Главный констебль перевернул часы, открыл круглую стеклянную дверцу, предохраняющую циферблат, и взялся за стрелки.
— Все, что вам нужно сделать, — продолжал он, — это всего лишь передвинуть...
— Осторожно, сэр! — предупредил Эллиот.
Через секунду майор Кроу отошел, признав себя побежденным. Металлические стрелки были слишком хрупкими. Попытка передвинуть их в любую сторону только согнула бы их, а то и вовсе сломала бы — было очевидно, что положение стрелок невозможно изменить за долю секунды. Эллиот шагнул назад с невольной усмешкой. Стрелки продолжали двигаться своим издевательским курсом, скрепляющий их металлический винт весело подмигивал, а тиканье часов касалось скрытых в глубине души Эллиота насмешливых струн, и он едва не расхохотался в лицо главному констеблю. Перед ним был символ — часы, которые невозможно перевести.
— Вот так, — сказал он.
— Не так, — возразил майор Кроу.
— Но, сэр...
— С этими часами проделали какой-то фокус-покус, — упорствовал главный констебль. — Не знаю, какой именно. Но вы сами вскоре в этом убедитесь.
В этот момент лампа «Фотофлад» внезапно перегорела, предварительно ярко вспыхнув. Лампа под зеленым абажуром на столе в углу казалась совсем тусклой. Но доктор Уэст уже закончил осмотр — это был пожилой человек в пенсне, с усталым лицом.
— Что вы хотите от меня услышать? — обратился он к майору Кроу.
— Ну... что его убило.
— Синильная кислота или один из цианидов. Утром я произведу вскрытие и дам вам знать.
— Один из цианидов? Доктор Чесни сказал, что это просто цианид.
— Вероятно, вы имеете в виду цианистый калий, — пояснил доктор Уэст. — Это лишь одна из солей цианида, добываемая из синильной кислоты, хотя действительно самая распространенная.
— Признаю свое невежество, — сказал майор Кроу. — Я читал о стрихнине в связи с отравлениями в кондитерской лавке, но на этом мои познания исчерпываются. Вы говорите. Чесни отравили синильной кислотой или производным от нее цианидом. Как добывают этот яд? Где его можно достать?
— У меня при себе кое-какие заметки, — со скромным удовлетворением сообщил доктор, роясь в кармане. — Нам не часто приходится сталкиваться с отравлением синильной кислотой. У меня сохранились записи по делу Билли Оуэнса, и я подумал, что лучше прихватить их с собой. Чистая синильная кислота (HCN) для любителя практически недоступна. С другой стороны, любой хороший химик может легко выделить ее из неядовитых (я имею в виду, не зарегистрированных в перечне ядов) субстанций. Ее соль, цианистый калий, используется во многих областях — в фотографии, как вы, возможно, знаете, или как инсектицид для защиты фруктовых деревьев...
— Фруктовые деревья, — пробормотал майор Кроу.
— Он также применяется в гальванопокрытии, в морильных бутылках...
— Что еще за морильные бутылки?
— Энтомологические — для безболезненного умерщвления бабочек. В содержимом каждой бутылки пять процентов цианистого калия (KCN). Их можно купить в лавке таксидермиста, но покупатель должен расписаться в книге, фиксирующей продажу ядов.
— Могу я задать вопрос, доктор? — вмешался Эллиот. — Правда, что синильная кислота есть в персиковых косточках?
— Да, правда, — ответил доктор Уэст, потирая лоб.
— И что каждый может ее извлечь, раздробив персиковые косточки и отварив их?
— Мне задавали этот вопрос и раньше. — Доктор Уэст потер лоб еще энергичнее. — Это, безусловно, правда. Но я рассчитал, что для добычи смертельной дозы потребуется приблизительно пять тысяч шестьсот персиков. Это едва ли практично.
— Но этот яд откуда-то взялся, — заметил после паузы суперинтендент Боствик.
— Разумеется. И на сей раз вы отследите его происхождение, — сказал главный констебль. — Мы упустили стрихнин, но не собираемся упускать цианид, даже если нам придется изучить регистрационные книги продажи ядов во всех аптеках Англии. Это ваша работа, суперинтендент. Кстати, доктор, вам знакомы большие зеленые капсулы с касторовым маслом?
— Конечно.
— Предположим, вы хотите дать кому-то дозу цианида в одной из них. Как вы введете ее в капсулу? Шприцем?
Доктор Уэст задумался.
