— Давайте проверим, — сказал главный констебль.
Выключатель находился за секретером возле двери в коридор. Эллиот нажал кнопку, и подобно шапке-невидимке опустилась темнота. Свет был настолько ярким, что узорчатый рисунок канделябра с электрическими свечами задержался в темноте перед глазами Эллиота. Даже с раздвинутыми портьерами было невозможно различить что-либо на фоне пасмурного неба снаружи. Послышалось легкое тарахтение колец, когда портьеры задернули.
— Я машу руками, — донесся из темноты голос главного констебля. — Вы видите меня?
— Ничего не вижу, — отозвался Эллиот. — Оставайтесь на месте — я собираюсь открыть двустворчатую дверь.
Он осторожно пересек комнату, минуя стул, и нашел дверь. Створки открылись легко и почти бесшумно. Прошаркав футов восемь-десять вперед, Эллиот наткнулся на стол, нащупал бронзовую лампу, повернул выключатель, и белый свет упал на противоположную стену. Тогда он попятился назад, чтобы посмотреть в кабинет из музыкальной комнаты.
— Хм, — в очередной раз произнес майор Кроу.
Единственным «живым» предметом в кабинете были установленные на каминной полке часы, из темного лакированного дерева, с циферблатом диаметром в добрых шесть дюймов и маленьким латунным маятником, тускло поблескивающим при раскачивании. Под ними по-прежнему сидел мертвец. Стрелки показывали без пяти час.
Стол красного дерева был покрыт коричневой промокательной бумагой; бронзовая лампа стояла спереди, чуть правее, если смотреть из соседней комнаты. На столе лежала коробка конфет с рисунком в виде голубых цветов. Стоя на цыпочках, Эллиот видел карандаш на промокательной бумаге, но не было никаких признаков ручки, которую упоминала Марджори Уиллс.
В стене слева виднелось одно из французских окон. У стены справа стоял письменный стол с опущенной откидной крышкой, на которой стояла лампа под зеленым абажуром, а рядом — стальной шкаф для документов, крашенный под дерево. Это все, что они видели в обрамлении дверной арки, не считая еще одного стула и кипы журналов или каталогов, рассыпанной по полу. Судя по положению стульев в музыкальной комнате, зрители сидели футах в пятнадцати от Маркуса Чесни.
— Не вижу ничего особенного, — задумчиво промолвил майор Кроу. — А вы?
Взгляд Эллиота вновь поймал сложенный лист бумаги, торчащий за носовым платком в кармане пиджака мертвеца.
— Смотрите, сэр, — указал он на лист. — Согласно показаниям мисс Уиллс, это должен быть список вопросов, приготовленный мистером Чесни.
— Ну и что из того? — почти рявкнул главный констебль. — Допустим, он приготовил такой список. Что это меняет?
— Вот что, сэр, — ответил Эллиот, сам едва удерживаясь от крика. — Неужели вы не понимаете, что все шоу было спланировано как серия ловушек для зрителей? Вероятно, в половине того, что они видели, скрывался какой-то трюк. И убийца этим воспользовался. Трюки помогали ему, прикрывали его и, возможно, прикрывают до сих пор. Если мы точно выясним, что именно они видели — или думали, что видят, то, вероятно, получим какую-то нить, ведущую к убийце. Даже маньяк не рискнул бы совершить убийство на глазах у стольких свидетелей, если бы в плане мистера Чесни не содержалось нечто, предоставлявшее ему защиту, обеспечивавшее алиби и сбивавшее полицию со следа. Неужели вам не ясно?
Майор Кроу посмотрел на него.
— Надеюсь, вы извините меня, инспектор, — сказал он с неожиданной вежливостью, — если я скажу, что ваше поведение в течение всего вечера казалось мне странным. Я также испытываю любопытство по поводу того, каким образом вы узнали фамилию жениха мисс Уиллс. Я не упоминал ее.
«Проклятье!»
— Прошу прощения, сэр.
— Не за что, — отозвался главный констебль с той же учтивостью. — Это не имеет никакого значения. Кроме того, я склонен с вами согласиться в том, что касается списка вопросов. Давайте посмотрим, не удастся ли нам извлечь что-нибудь из него. Вы правы: если там были ловушки, то их можно обнаружить только в этом перечне.
Он достал из кармана мертвеца бумагу, развернул ее и положил на стол. Теперь можно было прочитать текст, написанный каллиграфическим почерком:
«ОТВЕТЬТЕ ПРАВИЛЬНО НА СЛЕДУЮЩИЕ ВОПРОСЫ:
1. Была ли на столе коробка? Если да, опишите ее.
