлецкий. – Обязательно схожу к Спиридоновой, расскажу все о своей личной жизни, и ваш авторитет не пострадает. А сейчас пропустите меня!
Он выскочил на лоджию и с большим трудом отцепил Ингу от перегородки. Сама она посинела и покрылась гусиной кожей, а попа у нее стала абсолютно белой. Оказавшись на твердом полу, искательница приключений некоторое время стояла неподвижно, а потом закатила глаза и повалилась Верлецкому на руки.
– Одолжите мне что-нибудь теплое! – крикнул он.
Возбужденная Маня принесла ватное одеяло, и Ингу завернули в него, отчего она стала похожа на жирную гусеницу. Иван продолжал стоя пожирать курицу, с любопытством наблюдая за происходящим.
– Надо ей врача вызвать, – подсказал он.
– Я уже здесь, – ответил Верлецкий. – За жизнь пациентки можно не опасаться.
Злобный Григорьев встретил его на пороге, а Вероника бегала по квартире и собирала вещи. У нее была такая красная физиономия, словно кто-то оттаскал ее за нос. Верлецкий отнес Ингу-кокон в спальню и сгрузил на кровать.
Григорьев ворвался следом и приблизился к нему тяжелой поступью.
– Только без рук! – предупредил Верлецкий. – Дама в обмороке.
– Чего ты мне звонил? – надвинулся на него Григорьев. – Зачем мне мозги канифолил? Она пропала! Ее убили! А сам...
– Позже, – рассеянно ответил Верлецкий. – У твоей невесты шок, я должен привести ее в чувство.
– Тьфу, – бросил Григорьев. – Какая она мне теперь невеста? После всего? Когда она придет в себя, скажи ей, что между нами все кончено. – Его голос был напоен ненавистью.
– Сам скажешь, – отрезал Верлецкий и вышел в большую комнату, где Вероника запихивала вещи в сумку.
– Лгун! – воскликнула она. – Я отдала тебе лучшие годы!
– Мы знакомы четыре месяца, – заметил он справедливости ради.
– Когда я увидела ее голую...
– Ты подумала самое худшее.
– Нет, самое лучшее! – огрызнулась она и прошла мимо на своих: потрясающих длинных ногах, и юбка покачивалась на ее бедрах обвиняюще. – Я ухожу из твоей жизни!
– Какое счастье... – донесся голос из спальни.
– А-а-а! – закричала Вероника. – Ожила, гадина!
Верлецкому стоило немалых усилий ее удержать. В результате чего он получил пощечину, стоически ее пережил и молча наблюдал за тем, как Вероника с Григорьевым покидают поле битвы.
Тщательно заперев за ними дверь, он возвратился в спальню.
Инга сидела на кровати по-турецки, закрывшись одеялом до самых ушей. Ее сотрясала крупная дрожь.
– Ну, – хмуро сказал Верлецкий. – И зачем же вы приперлись голая на кухню?
– Я подумала, что вы хотите проверить мой мозг.
– Спинной?
– Вы сами сказали: раздевайтесь догола! – А если бы я приказал вам пойти и повеситься? Вы бы так и поступили?
– Да что вы понимаете?! – воскликнула Инга, нарыв ее набух, словно бутон, согретый солнцем. – У меня воспаление мозга, а вы!
– И когда вы поставили себе диагноз? – полюбопытствовал Верлецкий, продолжая стоять напротив кровати.
– Сегодня вечером. Сначала я следила за трупом. Оказывается, он выходит из гроба и прямиком идет в медицинский центр. А потом обратно.
– И ложится в гроб.
– Точно! Поэтому я вас и не дождалась.
– А почему же вы не позвонили после трупа?
– Я была напугана. А потом еще сильнее расстроилась, – угрюмо ответила Инга.
– Что же вас расстроило?
– Собака. Она подошла ко мне и попросила сардельку, потом еще одну» А потом сказала, что хочет жить у меня.
– Собака сказала? – осторожно уточнил Верлецкий. – Ну да. Она еще посоветовала мне бросить Григорьева. А возле дома мимо меня прошел мужчина в трусах, которого никто не видел.
– А вы видели.
– Вот-вот! Вы ухватили самую суть. Он совершенно точно был, но его как будто бы не было.
– Да... Тяжелый случай, – констатировал Верлецкий.
Инга посмотрела на него влажными глазами и с надрывом спросила:
– Я что, умираю? Сколько мне осталось жить?
– Я полагаю, вы протянете еще лет восемьдесят, не меньше. Советую вам перестать валять дурака и хорошенько во всем разобраться.
– Ко мне приезжал ваш Роберт, – вспомнила Инга.
– Вы выложили ему всю историю?
– Да, но тогда я еще не знала, где прячется труп актера. А теперь знаю – в «Хотапиусе».
– Что это такое? – озадачился Верлецкий. – Хотапиус?
– Это такая вывеска, и под ней дверь.
– Хм. Пожалуй, разбираться будем завтра. А сегодня вам стоит хорошенько выспаться.
– Ладно, – покорно согласилась Инга. – Я пойду. Сейчас только оденусь.
Она сбросила с себя одеяло, и Верлецкий немедленно закатил глаза.
– Знаете, – сказал он, – я, конечно, врач и всякое повидал, но ваше поведение не лезет ни в какие ворота. Вы обнажаетесь передо мной, когда надо и когда не надо.