— Да, это вполне осуществимо. Если ввести не слишком много, желатин и масло сохранят цианид, скрыв запах и вкус. Девять десятых грана ангидрида синильной кислоты составляют смертельную дозу. Фармацевтический препарат цианистого калия, разумеется, куда слабее, но двух или трех гран, по-моему, было бы достаточно.
— И сколько времени действовал бы яд?
— Я не знаю размера дозы, — отозвался доктор Уэст. — Обычно симптомы заметны уже через десять секунд. Но желатин должен был успеть раствориться, а касторовое масло задержало бы действие яда. Скажем, до появления явных симптомов могло пройти минуты две. Что касается остального, то все опять же зависит от дозировки. Полная прострация наступает быстро. Но смерть может произойти через три минуты и не произойти через полчаса.
— Ну, это совпадает с тем, что нам известно. Предлагаю вам, инспектор, вернуться туда и снова заняться этой компанией. — Майор Кроу сердито кивнул в сторону закрытой двустворчатой двери. — Выясните, уверены ли они, что действительно видели капсулу с касторкой. Это может быть еще один фокус-покус. Попробуйте разобраться в этом, и тогда мы хотя бы будем знать, где находимся.
Эллиот, радуясь возможности поработать в одиночку, вышел в музыкальную комнату и закрыл за собой дверь. Три пары глаз устремились на него.
— Я не хочу задерживать вас, — вежливо заговорил он. — Но если вы не возражаете ответить на остальные вопросы...
— Минуту! — прервал профессор Инграм. — А не могли бы вы ответить на один вопрос, инспектор? Вы узнали, действительно ли коробку конфет подменили так, как я говорил?
— Да, сэр, — поколебавшись, ответил Эллиот.
— Ага! — не без злорадства произнес профессор, при этом Марджори и Хардинг озадаченно посмотрели на него. — Я на это надеялся. В таком случае мы уже на пути к разгадке.
Марджори собиралась заговорить, но Эллиот опередил ее:
— Один из вопросов мистера Чесни также касается человека в цилиндре. «Что он дал мне проглотить? Сколько времени мне понадобилось, чтобы проглотить это?» Вы все уверены, что это была капсула с касторовым маслом?
— Я в этом уверена, — ответила Марджори. — А чтобы проглотить ее, ему понадобилось две или три секунды.
— Выглядела капсула, безусловно, так, — с большей осторожностью согласился профессор Инграм. — И он проглотил ее не без труда.
— В этих капсулах я не разбираюсь, — сказал Хардинг. Его лицо было бледным и обеспокоенным — Эллиот поинтересовался почему. — Мне эта штука напомнила большую зеленую виноградину, и меня удивило, что он ею не подавился. Но если вы оба узнали капсулу с касторкой, я не возражаю.
— Мы еще к этому вернемся, — пообещал Эллиот. — А теперь очень важный вопрос. «Сколько времени он находился в комнате?»
Эллиот говорил так серьезно, а язвительная улыбка на лице Инграма стала такой широкой, что Марджори заколебалась.
— Тут какая-то ловушка? — спросила она. — Вы имеете в виду, сколько времени прошло между тем, как он вошел через французское окно и как вышел? Безусловно, немного. Думаю, минуты две.
— Две с половиной, — уточнил Хардинг.
— Он пробыл в комнате ровно тридцать секунд, — заявил профессор Инграм. — Люди с таким упорством преувеличивают время того или иного события, что это начинает надоедать. В действительности Немо почти не рисковал. У вас не было возможности толком изучить его, хотя вы думаете иначе. Если хотите, инспектор, я сообщу вам точное расписание спектакля, включая передвижения Чесни. Хотите?
Эллиот кивнул, и профессор закрыл глаза.
— Начнем с того момента, когда Чесни прошел в кабинет, а я выключил в этой комнате свет. Минуло около двадцати секунд, прежде чем Чесни распахнул дверные створки, чтобы начать представление. С того момента и до появления Немо прошло сорок секунд. Следовательно, всего до прихода Немо прошла минута. Он сыграл свою роль за тридцать секунд. После его ухода Чесни просидел еще полминуты, прежде чем упасть лицом вниз, притворяясь мертвым. Потом он встал и снова закрыл дверь. У меня возникли затруднения с включением света — я вечно ищу этот чертов выключатель не с той стороны двери. Скажем, еще двадцать секунд. Но весь спектакль, от выключения до включения света, занял ровно две минуты двадцать секунд.
