Большие зубы у меня есть.
Я улыбаюсь шире, особенно, когда понимаю, что она даже носит темно-красную рубашку, которая плотно растягивается по ее идеальной фигуре.
— Все в порядке, — уверяю я ее. — Мне нравятся преследователи.
Ее голова поднимается, и наши взгляды встречаются, она выглядит пораженной. Я снова смеюсь.
Что-то в ней кажется таким невинным. Она действительно была бы поражена, если бы могла слышать мои мысли о ее горячем теле.
— Спасибо за цветы, — говорю я, посмеиваясь. — Они красивые. Ты права. В комнату действительно не помешает добавить немного цвета. Ты можешь поставить их там, если хочешь.
Я предложил ей пустой комод. Она движется в этом направлении, останавливаясь, чтобы подобрать скомканную записку от моего отца.
— Это мусор? — спрашивает она невинно. Я киваю, и она бросает записку в мусорную корзину.
— Спасибо, — говорю ей. — Это как раз должно находиться там.
Она выглядит озадаченной, но не ставит под сомнение мои слова. Вместо этого, она ставит цветы на комод, садится рядом в кресло и смотрит на меня.
Я смотрю назад.
— Что? — спрашиваю я ее. — Почему ты так смотришь на меня?
Она улыбается.
— Я просто счастлива видеть тебя с открытыми глазами. Знаю, что это будет звучать глупо, но ты был в плохом состоянии на Гроуз Бич. И я была не в состоянии выкинуть эти образы из головы. Так приятно видеть, что ты проснулся и все прекрасно. Я теперь буду иметь что-то, чтобы забыть те ужасные воспоминания.
Ну, идея, что я прекрасен, остается спорной. Но я немного озадачен. Она, кажется, по-настоящему заинтересована и, на самом деле, беспокоится обо мне. Но она даже не знает меня, так почему она так заботится обо мне?
Поэтому я спрашиваю ее об этом.
И теперь она озадачена.
— Почему нет? — спрашивает она, затем тянет свою полную губу от зубов. Моя кишка сжимается снова, поскольку я мельком увидел ее розовый язык. — Любой был бы обеспокоен. И это был первый раз, когда я пробовала делать искусственное дыхание. Я даже не знаю, сделала ли это правильно. И это был первый раз, когда я видела, что у кого-то передозировка. Я не была уверена, что это было именно так, когда только нашла тебя. Казалось, что ты был просто пьян. Я рада, что вызвала скорую.
Я посмотрел на нее.
— Ты вызвала скорую? Интересно. Интересно, что, черт возьми, случилось с Джилл? Она, наверное, оставила меня умирать. Чертова шлюха. Вы получаете то, за что платите. За несколько порций кокса, видимо, много не купить.
Красивая девушка кивает.
— Да, вызвала. Девушка, с которой ты там находился, была не слишком рада. Но я думала, ты нуждаешься в этом. И получается, что ты нуждался.
Ах, так Джилл.
Была.
Там.
— Со мной была девушка? — Я поднимаю бровь, чтобы выяснить, что случилось с Джилл.
Красивая девушка качает головой.
— Ни с начала. Она пришла в то время, когда я пыталась решить, что делать. Она была зла на тебя за что-то, пока не увидела, в каком ты состоянии. А потом она впала в истерику.
— Ну, спасибо за звонок в скорую, — говорю я, медленно, глядя на нее, рассматривая ее всю. — Я Пакс, кстати.
Она улыбается.
— Я знаю. Преследователь, помнишь?
Я улыбаюсь в ответ.
— Ну, ты ставишь меня в невыгодное положение. Потому что я не знаю тебя.
И это очень печально.
Она протягивает руку, и я беру ее. Она небольшая и мягкая, почти хрупкая.
— Меня зовут Мила Хилл. Очень приятно познакомиться с тобой.
И это так.
Знаю, что должен сказать ей, чтобы она бежала далеко, далеко от меня, но я, конечно, этого не делают. Она, как солнечный луч в этих мрачных покоях больницы. У нее хорошая, здоровая энергия и мне нравится чувствовать это, говоря с ней.
Она как глоток свежего воздуха.
Может быть, я Большой Плохой Волк, но даже волку нужно дышать.