2. Какие предметы я брал со стола? В каком порядке?
3. Который был час?
4. Какого роста был человек, вошедший через французское окно?
5. Опишите его одежду.
6. Что он нес в правой руке? Опишите этот предмет.
7. Опишите его действия. Брал ли он что-то со стола?
8. Что он дал мне проглотить? Сколько времени мне понадобилось, чтобы проглотить это?
9. Сколько времени он находился в комнате?
10. Кто из людей (один или несколько) говорил? Что именно было сказано?
Часть вторая
ВТОРОЙ ВЗГЛЯД СКВОЗЬ ОЧКИ
— Она умирает.
— Ш-ш! Здесь присутствуют дамы.
Доктор Эдуард Притчард[12], Глазго, 1865 г.
Глава 6
ГОТОВЬТЕСЬ К ЛОВУШКАМ
Чтобы скрыть взбудоражившие его догадки, Эллиот вошел в кабинет, прежде чем кто-либо успел произнести хоть слово. Он включил лампу под зеленым абажуром на письменном столе с откидной крышкой и выключил «Фотофлад» на центральном столе. Обычный свет, благодаря контрасту, казался слабым, но позволял разглядеть Маркуса Чесни, скорчившегося на своем последнем сиденье.
Итак, за два дня до гибели Маркус Чесни, по словам суперинтендента Боствика, задавал полиции вопросы о точном размере коробки конфет в лавке миссис Терри. Сейчас коробка дешевых конфет лежала на столе и фигурировала в шоу. Но как?
Эллиот вернулся в музыкальную комнату, где майор Кроу атаковал ту же проблему.
— Каким образом, — спрашивал главный констебль, — то, что это пугало — кем бы оно ни было — втолкнуло в рот Маркусу Чесни зеленую капсулу, могло объяснить, как кто-то отравил конфеты в лавке миссис Терри?
Профессор Инграм пожал плечами. Взгляд его оставался напряженным, когда он снова посмотрел в сторону кабинета.
— Едва ли я могу сообщить это вам, — отозвался он. — Но если хотите услышать мою догадку, Чесни планировал инцидент с зеленой капсулой только как побочную линию — всего лишь часть шоу, возможно даже не являющуюся необходимой. Мне кажется, основной инцидент, за которым нам предстояло наблюдать, имел отношение к коробке конфет на столе.
— Пожалуй, — сказал главный констебль после паузы, — я не буду в это встревать. Продолжайте, инспектор.
Эллиот указал на одно из обитых парчой кресел, и профессор Инграм тут же опустился в него.
— Мистер Чесни говорил вам, сэр, что целью этого представления было показать, каким образом могли незаметно отравить конфеты.
— Нет. Но он намекал на это.
— Когда?
— Незадолго до начала шоу. Как говорят в фарсовых комедиях, я его достал. — Простодушный взгляд профессора Инграма внезапно стал проницательным. — За обедом я понял, инспектор, что в неожиданном желании Чесни устроить для нас это представление было что-то странное. Казалось, тему затронули случайно, и возникший спор побудил его бросить нам вызов. Но он собирался сделать это еще до того, как мы сели за стол. Я это видел, а молодой Эммет усмехался по-волчьи, когда думал, что никто на него не смотрит. Вот почему я возражал против откладывания шоу на три часа. Я ничего не имею против людского тщеславия, но мне казалось, что это заходит слишком далеко. «Что это за игра?» — напрямик спросил я. А он ответил потихоньку: «Следите внимательно, и, может быть, поймете, как были отравлены конфеты миссис Терри, хотя я бьюсь об заклад, что вам это не удастся».
— У него была какая-то теория?
— По-видимому, да.
— Которую он собирался доказать в присутствии всех вас?
— Вероятно.
— И, — небрежно осведомился Эллиот, — он подозревал, кто отравитель?
Профессор Инграм на мгновение вскинул голову. В его глазах светилась тревога — он походил на загнанного в угол, если подобное выражение можно применить к человеку с таким добродушным лицом.
— У меня создалось такое впечатление, — признался он.
— Но он не сообщил вам... не намекнул...
— Нет. Это испортило бы шоу.
— И вы полагаете, отравитель поэтому убил его?
— Это кажется вероятным. — Профессор заерзал в кресле. — Скажите, инспектор, вы человек сообразительный? Способный понимать? — Он улыбнулся. — Позвольте объяснить, почему я об этом спрашиваю. При всем уважении к нашему доброму другу Боствику, мне кажется, что до сих пор расследование этого преступления едва ли делает ему честь.