Лицо Марджори выражало сомнение, а Хардинг пожал плечами, хотя они не стали возражать. Оба выглядели бледными и усталыми. Марджори слегка вздрагивала, ее взгляд был напряженным. Эллиот понимал, что они на пределе.
— А теперь последний вопрос, — сказал он. — «Кто из людей (один или несколько) говорил? Что именно было сказано?»
— Я рада, что вопрос последний. — Марджори судорожно глотнула. — И по крайней мере, на этот раз я знаю, что не могу ошибиться. Существо в цилиндре не говорило вовсе. — Она повернулась к профессору Инграму: — Вы не станете этого отрицать?
— Нет, дорогая моя, не стану.
— А дядя Маркус заговорил только однажды. Это было сразу после того, как существо в цилиндре положило черный саквояж на стол и направилось к правой стороне стола. «Сейчас вы сделали то, что делали раньше, — сказал дядя Маркус. — Что вы сделаете еще?»
— Верно, — кивнул Хардинг. — Он сказал именно это. Или что-то вроде того — я не ручаюсь за точный порядок слов.
— И больше ничего не было сказано? — допытывался Эллиот.
— Абсолютно ничего.
— Я не согласен, — заявил профессор Инграм.
— Черт бы вас побрал! — почти крикнула Марджори и вскочила на ноги. Эллиот был удивлен и даже шокирован тем, как быстро может меняться ее по-викториански нежное лицо.
— Марджори! — воскликнул Хардинг. Потом он кашлянул и выполнил несколько жестов, адресованных Эллиоту, словно взрослый, который хочет отвлечь внимание ребенка, строя рожи.
— Незачем так себя вести, дорогая моя, — мягко произнес профессор Инграм. — Я всего лишь пытаюсь вам помочь. Вы это знаете.
Несколько секунд Марджори стояла в нерешительности. Затем в ее глазах блеснули слезы, а румянец вернул лицу его подлинную красоту, которую не могло испортить даже подергивание рта.
— П-простите, — пролепетала она.
— Например, — продолжал профессор, как будто ничего не произошло, — не совсем правильно утверждать, что больше ничего не было сказано во время шоу. — Он посмотрел на Хардинга: — Вы ведь говорили, не так ли?
— Я? — переспросил Хардинг.
— Да. Когда вошел доктор Немо, вы шагнули вперед, чтобы обеспечить лучший обзор вашей камере, и сказали: «Ш-ш! Человек-невидимка!» По-моему, я прав.
Хардинг пригладил курчавые черные волосы.
— Да, сэр. Возможно, я попытался шутить. Но, черт возьми, вопрос относится не к этому, а к тому, что говорили люди, вовлеченные в действие!
Профессор Инграм повернулся к Марджори:
— Вы тоже говорили или шептали. Когда Немо давал вашему дяде капсулу с касторкой и запрокинул ему голову, чтобы протолкнуть капсулу в горло, вы издали крик или протестующий возглас. Вы сказали или прошептали «Нет! Нет!» негромко, но четко.
— Я не помню, чтобы произносила что-то, — отозвалась Марджори. — Но даже если так, что из этого?
Голос профессора стал беспечным:
— Я готовлю вас к очередной атаке инспектора Эллиота. Ведь я уже говорил вам, что он пытается выяснить, не мог ли кто-то из нас троих выскользнуть отсюда и убить вашего дядю в течение двух минут, когда свет был выключен. Теперь я в состоянии поклясться, что видел и слышал вас обоих все время, пока Немо был на импровизированной сцене. Я могу поклясться, что вы не покидали эту комнату. Если вы можете сделать то же самое для меня, то мы представим тройное алиби, которое не сумеет сокрушить вся мощь Скотленд-Ярда. Что скажете? Вы в состоянии в этом поклясться?
Эллиот весь напрягся. Он знал, что следующие несколько минут приведут к кульминации всего дела.
Глава 9
ТРОЙНОЕ АЛИБИ
На этот раз поднялся Хардинг. Его большие глаза — «коровьи», как называл их Эллиот, уже подобравший целую серию животных на предмет их сходства с Хардингом, — казались встревоженными. Лицо сохраняло привычное выражение добродушия и почтения к представителям власти, но волосатые руки слегка дрожали.
— Но я же снимал фильм! — запротестовал он. — Вот камера. Разве вы не слышали, как она работала? Разве вы...
Внезапно Хардинг рассмеялся. Казалось, он надеялся, что кто-нибудь последует его примеру, и был раздосадован, когда никто этого не сделал.
— Понятно, — добавил он и отвел взгляд. — Однажды я читал какой-то рассказ...
