Из пяти братьев и сестер, что жили в Ласкентайре при мистере Мак-Илоуне, двое перебрались к нам в Общину, двое остались на островах (один начал работать на другой ферме, второй подался в рыбаки), а одна сестра вернулась в Англию, к своей родне. Наш мир в одночасье стал меньше, и, хотя Верхне-Пасхальное Закланье было чудесным, плодородным краем, где, по сравнению с Ласкентайром, царила атмосфера праздного успокоения, мы восприняли потерю своей колыбели как тяжелую утрату. Конечно, мне тогда было всего три года, и я мало что помню из событий тех лет, но общий настрой передавался и мне, так что я – пусть по-своему, по-детски – разделила эту печаль.
Ласкентайр был и остается святым местом Ордена, и многие наши приверженцы совершают туда паломничество – в прошлом году я тоже побывала там, в сопровождении сестер Фионы и Касси; нынешние владельцы не пускают нас на ферму, и нам приходится довольствоваться проживанием в местных гостиницах, но никто не может запретить нам гулять по берегу, бродить в дюнах и осматривать развалины фабрики по переработке морских водорослей.
Как оказалось, скорбь об утрате Ласкентайра была предзнаменованием другого удара, который обрушился на нас в конце года.
***
– Завтра я должна быть в Праге, – напомнила Иоланда, когда мы наконец-то выехали на шоссе, в нескольких милях от Верхне-Пасхального Закланья. – Точно не хочешь присоединиться?
– Бабуля, у меня даже паспорта нет, и вообще…
– Жаль, жаль. Паспорт тебе необходим. Я сама займусь оформлением.
– Мне кажется, у наших возникают сложности при оформлении паспортов.
– Неудивительно. Чего еще можно ожидать в стране, которая не только запрещает ввоз оружия, но даже не дает возможности его приобрести? – Она покачала головой.
– Но ведь ты сразу вернешься, правда?
– Нет, не получится: мне еще надо слетать к себе в Италию – в Венецию.
Я призадумалась:
– Мне казалось, в Калифорнии ты тоже живешь в городе под названием Венеция.
Иоланда кивнула:
– Правильно, там у меня дом, а в настоящей Венеции – только квартира.
– Так и голову сломать недолго.
– Вот и пусть ФНС ломает голову. – Иоланда покосилась на меня с усмешкой.
Я встревожилась:
– Это что – какая-то террористическая организация?
Бабушка от души захохотала.
– В некотором смысле так и есть, – согласилась она. – Федеральная налоговая служба. Кстати, в последнее время Россия стала более открытой, вот я и подумала, не купить ли мне еще два гнездышка: и в нашей Джорджии, и в тамошней – свою они произносят «Грузия». Федералы просто сойдут с ума.
– Скажи, бабушка, ты когда-нибудь успокоишься?
– Не дождешься, детка, даже в могиле не успокоюсь; хочу, чтобы мой прах развеяли по ветру. – Она мельком взглянула на меня. – Не поручить ли это тебе? Если я сделаю соответствующее распоряжение, исполнишь мою волю?
– Ну, – смутилась я, – раз тебе так… наверно, исполню.
– Не тушуйся; может, я еще передумаю: распоряжусь, например, чтоб меня заморозили. Знаешь, сегодня даже это не проблема.
– Неужели? – Я не имела ни малейшего представления, о чем она говорит.
– Так вот. – Иоланда вернулась к прежней теме. – Завтра – Прага, потом – Венеция, потом опять Шотландия. – (Она произносит «Шааартландия».) – Постараюсь управиться с делами к концу месяца.
– Ах да, к Празднику.
– Вообще-то Праздник для меня не главное. А что там, собственно, затевается? То есть как это коснется тебя лично?
Я неловко поерзала и стала смотреть в окно, на череду полей и холмов.
– О чем ты?..
– Не прикидывайся, Айсис, – беззлобно перебила она.
Да, я понимала, что у нее на уме. Понимала настолько хорошо, что долгое время старалась об этом не думать, и поиски Мораг сами по себе помогали отвлечься от этих мыслей. Однако Мораг как сквозь землю провалилась, да к тому же в Общине, по всей видимости, возникла какая-то загвоздка, требующая моего присутствия, поэтому я волей-неволей задавалась вопросом: что же теперь делать?
– Айсис! Ты довольна той ролью, которая отводится тебе в предстоящих любовных игрищах?
