Он нажал на слово «слишком», и фраза немедленно приобрела пикантность.
«Ах, черт возьми, как люди живут! – с завистью подумала Наташа. – Жены, бывшие жены, любовницы, племянницы, лучшие друзья и любовницы лучших друзей – все тесно переплетено. Интересно, трагично и захватывающе, как в телевизоре. Впрочем, в последнее время мне тоже скучать не приходится. Слежка, чужой паспорт, нападение волков, лысая голова... Написать сценарий и показать Веронике Кастро – та себе локти от зависти обкусает».
– Давай сделаем вид, что ты этого не говорил, – странным замороженным голосом предложил Андрей.
– Не хочу я делать вид, – заупрямился Вадим, хотя его собственный голос теперь звучал жалко.
Наташа ушам своим не поверила: этот тон совсем не подходил старшему Покровскому! Ей так захотелось увидеть, как он при этом выглядит, что она даже встала на четвереньки и подползла прямо под подоконник. И стала выжидать подходящий момент, чтобы заглянуть в окно.
– Давай отложим разговор про твою жену, – устало сказал Андрей. – Он совершенно глупый, этот разговор, а ты пьян. Кстати, не хочешь водички? Дай мне твой стакан. Коньяка тебе, пожалуй, хватит.
Он подошел к окну и выплеснул остатки спиртного на газон. Вернее, он думал, что на газон, а на самом деле выплеснул на Наташу.
– Фу-у! – прошептала она, тихо отплевываясь и отряхиваясь. – Какая гадость.
– Закурим? – предложил тем временем Андрей. И туда же вытряхнул пепельницу.
Почти весь пепел прилип к мокрой Наташе.
– Пчхи, – немедленно сказала она себе в кулак. К счастью, никто ее не услышал.
– Я пойду, – сопя, ответил Вадим. – Зря я взялся учить тебя уму-разуму.
Разговор прервался: вероятно, братья покинули комнату. В ту же минуту парадная дверь дома распахнулась, и Наташа, которая стояла на четвереньках, успела только поменять позу и сесть на корточки за кустом шиповника. На улице появился Генрих Минц с телефоном в руках. Наташа затаила дыхание. Оглядевшись по сторонам, он быстро набрал номер и, дождавшись, когда ему ответят, сдавленным голосом сказал:
– Это я. Все складывается удачно, я буду. Только не сразу. У нас гости, поэтому придется отпрашиваться. Нет, до послезавтра они разъедутся. Послезавтра все по графику пойдет. А сегодня всю подготовительную работу ты проведешь без меня, не в первый раз. Я приду к основному блюду. – Он помолчал, послушал, потом жарко добавил: – Я готов на все, только бы Андрей Алексеич ничего не узнал. Лучше я умру. Сказал же – буду. Совру что-нибудь. Хорошо, после полуночи.
Он отключился и быстро ушел.
– Пчхи! – опять сказала Наташа, и окурки, прилипшие к ее воротнику, полетели в разные стороны.
Надо было срочно привести себя в порядок. Она на цыпочках вошла в дом и, естественно, тут же наткнулась на Покровского.
– Боже мой, что это с вами? – до глубины души изумился он. – Отчего вы вся серая?
– Да вот, – ответила Наташа небрежным тоном. – Проходила мимо зеркала, поглядела на себя и расстроилась. Стрижка неудачная.
– Мягко говоря, да, – осторожно согласился Покровский и, втянув носом воздух, уточнил: – По этому поводу вы посыпали голову пеплом?
– Ха-ха, – оценила его юмор Наташа.
– Что вы смеетесь? От вас пахнет, как от пепельницы, в которую кто-то плюнул.
– Пойду освежу макияж, – гордо сказала она и, обогнув Покровского, прошмыгнула к лестнице.
Ворвалась в свою комнату и, сорвав с себя ужасные шмотки, встала под душ.
Итак, Вадим уверен, что у его жены шашни с Андреем. Однако на самом деле Лина крутит роман со Стасом. Вот они, лучшие друзья! «Конечно, не все такие, – решила быть справедливой Наташа. – Но частенько лучший друг мужа в конце концов становится другом семьи».
Значит, между братьями существует конфликт. Позиция обеих сторон ясна и понятна. Не слишком закручено, зато весьма драматично. Один хочет продать изобретение, а второй собирается его внедрять. Судя по всему, у младшего брата более сильные позиции. Зато старший способен интриговать.