Глава 4
Мила
Я смотрю на парня в постели, на этого татуированного, жесткого парня.
Пакс Тейт чертовски сексуален и очень мужественен. На его мускулистом и сильном теле нет ни грамма жира. Я могу видеть это отсюда. У него есть сила, чтобы жить хорошо, хотя его недавняя передозировка противоречит этому понятию. Я чувствую, что в его словах есть грусть, потому что его глаза намекают на вещи, которых я еще о нем не знаю. Его тело, глаза и лицо напряжены, как камень.
И так до сих пор, хотя я и вытащила из него необъяснимые вещи.
Я не могу это объяснить. Это не логично.
Может быть, эта уязвимость скрывается во взгляде его блестящих карих глаз, кажущихся теплыми, но содержащими слишком много боли в прошлом, что и позволяет им быть такими напряженными. Может быть, это — дьявол, который выселяется из него. Или, возможно, этот его измученный взгляд, говорит о том, что он просто ждал меня, чтобы показать, что здесь только я, потому что хочу от него чего-то такого, что не соответствует действительности, и часть меня хочет доказать это.
На самом деле, я даже не знаю, что делаю здесь.
Я подошла к нему и опустила руку прямо у того места, где его большой палец образовал букву V с указательным пальцем. Там находился зубчатый шрам в форме буквы X, как я помнила с той ночи.
— Как это случилось? — спросила я Пакса с любопытством, проводя по шраму пальцем. Он довольно старый, но очевидно, что раньше он был действительно глубоким.
Он равнодушно смотрит на него и пожимает плечами.
— Не знаю, — говорит он мне, — я не помню. Есть много вещей в жизни, которых я не помню. Думаю, это только маленькая часть всего того.
— Часть чего? — спрашиваю я. Я чувствую, что он травит меня, бросая вызов. Но зачем? Это было похоже на то, что меня пригласили поиграть в игру, но ее правила объяснять не собираются.
— Часть того, что происходит, когда ты трахаешься всю свою жизнь, — ответил он мне резко и холодно. Я чувствую желание вздрогнуть от него, но не делаю этого. Вместо этого, я просто убираю свою руку от его шрама. Его глаза встречаются с моими глазами.
Он замечает мое отступление.
— Почему ты думаешь, что трахался всю жизнь?
Я должна была заставить себя произнести это слово. И для меня это непривычно и странно, потому что обычно я такого не говорю. Пакс ухмыляется, будто знает, что от меня это звучит как-то неуместно, что это смешно. Я борюсь с желанием нахмуриться.
— Я не думаю, — отвечает Пакс устало, — я знаю это.
Он откидывается на подушку больничной койки, слегка поморщившись, при этих движениях, хотя изо всех сил старается не показать свою боль. Я вспомнила треск его ребра на пляже, когда парамедики спасали его, и вздрогнула.
— Сколько ребер сломано? — спрашиваю я, — я никогда не забуду этот звук.
Пакс удивленно смотрит на меня
— Ты видела это?
Я киваю.
— Не знаю, почему я осталась. Я не знала, что делать, так что просто стояла и смотрела, как они откачивают тебя, а потом загружают в машину скорой помощи. А потом я сняла свою рубашку и свитер, прежде чем поехать домой, потому что тебя стошнило на меня, и я пахла тухлятиной. Я ехала домой в лифчике.
Пакса это позабавило. Когда он засмеялся, его глаза действительно стали мерцать, но все равно было заметно скуку, прижившуюся там.
Может быть, тепло там есть, но оно очень далеко. Или, может быть, ему было просто смешно.
— Похоже, я должен тебе свитер, — при этих словах его губы дрогнули. Я заметила, что он не извинился за то, что блевал на меня, но потом я поняла, что меня это не удивляет. Пакс Тейт не тот, кто извиняется.
Теперь моя очередь пожимать плечами.
— Не важно. У меня есть еще.
Я притворяюсь небрежной, хотя, на самом деле, это последнее, кем я могу быть. Я планировщик, вопреки своей артистической стороне. Я внимательно раскладываю вещи, планирую свою жизнь. Хотя это, я, конечно же, не планировала. Никогда бы не подумала, что буду сидеть в больничной палате с незнакомцем.