– Это мой долг, – неуверенно пробормотала я.
– Вздор.
– Но это так, – вырвалось у меня. – Я же – Богоизбранница.
– Ты – свободная женщина, Айсис, и вольна поступать, как считаешь нужным.
– Не совсем так. На меня возлагают определенные ожидания.
– Что за чушь!
Я – третье поколение; больше таких нет. Среди високосников я одна такая. Понимаешь, родиться високосником может кто угодно, даже не обязательно в нашей семье или в Общине, – главное, чтобы среди приверженцев Ордена, но было бы… правильнее сохранить линию наследования в семье, – объяснила я, – Дедушка надеялся, что продолжательницей рода станет Мораг, но если она отошла от веры…
– Это еще не значит, что ты должна все бросить и прямо сейчас заняться продолжением рода. – Бабушка покосилась на меня. – Или я ошибаюсь, Ай? Может, ты и в самом деле жаждешь стать матерью? А?
У меня появилось тревожное чувство, что Иоланда не собирается смотреть на дорогу, пока я не отвечу.
– Сама не знаю. – Избегая ее взгляда, я разглядывала шпиль дворца Линлитгоу, появившийся из-за пригорка слева от дороги, – Не могу для себя решить.
– Айсис, никому не позволяй собой помыкать. Не готова заводить ребенка – так всем и скажи. Проклятье! Я знаю этого старого деспота как облупленного; разумеется, ему нужен новый «избранник», чтобы сохранять эту… как бы выразиться… в общем, чтобы сохранять традиции Ордена, но ведь ты совсем юная; впереди полно времени; нынешний Праздник, черт бы его побрал, – не последний в твоей жизни. Вот если ты решишь, что надеяться уже не на что, тогда, конечно…
– Но до следующего Праздника мне вообще житья не дадут! – не выдержала я.
– Что ж, в таком случае… – Едва начав, Иоланда нахмурилась. – Постой-ка, ты уверена, что двухтысячный год – високосный ?
– Да, естественно.
– По-моему, високосный год делится на четыре, но если он делится без остатка на четыре сотни, то уже не будет високосным.
Неправильно, – устало вздохнула я (в общинной школе нам еще в младших классах вдалбливали такие подробности). – Если год делится на сто, он действительно не считается високосным, но если делится на четыреста, то считается.
– Вот как?
– Да это не важно, – сказала я. – Вряд ли Сальвадор надеется дожить до двухтысячного года.
– Ближе к делу, Ай. Вопрос заключается в следующем: ты готова стать матерью? Ведь именно этого от тебя ждут, верно?
– Верно, – с горечью ответила я. – Только этого и добиваются.
– Ну так как, ты готова или нет?
– Откуда мне знать! – ответила я громче, чем хотела, и отвела взгляд в сторону, прикусив палец.
Нескольких минут мы ехали молча. Справа маячили трубы нефтеперерабатывающего завода в Грейнджмуте, изрыгающие дым и пар.
– Ты с кем-нибудь встречаешься, Айсис? – мягко спросила Иоланда. – У тебя кто-нибудь есть?
Я отрицательно помотала головой:
– Нет. Не то чтобы…
– Но у тебя были мальчики?
– Нет, – честно призналась я.
– Айсис, я прекрасно понимаю: живя в таких условиях, развиваешься медленнее. Но, черт побери, тебе уже девятнадцать, разве тебе не нравятся мальчики?
– Ну почему же, нравятся, просто у меня нет… – Я растерялась, не зная, как объяснить.
– Нет потребности с ними трахаться?
– Наверное, – краснея, выдавила я, – можно и так сказать.
– А как насчет девочек?– В голосе Иоланды звучал сочувственный интерес, к которому примешивалось легкое удивление.
Ну, этого вроде бы тоже нет. – Я наклонилась вперед, оперлась локтями на колени, подперла подбородок и стала угрюмо разглядывать попутные машины и грузовики. – Сама не знаю, что мне нужно. Не могу понять, кто мне нужен. Не знаю, есть ли у меня хоть какие-то желания.
– Я тебя умоляю, Айсис! – махнула рукой Иоланда. – Не парься по этому поводу! А Сальвадор пусть отдыхает, так ему и скажи. Боже милостивый, ты сперва сама в себе разберись! Кто тебя любит, тому плевать, какие у тебя наклонности, будь ты хоть трижды лесбиянка или старая дева, но нельзя же, в самом деле, решиться на беременность только ради призрачного шанса разродиться в последний день февраля – и все в угоду этому старому прощелыге.