Кто по-настоящему поразил Наташино воображение, так это Генрих Минц. Интересно, куда этот симпатичный дяденька собрался после полуночи? И что такое страшное не должен узнать Андрей Покровский ни за какие коврижки? Неужели дело касается убийства?
Наташа твердо решила, что сегодня ночью выследит эконома и все узнает. В этом доме творятся странные вещи. Кто-то же должен расставить все по своим местам! Раз уж пошла такая петрушка, и она волею судьбы наслушалась семейных тайн, придется действовать. Возможно, потом, позже, когда она разоблачит настоящего убийцу и снимет с Покровского все подозрения, он поможет ей выпутаться из ее собственной страшной истории?
6
В сумке не оказалось ни одной приличной вещи. Также не было расчески (ну, это-то понятно!), косметички и даже нормального белья. Уж хорошее белье-то Ольга могла ей положить! Достаточно того, что она разгуливает перед гостями лысая и убогая. Покровский, наверное, сам уже пожалел, что заказал в агентстве эдакий ужас. Наташу тешила мысль, что он помнит ее с красивой стрижкой. По крайней мере, она надеялась, что помнит.
Внизу, на первом этаже, звучала музыка, и наевшиеся гости уже переместились из гостиной в холл, поближе к источнику звука. Лина танцевала с Гудмэном, который совершенно растаял от ее внимания, а Иван с Федором – каждый сам по себе – корчились в конвульсиях с полузакрытыми глазами, подняв руки над головой.
Наташа заметила, что аспирант Коля Лесников пристально глядит на Покровского, спрятавшись в тени фикуса. Ухмылка, не сходившая с его губ, приобрела теперь особый оттенок. Он усмехался горько, и взгляд его был туманным.
Наташа хотела еще понаблюдать за ним, но ее отвлекла Марина, которая подошла к отцу и спросила, перекрикивая музыку:
– Пап, а где твои светлые ботинки?
– Что? – удивленно переспросил тот, наклоняя голову. – Ты про что это?
Наташа немедленно придвинулась поближе, делая вид, что направляется к столику за бокалом вина.
– Надеюсь, ты не забыл, – вызывающе сказала Марина, – что на месте преступления нашли следы стоптанных внутрь башмаков?
– Ну да, – удивился он. – Генрих даже показывал следователю всю мою обувь.
– Так вот. Светлые ботинки пропали.
– Это которые светлые? С длинными шнурками? Кстати, а где они могут быть?
– Я не знаю, папа, я у тебя спрашиваю.
Было заметно, что девушка сильно расстроена.
– Но если они пропали, – сердито ответил Покровский, – почему Генрих промолчал?
– Может, он и не промолчал! – возразила Марина, и они с отцом уставились друг на друга.
– Ты что, лазила по дому и считала мои ботинки? Марина! – укоризненно воскликнул он. – Лучше времени не нашлось? Все-таки у нас гости.
– Тебя могут обвинить в убийстве! – выпалила она. – И все твои гости разбегутся!
В ее голосе послышались истерические интонации. Наташа, которой было неловко так долго топтаться рядом с ними, отошла в уголок. Прямо голова кругом идет от всего того, что удалось сегодня узнать! Кстати: остался час до полуночи. Скоро эконом выскользнет из дома... Словно подслушав ее мысли, Генрих появился из кухни и отозвал Покровского в сторону.
– Андрей Алексеич, пока народ тут пляшет да поет, я бы отлучился часика на два-три? У тетки день рождения, хочу заехать, у нее там тоже... банкет. Ты же знаешь, она недалеко, так что я быстро обернусь. И насчет порядка не беспокойся – к утру все будет чистенько.
– Да поезжай, конечно! – разрешил Покровский. – Что ты спрашиваешься?
– Положено – вот и спрашиваюсь, – добродушно проворчал Генрих.
«Надо будет перед сном все-все записать на бумаге», – решила Наташа и тут же вспомнила, что ни ручки, ни бумаги у нее с собой нет. Зато письменные принадлежности есть в кабинете, и лучше запастись ими сейчас. Она выскользнула в коридор, прошла через библиотеку в кабинет и, подойдя к столу, за которым работала, протянула руку к стопке бумаги. И сразу услышала шаги – в библиотеку кто-то вошел.
