подошел Фома. И для Потягина там место будет, и для Октябрины. Там есть такая корова, у которой вырос третий рог, я думаю, Октябрине эта роль очень пойдет, она ведь здорово изображает животных! Знаете, в эту короткую поездку я открыл для себя много интересного! Я так к вам привык, что мне даже не хочется с вами расставаться. Я про вас обязательно расскажу Магистру Ордена, он коллекционирует истории про разных чудиков…
Я болтал, чувствуя, как у меня за спиной сгущается чернота. Как сжимаются кулаки и зубы, как глаза ищут место для удара. Придется мне после этого путешествия серьезно латать энергетический кокон. Я уже сейчас чувствую, как на спине в районе шеи всшелушивается моя многострадальная шкура. Не исключено, что не один Ахлюстин вожделел моего повешения, Октябрина тоже особа злопыхательная, ей человека обварить маслом – что с Чиполлино поцеловаться, ночью мне все лицо попортила. Впрочем, они вполне достойны – ну, того, чтобы я их включил в свой мемуар. В графу «вредители-паразиты».
Мы вышли на полянку. Там уже было все припасено – не зря я все утро старался. Столб. Обычный ствол пальмы, но я постарался, придал ему крайне зловещий вид. С подпалинами, со смолой, с ободранной корой. К столбу был привязан человек, на голове у него болтался вполне аутентичный джутовый мешок.
– Ну вот, прибыли, – сказал я. – Располагайтесь.
Октябрина ойкнула.
– Это Ярослав? – растерянно спросил Урбанайтес.
– Это Ярослав, – выдохнул Потягин.
– Да, – я хлопнул в ладоши, – это Ярослав! Практически Мудрый!
Я поспешил к столбу.
– Вуаля!
Я сорвал с головы Ахлюстина мешок.
– Немедленно его отпусти! – взвизгнула Октябрина. – Немедленно!
– Это уже перегиб! – согласился Потягин. – Так нельзя…
– Да, Антон, зачем это ты? – неодобрительно сморщился Урбанайтес.
И они всем своим бессмысленным стадом двинулись освобождать Ахлюстина.
– Стоять! – рявкнул я и выхватил из-под рубахи обрез.
Выстрелил в воздух, люблю стрелять, люблю запах пороха.
Каракатицы остановились, а Потягин даже присел.
– Стоять, – повторил я уже мягко. – Пластиковая дробь с солью, очень больно. К тому же мы должны закончить нашу экспедицию!
– Пошел ты к… – Октябрина сбилась, не знала, куда посылать, потом как-нибудь просвещу. – Со своей экспедицией…
– Я прошу всего лишь минутку вашего внимания! – крикнул я. – Минуту! Реконструкция должна быть завершена!
Они смотрели на меня. Бешено.
– Ахлюстин, – я указал на привязанного к столбу, – он нарушил наш договор, нарушил условия игры. Он открыто выступил против своего барона, против своего фазендейро! Против меня! И, в соответствии с традициями, он должен быть наказан! Бичеванием! Сейчас он спит – для его поимки пришлось применять спецсредства. Однако скоро он очнется. И пробуждение станет для него неприятным сюрпризом.
Я достал из-за голенища плетку.
– Двадцать ударов каждый! – объявил я. – Подходите по очереди! Начнем с Потягина!
Я протянул ему плетку.
Потягин сделал было движение, но Октябрина прорычала так грозно, что он остановился.
– Так и знал, что ты ни на что не способен, – подмигнул я Потягину. – Слушаешь бабу… Слушаешь бабу – сам баба и есть! Может, тогда Урбанайтес?! А, Фома? Давай!
Я шагнул к Урбанайтесу. Тот тоже шарахнулся.
– Урбанайтес Фома – ума ни хрена! – выдал я. – Знаешь, Фома, старина Ахлюстин неоднократно о тебе отзывался самым неуважительным образом. Говорил, что ты долговязый дурень. А ты его не хочешь разочек стегануть.
– Себя стегани! – огрызнулся Фома.