Все мои мысли, должно быть, были написаны на лице, потому что Пакс приметил что-то. Судя по всему, он не упускает ничего.
— Тебе не нравятся больницы, верно? — спрашивает он мягко.
Тон его голоса казался как чужим, так и знакомым, будто он может легко измениться в любой момент от безразличного к заинтересованному. Мысль о том, что я путаю его в чувства, вызывает отклик в глубине души, но я качаю головой.
— Нет. Мои родители умерли несколько лет назад. Я никогда больше не хочу видеть в больницах то же самое.
Пакс заинтересованно поднимает голову, рассматривая меня. Я не могу не заметить, его сильную челюсть и сведенные брови, когда он думает. Его природная красота в сочетании с мятежным и опасным отношением к жизни, делает его мучительно сексуальным.
— Они умерли по одной причине?
Он задает этот странный вопрос, а не соболезнует, как нормальные люди. Я считаю это честным любопытством, поэтому киваю.
— Да. Они погибли в автокатастрофе. Было туманное утро, и они ехали по маленькому шоссе вдоль побережья. Какая-то машина свернула на их полосу и врезалась в них. Они погибли на месте происшествия.
Я не знаю, почему сказала ему это. Я не люблю говорить об этом, хотя обычно и не приходится. Место, где я живу довольно небольшое и любой, кто жил там в то время, знает что случилось.
— Если они скончались на месте происшествия, почему у тебя отвращение к больницам? — спрашивает Пакс, с задумчивым взглядом.
И, все же, ему по-настоящему интересно.
Я вспоминаю то утро, когда я сидела в гуманитарном классе. В глазах все было размыто от того, что до этого я практически не спала ночью. Дин зашел в класс и позвал меня в холл. Его лицо было скрученным и неловким, когда он сказал мне, что произошел несчастный случай.
— Я не знаю ничего конкретного, — сказал он, — но ты должна пойти.
Так я и сделала. Я бросилась в больницу и когда вошла, почувствовала, что что-то не так. Никто не смотрел мне в глаза, ни врачи, ни медсестры, ни, даже моя старая соседка Матильда. Она молча повела меня в пустую комнату. Я думаю, это была часовня, где она спокойно сказала мне, что мои родители были доставлены в морг. А потом она поймала меня, когда я рухнула на пол. Я до сих пор помню, как мои пальцы выпустили кожаную ручку сумки, и как та ударилась о пол, выкидывая все содержимое на синий ковер. Моя помада закатилась к ногам Матильды, и она подняла ее и вручила мне, ее лицо было белым и торжествующим.
И тогда я понимаю, что только что сказала все это вслух.
Пакс пристально смотрит на меня, выражение на его красивом лице невозможно прочитать, пока он обдумывает информацию о самом болезненном дне моей жизни.
— Мне очень жаль, — говорит он спокойно, — наверное, это было ужасно для тебя. Я не хотел, чтобы ты вспоминала это.
Его слова просты, но голос — нет. Он сложный человек, и это, кажется, все, что я могу понять.
Его трудно понять и сложно, но, казалось бы, противоречивый характер интригует.
Я чувствую укол в животе, когда смотрю в его, как золото блестящие, глаза зеленого цвета.
— Это было очень давно, — просто отвечаю я, — я положу это в кровать.
— Действительно? — отвечает он, приподнимая брови, — ты, должно быть, талантлива. Иногда, я не хочу спать в прошлом.
— Это правда, я признаю.
Я встаю, поднимая свою сумку с пола.
— Я отняла у тебя достаточно времени, — говорю я ему вежливо, — огромное спасибо за то, что ты дал мне понять, что будешь в порядке. Тебе должно скоро стать лучше, Пакс.
Не знаю, пытаюсь я убедить его или саму себя. Похоже, он в этом не уверен, но он улыбается и протягивает руку. Стройную и сильную, и я беру ее. Он трясет мою руку, будто мы бизнесмены.
— Было приятно познакомиться с тобой, Мила. Спасибо за спасение моей жизни.
Его голос хриплый. Я посмотрела ему в глаза, и не могу сказать точно, что это на самом деле означает. Почему-то мне кажется, что он действительно не хочет поправиться.