«Вдруг это Покровский? – на одну секунду представила себе Наташа. – Летние сумерки, прохладный воздух, занавеска плещется в окне... Он подойдет и обнимет меня, и... А может, это убийца? Он видел, как я подслушивала под окнами, и решил, что я слишком много знаю. Сейчас он войдет, тонко усмехнется и...»
Неизвестный в кабинет не пошел, а остался в библиотеке. Стараясь не дышать, Наташа стала придвигаться к двери крохотными мышиными шажками. Взглянула в щель одним глазом и увидела, что в кресле перед журнальным столиком сидит аспирант Коля Лесников. Перед ним лежит чистый стандартный лист, Коля смотрит на него и в тяжких раздумьях щелкает ручкой. Лицо у него грустное, безо всякого следа ухмылки, с которой, как ей казалось, он вообще не расстается.
Наташа затаила дыхание, от всего сердца надеясь, что проглоченный ею кусок утки не вступит в конфликт с жареными баклажанами, и ее желудок не заворчит, как водопровод.
Лесников еще некоторое время предавался безмолвной скорби, потом наклонился и начал что-то писать на листе бумаги. Судя по его физиономии, это было никак не меньше, чем любовное или предсмертное письмо. «Что, если парень решил покончить с собой прямо „средь шумного бала“? – испугалась Наташа. – Вдруг он и есть убийца? Раскаялся и решил расставить все точки над „i“!»
Наконец, отбросив ручку в сторону, Лесников встал, взял лист, отставил подальше от глаз и с невыразимой печалью прочел написанное. «Все, – обреченно подумала Наташа. – Сейчас пойдет вешаться. А письмо, интересно, куда денет?» По всей видимости, аспирант задумался о том же самом – куда он денет письмо. Повертел головой, потом увидел пепельницу, придвинул ее поближе и, скомкав лист до размеров теннисного мячика, положил в нее. Достал зажигалку и поднес к бумаге. И только она начала заниматься, как голосок Марины донесся из коридора:
– Коля! Ты здесь?
Лесников сунул зажигалку в карман и выскочил из библиотеки с такой скоростью, будто за ним черти гнались. Наташа тоже выскочила из своего убежища и грудью бросилась на медленно разгорающийся костер. Сбив пламя, она завладела бумажкой, отчаянно радуясь, что пострадал только край, и все, что написано, можно без труда прочесть. В нетерпении развернула она лист и удивленно моргнула.
Перед ней было вовсе не прощальное письмо. Несколько раз с абзаца Коля Лесников написал следующее:
«Изобретение Лесникова и братьев Покровских».
«Николай Лесников, Андрей и Вадим Покровские».
«Изобретение братьев Покровских. (Идея Николая Лесникова)».
И так далее, в том же духе. «Ах ты боже мой! – Наташа прижала писульку к груди. – Неужели эти типы стырили у аспиранта идею суперфильтра? Да-да, я же слышала, что так бывает! Маститые и именитые на самом деле выезжают на хребте молодых, талантливых и никому не известных. Черт побери, да у аспиранта на Покровского зуб! Что, если он провернул дельце с отравленным кофе, рассчитывая засадить кандидата наук на долгие годы?»
Мысль о том, что Андрея подставили, уже приходила Наташе в голову. Только до сих пор она полагала, что его подставили случайно, ненамеренно. Так сложились обстоятельства. Но что, если никакая это не случайность? Кто-то убил Алису только с одной целью – избавиться от Покровского! Его обвинят в убийстве, и, арестованный, он перестанет быть ферзем на шахматной доске. Отсюда – зажигалка, окурок, следы от ботинок – наверняка тех самых, пропавших...
Наташа как следует расправила лист, сложила его в несколько раз и спрятала в карман джинсов. И тут же испуганно подпрыгнула. Она тут занимается ерундой, а Генрих уже мог уехать к своей так называемой тете! Есть шанс упустить что-то очень важное.
– А где Генрих? – спросила она у Лины, вернувшись к гостям.
Лина была оживлена сверх всякой меры и держала под руку Стива Гудмэна, который, кажется, изрядно заложил за воротник.
– Не знаю, – пожала плечами та. – Собирался к тете, а что?
– Уже уехал? – ахнула Наташа.
– Ах нет, нет! Он зашел на кухню взять для тети продукты. Кажется, он еще там.