– Правильно! – выкрикнула Октябрина. – Совсем одуревший!
– Ты бы вообще молчала, макака!
Я не держал на Октябрину зла, просто надо было подпустить немного грубости, подлить омерзительности в собственный образ, эх я…
– Так! – я хлопнул себя по сапогу. – Так-так! Бациллы бунта проникли в ваши неокрепшие души! Коготок увяз – всей птичке пропасть. Что ж, если вы отказываетесь выполнить свой долг, его исполню я. Я сам проучу этого негодяя! В соответствии со сценарием…
Мне было очень смешно. Глядел на их лица и с трудом сдерживался – очень хотелось смеяться. Хохотать.
Но я сдержал себя. Я взмахнул в воздухе плетью и подмигнул Октябрине.
– Бунтовщик должен быть строго наказан, – сказал я. – Иначе смысла в жизни нет. Шестьдесят плетей, это научит его уважать хозяина!
И тут я, как круглый дурачок, повернулся к ним спиной, перекидывая плетку из руки в руку.
Ждать пришлось секунд десять, не больше.
Через десять секунд меня стукнули по голове. Очень слабо стукнули, даже в глазах не помутнело. Вообще-то я специально раскидал вокруг такие небольшие обрезки от пальмовых листьев, похожие на короткие дубинки. Для пущего искушения. Видимо, ими они и воспользовались. Октябрина воспользовалась, скорее всего, треснула меня именно она.
В глазах не потемнело, но я рухнул как подкошенный. Прямо развалился, как карточный небоскреб. Лежал, закрыв глаза, раскрыв уши.
Октябрина стукнула меня еще, на этот раз по голове вообще не попала, по шее. По шее получилось больнее.
Она бы меня еще и в третий раз осчастливила, однако кто-то ее оттащил. Урбанайтес, наверное. Октябрина нечленораздельно возмущалась, крови моей требовала.
– Дайте мне его! – слышал я Октябрину. – Я ему все глаза выцарапаю!
Но вместо Октябрины на меня накинулся Потягин. С какими-то всхлипами и всхлюпами он принялся меня пинать, тоже по большей части неумело. Во всех источниках говорится, что следует пинать в область почек и печени, а Потягин лупил по ребрам и в пузо. Болезненно, но неопасно.
Минуты две пинал.
– Хватит! – подал голос Урбанайтес. – Убьете еще…
Спасибо тебе, Фома, за человеколюбие, подарю тебе осциллограф. Потягин втянул сопли и отступил.
– Бросим его в море! – принялась фантазировать Октябрина. – Нет, бросим его в термитник! В яму!
– Правильно! – согласился Потягин. – Он сравнивал тебя с коровой! Говорил, что у тебя вырос третий рог…
– У меня нет третьего рога! – взорвалась Октябрина. – У меня вообще рогов нет! И прекрати вспоминать, что рассказывал этот идиот, а то сейчас в лоб тебе закачу!
– Но это ведь не я про рог сказал…
– Замолчи, трус!
Послышался звук шлепка, видимо, Октябрина влепила Потягину пощечину.
– Это нельзя вот так оставлять!
И снова шлепок.
– Он издевался над нами неделю, – сказал Урбанайтес. – Обзывал, морил голодом, придумывал разные пакости. Перессорил нас почти. Мне кажется, он должен ответить.
Спокойно так, без истерии, даже не сказал, а сообщил. Молодец, Урбанайтес, давай, еще чуть-чуть осталось!
– Да уж конечно! Я ему все припомню! Все!
Мне показалось, что еще немного, и Октябрина скатится в истерику. Или в бешенство.
– Мне кажется, что Антона надо наказать, – почти прошептал Урбанайтес.
Стало тихо. Они некоторое время молчали, затем я почувствовал, что кто-то вытянул из моей руки плеть.
Пять баллов!
– Молодец! – обрадовалась Октябрина. – Надо сделать с ним то, что он собирался сделать с Ярославом!