Но я улыбаюсь и оборачиваюсь, чтобы уйти. Когда я уже почти была у выхода, я обернулась и посмотрела на Пакса. Он по-прежнему смотрел на меня, но его глаза… в его глазах читалось намерение и жестокость.
Я сглотнула, повернув голову назад.
И я до сих пор не понимаю, что произошло, черт возьми.
Глава 5
Пакс
Неделя в больнице, чертова неделя. Это слишком долго.
Я медленно сворачиваюсь калачиком на своей подушке и сажусь на край кровати. Я морщусь, поскольку движения беспокоят треснувшие ребра. Так же стараюсь делать неглубокие вдохи, чтобы не было так больно. Массаж грудной клетки от медиков оставил вмятину на моей груди. Я знаю, что они пытались спасти мою жизнь, но… дерьмо! А что, если им сломать четыре ребра?
Придурки.
А я жду, пока боль ослабнет, и мои глаза привыкнут к дневному свету, я смотрю из окна на большое озеро, которое маячит передо мной.
Озеро Мичиган — огромное, обширное и серое. Стоя на краю обрыва, мой дом возвышается над ним. Каждая комната с видом на озеро из окон, которые шли от потолка до пола, поэтому у меня всегда хороший вид, независимо от того, где я нахожусь. Я никогда не беспокоюсь о том, что кто-то ходит по пляжу и может увидеть, что я хожу голым по дому. Это мой частный пляж. Если это посторонние, они заслужили увидеть мою задницу.
Я тянусь за банкой на тумбочке и снова морщусь от боли.
Проводя большим пальцем по металлической оправе крышки, я рассеянно позволяю своему разуму блуждать, поскольку пытаюсь освободить голову от размытости сна. Затем я разочаровываюсь в этом, достаю белую таблетку и кладу ее в свою руку, потому что это то, что поможет мне в этом, потому что я слишком нетерпелив, чтобы ждать.
Я перестал принимать некоторые вещи. Независимо от того, что мой отец считает, что мне не нужно принимать их. Я не гребаный наркоман. И так как после промывания моего желудка и сломанных ребер мне было совсем не смешно, думаю, я буду воздерживаться от этого некоторое время.
Я завыпиваю таблетку большим глотком воды, жалея, что это было не пиво. Сейчас только 11:00, и я решил, что не собираюсь пить до 17:00 каждого дня, я не собираюсь употреблять что-либо другое до 17:00. Я не гребаный слабак.
Независимо от распространенного мнения, я могу сдерживать себя, когда хочу.
Я встаю с постели, потягиваюсь так тщательно, как только могу и иду в душ.
Мой душ — один из любимых мест в этом доме. Это огромная комната, полностью отделанная камнем, с четырьмя насадками для душа, ударяющими меня в различных направлениях. Он был изготовлен на заказ, чтобы соответствовать моему высокому росту, потому что я не хочу нагибаться, чтобы нормально помыться. Еще, если я захочу, в этом доме проходят вечеринки. И я устроил немало вечеринок в этом самом душе с девушками, которые были на это согласны.
Воспоминания обо всех этих голых, влажных грудях и длинных бедрах, собрались в моей голове в этот момент, и это немедленно делает мой член твердым. Я растираю мыло в ладонях и беру член в руки.
Как только я это делаю, лицо Милы появляется в моей голове. Это неожиданно и внезапно, но я сосредоточиваюсь на нем, на ее мягком голосе и полной груди. Я закрываю глаза и представляю, что это ее рука сейчас ласкает мой член. Я представляю ее мягкую кожу, соприкасающуюся с моим телом. Я представляю, как прислоняю ее к стене и трахаю, пока она кричит мое имя, все это время ее ноги обернуты вокруг моей талии.
Это не заняло много времени, я кончил.
С довольным вздохом, я начинаю мыться. После душа я беру толстое полотенце, вытираюсь.
И все еще думаю о Миле Хилл. Какого черта?
С одной стороны, я полагаю, что это нормально. Она, в конце концов, спасла мою жизнь. Мою жизнь, а я не могу вспомнить, поблагодарил ли ее. Обычно, мне на это насрать, но в ней есть что-то, что заставляет меня думать о вещах, о которых я обычно не думаю. Что-то мягкое и сладкое, что-то реальное и подлинное.