— В самом деле? — осведомился профессор Инграм.
— Да, — вполне серьезно ответил Хардинг. — У парня было алиби, так как все клялись, что слышали, как он стучит на пишущей машинке. Оказалось, он обзавелся приспособлением, которое издавало звук машинки, когда его рядом не было. По-вашему, что-то может управлять кинокамерой в отсутствие оператора?
— Но это же нелепо! — воскликнула Марджори. — Я видела тебя. Я знаю, что ты был там. Вы действительно подозреваете нечто подобное, инспектор?
Эллиот изобразил усмешку:
— Я ничего не говорил, мисс Уиллс. Это профессор делает предположение. Однако нам стоит обдумать его версию, хотя бы для того, чтобы отмести ее окончательно. Здесь было очень темно, не так ли?
Профессор Инграм ответил первым:
— Очень темно было секунд двадцать, пока Чесни не открыл дверь в кабинет, затем сюда проходил свет от лампы «Фотофлад», так что о полной темноте говорить не приходится. Очертания предметов были видны достаточно четко. Думаю, мои компаньоны это подтвердят.
— Минутку, сэр. Как именно вы сидели?
Профессор встал и аккуратно поставил три кресла в ряд футах в трех друг от друга. От двустворчатой двери их отделяло восемь или девять футов, так что расстояние от них до Маркуса Чесни, должно быть, составляло около пятнадцати футов.
— Чесни расставил стулья, прежде чем мы пришли сюда, — объяснил профессор Инграм, — и мы их не передвигали. Я сидел справа, ближе к свету. — Он положил руку на спинку кресла. — Марджори сидела в середине, а Хардинг — слева.
Эллиот изучил позицию и повернулся к Хардингу.
— Почему вы поместились слева? — спросил он. — Разве в середине было не лучшее место для съемки? Сидя слева, вы не могли снять Немо, когда он вошел через окно.
Хардинг вытер лоб.
— Откуда мне было знать, что должно произойти? — осведомился он. — Мистер Чесни не объяснил, чего нам следует ожидать. Он просто сказал: «Сядьте здесь». Надеюсь, вы не думаете, что я собирался с ним спорить? Только не малыш Джорджи. Я сидел — вернее, стоял — здесь, и обзор был достаточно хорошим.
— Какой смысл в этом споре? — сказала Марджори. — Конечно, Джордж был здесь. Я видела, как он ходил туда-сюда, снимая свой фильм. И я тоже здесь была, не так ли?
— Были, — вежливо подтвердил профессор Инграм. — Я вас ощущал.
— Что-что? — встрепенулся Хардинг.
Лицо профессора приняло свирепое выражение.
— Я ощущал ее присутствие, молодой человек. Я слышал ее дыхание. Я мог протянуть руку и коснуться ее. Правда, на ней было темное платье, зато у нее очень белая кожа, поэтому ее руки и лицо были видны в темноте так же хорошо, как ваша рубашка. — Откашлявшись, он повернулся к Эллиоту: — Могу поклясться, инспектор, что никто из них не покидал комнату. Я все время краем глаза видел Хардинга и в любой момент мог прикоснуться к Марджори. И если они скажут то же самое обо мне...
Инграм вежливо склонился к девушке. Эллиоту он казался похожим на врача, проверяющего пульс пациента.
— Конечно, вы были здесь! — воскликнула Марджори.
— Вы в этом уверены? — настаивал Эллиот.
— Абсолютно. Я видела его рубашку и лысину, слышала его дыхание... Если вы когда-нибудь присутствовали на спиритическом сеансе, то знаете, что всегда чувствуешь, когда кто-нибудь покидает группу участников.
— А что вы скажете, мистер Хардинг?
Молодой человек колебался.
— Ну, по правде говоря, большую часть времени я не отрывал глаз от видоискателя, поэтому не имел особой возможности осматриваться. Хотя погодите! — Он ударил правым кулаком по левой ладони, и на его лице отразилось колоссальное облегчение. — Не торопите меня... Как только тип в цилиндре ушел со сцены, я шагнул назад и выключил камеру. Налетев на стул, я оглянулся и увидел Марджори. Я видел, как сияют ее глаза. Может, это не слишком по-научному, но вы понимаете, что я имею в виду. Конечно, я и так знал, что она здесь, так как слышал, как она сказала «Нет!». Но я также видел ее, да и вообще, — он широко усмехнулся, — можно не сомневаться, что ростом она меньше пяти футов и девяти дюймов, а тем более шести футов.