– Бабушка! – Ее слова ранили меня в самое сердце. – Ты говоришь о Сальвадоре?
– Черт побери, о ком же еще?
– Но он – наш Основатель! Разве можно так о нем отзываться?
– Айсис, милая. – Иоланда покачала головой. – Ты знаешь, как я тебя люблю, и при этом – пусть меня Бог простит – давно терплю этого старого негодяя, потому что он, если разобраться, неплохой человек, но он мужчина. То есть он простой смертный и в нем очень сильно мужское начало – понимаешь, о чем я? У меня вовсе нет уверенности, что он какой-то там святой. Извини за такие слова, знаю – тебе это неприятно, однако…
– Бабушка!
Постой-постой. Выслушай меня, деточка. За свою долгую жизнь я видела всякие-разные культы и вероучения, а также секты, религии и псевдорелигии; допускаю, что в одном смысле твой дед действительно прав – все эти верования стремятся к истине, но никогда ее не обретут и в лучшем случае приблизятся к ней весьма незначительно, да и то не все; но дело-то в том, что это относится и к вам – вы ничуть не ближе к истине, чем все остальные.
Я сидела с широко раскрытым ртом, потрясенная ее речами. Для меня не секрет, что бабушка Иоланда не принадлежит к истовым приверженцам нашего Ордена, но мне всегда хотелось думать, что где-то в недрах ее неугомонного, безалаберного и расточительно-потребительского отношения к жизни все-таки остается стержень веры.
– Хочешь знать мое мнение? Это все чушь собачья. Я признаю существование Бога, хотя, может быть, только в силу привычки, а не истинной веры, кто его знает, но мне еще не доводилось слышать, чтобы в какой бы то ни было религии высказывалась хоть одна толковая мысль о Нем или, если угодно, о Них. Ты никогда не задумывалась, почему религиозные течения всегда придумывают мужчины? Часто ли приходится слышать, чтобы некая секта или религия была основана женщиной? Практически никогда. Между тем только женщина наделена властью творить человека, а мужчинам взамен этого остается лишь мудрствовать, творить идею Творения. Своего рода «зависть к яичникам». Вот и все дела. – Иоланда энергично кивала, а я могла только озираться по сторонам. – Знаешь, что натолкнуло меня на такие выводы?
Она посмотрела на меня. Лишившись дара речи, я лишь пожала плечами.
– История Кореша, – продолжала она. – Тебе знакома эта фамилия?
– Нет, впервые слышу.
– Быть такого не может! Припомни: Вэко – «Вы – Это Кошмарная Ошибка»? Ты что, с луны свалилась? Все видели, как… – Иоланда закатила глаза. – Нет, думаю, ты не видела.
Погоди-ка. – Что-то забрезжило у меня в памяти. – Вроде бы мой добрый знакомый, мистер Уорристон, упоминал нечто похожее. Это, случайно, не в Техасе произошло?
– Точно. В городке под названием Вэко, – подтвердила бабушка. – Примерно в сотне миль к югу от Далласа. Меня туда занесло как раз в тот день, когда там началась заваруха. Которая тут же и закончилась. Я еще застала тлеющие угли. Чуть не обезумела от того, что наше треклятое правительство идет на такие меры… заметь, я не выгораживаю тех, кто подложил бомбу в Оклахома-Сити… Но Кореша это не оправдывает. – Она назидательно погрозила пальцем. – Тут показывали старые кадры кинохроники: он с Библией в руках проводит какую-то нескончаемую службу для своей паствы; сказали, что сперва он хотел стать рок-звездой и даже делал какие-то шаги, но не пробился. А вместо этого заделался проповедником. И что стало ему наградой? То же самое поклонение, вот что: устроил себе скотский рай, где мог обладать любой женщиной, какую бы ни пожелал, курить анашу и пьянствовать ночи напролет со своими дружками. Жизнь рок-идола досталась ему без труда и борьбы: к чему стремился, то и получил – секс, наркотики и поклонение. Праведности у него было не больше, чем у какого-нибудь Фрэнка Заппы, но он ухитрился всем запудрить мозги, обзавелся собственной фермой, накупил оружия себе на потеху, а под конец превратился едва ли не в бессловесного страдальца – спасибо федералам и этому жирному коту Клинтону. Положа руку на сердце, гибель Кореша и его приспешников меня не сильно расстроила, хотя, допускаю, так говорить нехорошо; про себя-то мы все думаем: они знали, на что идут, и откровенно сглупили, а мы бы в такой ситуации не оплошали… Единственно, кого мне было жалко до слез, – это детей: они приняли мученическую смерть, хотя еще не видели жизни, не научились думать за себя, не понимали, в какую пучину мерзости тянет их этот самовлюбленный выскочка Кореш.