Дверь кухни оказалась плотно закрыта. Поскольку тетя была всего лишь предлогом для отлучки, Наташе страстно захотелось узнать, что же Генрих делает за закрытой дверью на самом деле. Она выскользнула из дому и, пустившись бегом вдоль стены, завернула за угол. Вот оно, окно кухни. Отвратительными вещами занимается она в последнее время! «В жизни никогда ни за кем не подглядывала, – пронеслось в голове у Наташи. – А в этом Березкине я одним махом наверстаю упущенное».
Генрих стоял возле стола, не похожий на себя: в серых брюках и белоснежной рубашке. Вместо галстука на шею он повязал платочек и стал удивительно похож на зажиточного бюргера. Вот только усы у него были уж чересчур жгучими. Вероятно, он прятал где-нибудь в кладовке бутылочку краски «Шварцкопф».
В настоящий момент Генрих держал в руках изящно скроенное женское платье с блестками, на столе перед ним стояла пустая коробка из-под торта. Сначала он встряхнул платье за плечики, потом осторожно сложил, завернул в бумагу и уложил в коробку. После чего начал ловко перевязывать ее бечевкой.
И что, интересно, это означает? По телефону он разговаривал с мужчиной, это не подлежит сомнению. При чем здесь платье? В голову ничего не шло. Может быть, у Генриха есть друг, с которым они тайком переодеваются в женские шмотки? И вообще: куда он поедет ночью? На улице ведь уже темно, до станции топать и топать. Да и ходят ли в такое время электрички? Вопросы роились у Наташи в голове. Как она станет за ним следить? Вдруг его где-то неподалеку ждет машина? Впрочем, нет, насчет машины он по телефону не договаривался. Значит – что, пойдет пешком?
Генрих и в самом деле пошел пешком. Если поблизости от дома все выглядело пепельно-серым, то дальняя стена деревьев, освещенная луной, казалась черно-лаковой, словно ее облили мазутом. Генрих шел по тропинке, а Наташе пришлось трусить за ним по траве, прячась за кустами. «Страсть-то какая! – подумала она. – Ночью лазить по лесу. Может, ну его к лешему?» Однако коробка из-под торта со спрятанным в нее платьем притягивала ее, точно магнит. Она шла за этой коробкой, позабыв обо всем, словно крыса за гамельнским музыкантом.
Генрих вырвался далеко вперед, но его белую рубашку было отлично видно: в лунном свете она приобрела таинственный отлив. Не успели они пройти и пяти минут, как деревья неожиданно расступились, и Наташа увидела впереди освещенный дом. Тоже двухэтажный, как у Покровского. И тут где-то поблизости залаяла собака. «Этого еще не хватало»! – подумала она. Собака была препятствием, которое вряд ли можно легко преодолеть. По крайней мере, с пустыми руками. Вот если бы кусок колбасы или ветчины захватить со стола!
– Азор! – позвал Генрих. – Иди сюда, собачка! Это свои, свои.
«Азор! – обрадовалась Наташа. – Пес Аркадия Бубрика. Выходит, и дом тоже его. Кажется, я его узнаю. Так и есть, это он. Какая удача!» Покровский упомянул за завтраком, что Азор – ужасно брехливая, но при этом патологически добрая собака. Он может схватить за брюки или попытаться вырвать сумку, но все это не всерьез.
Генрих тем временем приблизился к парадной двери дома, взялся за ручку и вошел без стука. Азор остался снаружи, и Марина поняла, что через минуту он ее обнаружит. Так и вышло. Стоило ей подкрасться к кустам боярышника, как собака наставила уши и басисто гавкнула.
– Азор, собаченька! – позвала Наташа, и собаченька зашлась таким лаем, что в конце рулады, кажется, даже закашлялась.
На этот концент не последовало никакой реакции. Вероятно, Азор гавкает на все, что шевелится, возможно, по ночам он охотится за местными кошками. Наконец он подбежал к Наташе и ткнулся лобастой головой ей в колени.
– Ах ты, душечка собачья! – дрожащим голосом похвалила его Наташа и даже потрепала по загривку.
Добродушно виляя хвостом, душечка Азор сопроводил Наташу до хозяйского дома и для порядка гавкнул еще раз на пороге – мол, встречайте, гости пришли. Однако Наташа не собиралась входить внутрь. Она уже, так сказать, насобачилась подглядывать в окна, поэтому намерения имела совершенно определенные. Правда, окна Бубрикова дома оказались не в пример выше, чем у Покровского, и все, как одно, закрыты. Если подпрыгивать, и не рассмотришь ничего толком, и внимание к себе привлечешь.