Выражение лица майора Кроу стало холодным и чопорным.
— Суперинтендент старается исполнять свой долг... — начал он.
— Не болтайте вздор, — без всякой враждебности прервал его профессор Инграм. — Конечно, он старается это делать, как и мы все. Но исполнить свой долг не означает доискаться до истины — иногда это подразумевает прямо противоположное. Я не говорю, что существует полицейский заговор против Марджори Уиллс. Я знаю, что это не так, хотя мне жаль, что племянница моего друга не может даже пройтись по Хай-стрит, не рискуя тем, что дети станут бросать грязь ей в лицо. Какие реальные усилия были предприняты с целью решить проблему отравленных конфет? Почему они был и отравлены именно в лавке миссис Терри? — Он хлопнул ладонью по подлокотнику кресла. — Суперинтендент Боствик придерживается утешительной доктрины, что маньяк есть маньяк и тут ничего не поделаешь. И чтобы подкрепить обвинение против Марджори, он ссылается на аналогичное дело — ничего себе аналогичное! — Кристианы Эдмундс.
Майор Кроу воздержался от комментариев.
— Аналогичное? Никогда еще не существовало двух дел, более отличающихся друг от друга по самому важному пункту — мотиву. Кристиана Эдмундс была безумной, если хотите, но у нее имелся мотив, не менее основательный, чем у большинства убийц. Эта молодая леди в 1871 году в Брайтоне по уши влюбилась в женатого врача, который отнюдь ее не поощрял. Она безуспешно пыталась отравить стрихнином его жену. Это обнаружили, ей отказали от дома, ничего не оставалось, как в бешенстве удалиться. С целью доказать, что она была невиновна и что в городе орудует другой отравитель, Кристиана Эдмундс замыслила отравить шоколадные конфеты в кондитерской лавке, целясь в кого попало. Ну и где же тут аналогия? Разве Марджори в чем-то обвиняли? Где мотив? Напротив, ее жених, прибыв в Содбери-Кросс и услышав, что о ней говорят, подумывает сделать ноги.
Выражение лица профессора Инграма в этот момент можно было бы назвать «ангельски убийственным», что подчеркивал хруст накрахмаленной рубашки. Он засмеялся и добавил более спокойно:
— Ладно, задавайте ваши вопросы.
— Была ли мисс Уиллс с кем-нибудь помолвлена раньше? — неожиданно осведомился Эллиот.
— Почему вы об этом спрашиваете?
— Была или нет, сэр?
Инграм снова бросил на него беспокойный взгляд:
— Насколько я знаю, нет. Мне кажется, Уилбер Эммет влюблен в нее. Но его красный нос и — прошу прощения — непривлекательная внешность едва ли рекомендовали бы его Марджори, даже если бы Маркус поощрял его намерения. Надеюсь, я могу рассчитывать на конфиденциальность?
— Мне говорили, — бесстрастно заметил майор Кроу, — что Чесни отваживал всех ухажеров от визитов к ней.
Профессор заколебался.
— В каком-то смысле это правда. То, что он именовал «кошачьими концертами», нарушало его размеренную жизнь. Он не то чтобы отваживал их, но...
— Меня удивляло, — промолвил майор, — что этот парень так легко заслужил одобрение, когда они находились за границей.
— Вы имеете в виду, — напрямик спросил профессор, — что моему другу не терпелось сбыть племянницу с рук?
— Я этого не говорил.
— Не говорили, но думали. В любом случае вы не правы. Маркусу нравился молодой Хардинг — у парня есть перспективы, да и его преувеличенное почтение к Маркусу тоже могло сыграть роль. Но почему мы это обсуждаем? Что бы ни было правдивым или ложным в этом мире... — рубашка профессора Инграма опять хрустнула, — абсолютно ясно, что Марджори не имеет отношения к убийству своего дяди.
Снова показалось, будто в комнате изменилась температура. Эллиот вернул себе инициативу.
— Вам известно, сэр, что об этом думает сама мисс Уиллс?
— Ну и что она думает?
— Что кто-то оглушил мистера Эммета, сыграл его роль и воспользовался отравленной капсулой.
Инграм с любопытством посмотрел на него:
— Это кажется наиболее вероятным объяснением, не так ли?
— Следовательно, кто-то подслушал план, который мистер Чесни и мистер Эммет обсуждали после обеда в этой комнате? Стоя у двери или у окна?