– Но это… Это как-то…
– А Ярик?! – ярилась Октябрина. – Это же просто мерзко – я никогда ничего подобного даже и не слышала! Лупить людей плеткой!
– В
термитник – вот это хорошая идея, – вставил Потягин. – И намазать сиропом…
– Мне кажется, Антону не помешает разок почувствовать на своей шкуре то, что он готовил другим, – неторопливо проговорил Урбанайтес. – Это справедливо. И надо Ярослава освободить.
Я снова чуть не рассмеялся. Придумывая мне кары и осыпая мое недвижимое тело проклятиями, они совсем забыли про спящего Ахлюстина. А теперь принялись пыхтеть, отцепляя его от столба, уронили, я услышал, как наш боксер неаккуратно брякнул костями.
Закончив с Ахлюстиным, они принялись за меня. Потащили к столбу, Урбанайтес и Потягин тянули за руки, Октябрина за ноги. Я мучался искушением ее пнуть или просто вскочить с диким воплем и хорошенько их испугать.
И если быть уж совсем откровенным, мне было немного страшно. Потому что я представлял, что эти изуверы сейчас со мной будут делать.
Я не ошибся. Они притащили меня к столбу и стали привязывать. Разумеется, я им не помогал. Все время валился, один раз свалился на Октябрину, придавил ее к земельке, она верещала, пытаясь меня столкнуть, но я в бессознательности утратил всякую мобильность. Пришлось Потягину и Урбанайтесу переворачивать меня на бок, я при этом весьма неудачно зацепился за Октябринину рубашку и вырвал из нее огромный клок.
Но они меня все-таки привязали. Дураки. Собирались меня сечь плетьми, а привязали спиной! Я вот сечь Ахлюстина не собирался и поэтому тоже привязал его спиной – дал им знак, толстый намек… Но эти болваны были ослеплены ненавистью, ничего не поняли. Руки за столб, стянули веревками. Сорвали фляжку с пояса и вылили мне на голову чудесную газированную воду, хорошо хоть без сахара.
Я очнулся, открыл глаза и тут же увидел перед собой перекошенную физиономию Октябрины.
– Это для тебя пробуждение станет неприятным сюрпризом! – прошипела мне в ухо Октябрина. – Неприятным!
Как тысяча кобр, прямо страшно сделалось.
Я застонал.
– Очнулся! – обрадовалась Октябрина. – Давай, просыпайся!
Девушка с фамилией птицы схватила меня за волосы и как следует потрясла голову.
Я тут же спросил:
– Как самочувствие, красавица? Нос не болит?
Октябрина тут же ударила меня кулаком. В зубы. Рассекла губу, я почувствовал вкус крови, приятно.
– А я думал, ты меня поцелуешь…
Она стукнула меня еще раз. Теперь по уху.
– А еще ночью ты хотела мне это ухо отгрызть…
– Сейчас ты получишь! – завопила мне Октябрина в другое ухо. – Сейчас!
Она выхватила у Урбанайтеса плетку и принялась меня лупить. Не разбираясь – по рукам, ногам, лицу, одним словом, куда ни попадя.
Меня никогда не лупили плеткой, это был интересный опыт. Не так больно, как мне представлялось. Терпимо. Но кричал я жутко. Если бы кто со стороны услышал, волосы бы у него зашевелились. Наверное, потом заболит, но это будет потом, завтра. Послезавтра покроюсь коростой. Биогелем не буду пользоваться, шрамы останутся. У меня будут настоящие шрамы!
Главное, чтобы эта бешеная красавица не кинулась кусаться. Шрамы одно, укусы – совсем другое. Хотя можно будет врать, что это меня волки так.
– Хватит, – Урбанайтес перехватил плетку. – Уже тридцать ударов, с него хватит…
– Нет, не хватит! – влез Потягин.
Потягин работал ощутимее. В смысле того, что больнее. Хорошо хоть плетку я взял специальную, реконструкторскую – она лупит в треть силы, кожу только рассекает, в мясо не углубляется. Но все равно приятного мало. К тому же Потягин что-то разошелся, во вкус вошел. Так что под конец мне стало действительно больно. И вот когда я стал подозревать, что немного ошибся в расчетах, послышался голос:
– Остановитесь! Остановитесь немедленно!