Я уставилась на бабушку. Она кивнула, глядя вперед.
– Вот что я думаю по этому поводу, внучка. Сдается мне, женщины во все века попадались на удочку гнусных святош, и конца-края этому не видно. Боже милостивый. Эта троица – Кореш, Хомейни и Кахане – катились бы они к дьяволу, все эти фундаменталисты, и японский «Аум Синрике» вместе с ними. – Иоланда сердито тряхнула головой. – Этот проклятый мир с каждым днем все больше смахивает на ужастик.
Я кивнула и сочла за лучшее не уточнять смысл этих слов. Бабушка глубоко вздохнула – видимо, хотела немного успокоиться. Вдруг ее губы тронула мимолетная улыбка:
– К чему я все это говорю, Айсис: не спеши заглатывать наживку. Ты разберись сначала в себе, только помни – мужчины все с придурью и могут быть опасны, а вдобавок они очень завистливы. Не иди ради них на жертвы, потому что они наверняка не станут делать этого ради тебя; наоборот, при первом удобном случае они принесут в жертву тебя.
Некоторое время я наблюдала, как она ведет машину, но потом не выдержала:
– Так что же, бабушка, выходит, и ты – вероотступница?
– Дьявольщина. – Иоланда была не на шутку раздосадована. – Заруби себе на носу, Ай: я всегда была лишь сочувствующей, но по большому счету не принадлежала к вашему Ордену. Джерому виделась в нем возможность спасения души. На первых порах мне казалось, что у Сальвадора есть… харизма, потом я перезнакомилась со всеми на ферме, потом Элис вышла замуж за Кристофера, и это связало меня по рукам и ногам. – Она еще раз бросила на меня короткий взгляд. – Потом родилась ты. – Пожав плечами, она снова стала следить за дорогой. – Будь моя воля, я бы забрала тебя к себе, Ай.
Я опять поймала на себе ее взгляд – и впервые в жизни прочла в нем неуверенность.
– Не появись ты на свет именно в тот день… мне, возможно, и разрешили бы тебя забрать; во всяком случае, после пожара. Ну, что уж теперь…
Она снова пожала плечами и сосредоточилась на дороге.
Я расправила плечи и тоже стала смотреть вперед: машины представлялись мне посылочными ящиками из металла, стекла и резины, доставляющими по назначению хрупкий живой груз.
Глава 15
В тот день у нас в Верхне-Пасхальном Закланье было необыкновенно красиво: дул теплый ветерок, прозрачный воздух полнился шелестом молодой зелени, в каждом листке отражался свет. Мы припарковали машину у ржавых ворот, на выщербленной, испещренной сорняками полукруглой площадке. «Морриса» на обычном месте не было, поэтому я предположила, что Софи на работе. Под пологом нависающих ветвей мы с Иоландой шагали по петляющей аллее, ступая на мшистый ковер среди беспокойных солнечных зайчиков. Мои кожаные штаны поскрипывали. Длинная черная куртка, купленная для меня Иоландой, смотрелась непринужденно и элегантно, особенно поверх белой шелковой рубашки. Но по мере приближения к ферме такое роскошество выглядело все более неуместным, а сибаритские развлечения прошлой ночи вспоминались как липучая зараза. Мои пальцы теребили черную бусинку на длинной булавке, полученной несколько лет назад от Иоланды, – я предусмотрительно вытащила бабушкин подарок из старой куртки и вставила в лацкан новой (к моей несказанной радости, полицейские при обыске не обнаружили эту вещицу). Прохладный черный шарик стал у меня чем-то вроде талисмана. Мне пришло в голову, что новую куртку можно для виду запачкать, но эта идея не выдерживала никакой критики. Хорошо еще, что у меня хватило ума не отказываться от старых ботинок, равно как и от старой шляпы, только вот чистить ни то ни другое не следовало.