Потягин прекратил меня лупить. Октябрина охнула. Ахлюстин проснулся. Все, все сработало идеально. Как я и рассчитал.
Я гений.
Это оказалось даже интересней реконструкции. В реконструкции все определено заранее, каждый знает свое место и свой маневр, нет творчества. А здесь…
Нет, я все-таки велик! Взял четверых самых обычных ребят и за несколько дней превратил их в настоящих зверей! Колоссально! Мой эксперимент войдет в учебники! Надо только придумать этому название. Манипуляция… Экстремальная манипуляция! Вот как я назову свое искусство!
– Отпустите его немедленно! – Ахлюстин с трудом поднялся на ноги. – Дураки! Просто дураки… Вы что, так ничего и не поняли?
– Ярослав! – Октябрина подскочила к Ахлюстину. – Ярослав! Он хотел… тебя избить! Он нас хотел заставить!
– Точно! – с другой стороны подлетел Потягин. – Он хотел плеткой! А мы его сами! Представь! Мы сами! Его! Он попался!
Урбанайтес смотрел на это растерянно, не знал, бедняга, как реагировать.
– Да это вы попались! – Ахлюстин указал на меня. – Вы! Он вас как кроликов! Нас как кроликов! Всех!
Ахлюстин воздел руки к небу. Искренне, но как-то уж очень театрально.
И тут я позволил себе рассмеяться. Я хохотал, как сорок восемь гамадрилов, даже сквозь боль, сквозь ломоту в вывернутых руках.
– «Чугунная Дубрава»! – смеялся я. – Теперь решено! Вы будете так называться! Или все-таки «Дубрава-Д»?! «Д» – такая многозначительная буква, не правда ли, Октябрина?
Октябрина позеленела.
– Я его убью, – пообещала она. – Прямо сейчас. Убью его…
– Убей себя, – посоветовал я. – И даже больше, как говорили наши далекие предки – убей себя об стену!
Даже добавил для закрепления эффекта:
– Дура конопатая.
Снова засмеялся. А они на меня глазели. А потом Ахлюстин повторил:
– Он выиграл.
Глава 10
Четыре шага
– Я выиграл, – сказал я.
Я стоял на пляже. Ахлюстин отвязал меня от столба, и я, покачиваясь, побрел к морю. На пляж. Они шагали за мной. Молча.
На берегу я остановился и повернулся к ним.
Море волновалось, надвигался шторм, ветер дул с воды, даже не ветер, можно сказать, легкий ураган, он бросал в лицо острые песчинки. Наверное, я был похож на Пушкина, того, что на картине Айвазовского, но рисовал его не сам Айвазовский, а кто, я уже забыл. Пушкин там так еще смотрит в даль. Правда, он там не на пляже, а на валунах, но пляж тоже пойдет. И погода как раз подходящая.
Как раз для последней точки.
– Вы потерпели фиаско, – сказал я. – Полное и безоговорочное. А я выиграл. Ярослав прав.
Молчали.
– Я выиграл, – повторил я, – вы безобразны.
– Но… – Потягин не мог смириться просто так, Потягин должен был возражать.
Я остановил его взмахом руки.
– Ты, Виталий Потягин, пытался отравить меня квасом – это низость. Я полагал, ты устроишь что-то более благородное, как-никак председатель дискуссионного клуба «Дубрава»! Это низко и позорно. Я бы на твоем месте устроился в цирк!
Потягин потупился. Наверное, ему на самом деле было стыдно.
– Да, предводитель «дубравцев» показал себя с наилучшей стороны. Он – просто воплощение добра, я бы сказал даже по-другому – он Воин Добра! Впрочем, остальные тоже отличились. Взять, к примеру, Октябрину… Или нет, зачем ее брать, с ней и так все ясно. Взять Ярослава…
– Ярика не трогай! – прошипел