— Мужчина.
— Какой?
— Военный. Майор кажется.
— Фамилия, имя, отчество у майора были?
— Наверное.
— Хорошо, — подвинул стул ближе к пациентке и заглянул в зрачки — один чуть больше. — Теперь честно — не помните?
Лена кивнула, не глядя на доктора.
— Сколько вам лет?
— Двадцать.
— Имя, отчество, фамилия?
— Санина Елена Владимировна.
Монотонно, четко. Как приказ зачитала или о выполненном задании отрапортовала.
— Где служили?
— Нигде, — а это уже прозвучало неуверенно.
— Точно?
Лена молчала. Ей снились кошмары: взрывы — земля вздымалась вверх фонтаном и комьями летела в разные стороны. Ей снилось, как падают солдаты, как умирает на ее руках, какой-то мужчина в гражданском и шепчет отчетливо: "для того чтобы помочь им, я создал тебя". А еще доходяги в полосатых пижамах, ввалившиеся глазницы изнуренных лиц, ребенок, как тень, сидящий на каталке, а из вены кровь: кап, кап. Избитый мужчина и раскаленная железка в виде звезды, немецкий офицер, что-то кричащий Лене в лицо. И белокурая девочка зажатая стенами, бродила по битым кирпичам и искала выход, держа в руке одноглазого плюшевого медвежонка.
Ералаш, от которого девушка просыпалась в поту, беззвучно крича что-то непонятно кому.
— Расскажите о себе.
Лена помолчала и отчеканила, как попугай:
— Родилась, училась. Началась война, эвакуировалась на Урал. Работала. Все.
— Где работали?
— Здесь.
— В госпитале?
— В Свердловске. Детский дом.
— А что так? Призывной возраст и на фронт не взяли?
Лена выставила руки, словно делала это раз триста — заученно:
— Упала на стройке на гвозди. Лечилась. Война закончилась.
— Родители есть?
— Нет.
— Погибли?
— Сирота.
И вдруг брякнула, не понимая что — само вышло:
— Отец — врач. Знать его не хочу.
И сообразила, что что-то не то сказала, только что не то? Встала:
— Вы правы, зря пришла. Паспорт отдайте, я пойду.
Юрий хмуро смотрел на нее — «несвязуха».
— Сирота, но отец врач. Это как?
— Я иногда болтаю ерунду из-за травмы. Бывает. Извините.
— Как травму получили?
— Не помню.
"Гениально. Но кустарно", — поджал губы мужчина уже сообразив, что девушка выдает ему обычную легенду. И, между прочим, не особо в нее сама верит.
— Как зовут вашего отца? — спросил, отдавая документы.
— Банга, Ян Артурович, — ответила автоматически, запихнула в мешок паспорт и медкнижку.
— Банга, — кивнул задумчиво и, вдруг дошло — качнулся к девушке. — Кто?!
"Что за бред?!"
Лена непонимающе уставилась на врача: что он кричит?
— Банга Ян Артурович мой отец, и сестер у меня нет, а у него нет дочери.
Лену качнуло. Словно густые тюлевые занавески выдул из окна ветер и открыл взору простор за окном, четкую картинку — она четко и ясно впервые за месяцы вспомнила кто, что, зачем. Уставилась на мужчину: это же ее брат!…
И как отец даже по характеру один в один.
— Ты прав, — ступила назад. — Нет у тебя сестры, а у него дочери — нет.
Все верно. Никому она навязываться не собирается. На нет — суда нет.
Рванула дверь на себя и вылетела из приемного покоя. А Банга опустился на кушетку, пытаясь хоть что-то понять.
Лена пробежала стометровку, но не сбегая, а от радости, что ни слабости, ни пелены перед глазами, ни тумана в голове. Приостановилась и закружилась, задрав голову — деревья! Клены — она точно знает!
А еще знает, что война закончилась!
Давно, давно закончилась!
Девушка осела прямо на пожухлую траву и скрюченные осенью листья. Сгребла охапку и вдохнула аромат прелой листвы. Порохом не пахнет! Не пахнет дымом! Не пахнет кровью!
А дальше что? — огляделась.
А дальше курьез. Нашла отца. Нашла брата, нашла дядю, но не имеет родственников. Служила, но ни званий, ни наград, ни военного билета. Удружил дядя. А кто еще мог? Плюс она в Свердловске. Ничего себе? Что же с ней было?
Последнее что она помнила — испуганные глаза пацанов в полумраке подвала и форма этих мальчишек, форма гитлерюгенд. Все, дальше как смело.
Судя по листьям — сейчас конец сентября — середина октября, то расстояние в три месяца от того подвала до этого парка прошло совершенно ею незамеченное. Теперь эту дистанцию покрывал туман.
Ничего, справится.
Ведь главное — Победа! Нет больше фашизма, нет Гитлера, нет смертей и горя. Радость и только радость от края до края.
И жизнь.
Лена высыпала вещи из мешка. Внимательно изучила все от рублей до медкнижки. Записи не удивляли — шокировали. Выходило, что она не служила, что вообще никто. Позвонить генералу и спросить, какого черта? А если так надо, если с этим что-то связано? А она позвонит и он поймет, что она не в себе, значит, службе больше не подлежит.
Да нет, чушь. Но тогда, как объяснить метаморфозы?
Ничего, не пропадет, а что неясно, потом выясниться. Вот только поспать бы чуть, чуть.
Слабость одолевала и кружила голову. Открытие что она все помнит, пришло слишком резко и забрало эмоциями много сил. Лена сложила вещи обратно, во внутренний карман пальто положила паспорт и деньги, и случайно нащупала ключ. Вспомнила о квартире и поняла, что будет делать — поедет в Москву.
Вот только поспать бы.
Обняла вещмешок и прислонилась к клену, закрыла глаза, зарывшись ногами в листву — пару минут сна, всего пару…
Она проснулась резко, как от толчка — Коля! Набережная двенадцать, двенадцать!
И сорвалась с места, поспешила прочь из парка, чтобы спросить первого попавшегося прохожего, где вокзал. И на поезд. В Москву. К Николаю!
Лена не шла, а летела, счастливая и не верящая своему счастью. Хотелось подняться в само небо и закричать — Победа, люди! Долг перед вами и Родиной выполнен! Родина свободна! Вы живы! И я могу обнять Колю!
Она поживет жизнь за погибших. Родит ребенка, как того хотела Марина. Пойдет учиться. Вернее сначала пойдет учиться, потом родит ребенка… Но это неважно. Теперь сбудутся все мечты! У всех!
На подходе к вокзалу у Лены голова от переполнявших душу эмоций разболелась и так сильно, что хоть отрубай ее. Аптечный пункт послужил маячком. Выпросив у продавца пару упаковок таблеток от головной боли, девушка тут же выпила четыре. На всякий случай, чтобы точно помогли.
Нашла кассы и получила от ворот поворот. Поезда на Москву ходили раз в месяц, а на поезд военного назначения гражданским лицам билеты не давали.
Лена убила бы в этот момент Бангу. Была бы она прежней девчонкой, той, что ехала в Брест в сорок первом, наверное, растерялась бы, испугалась. Но сейчас ее не пугали ни трудности, ни препятствия. Она ехала к мужу!
Девушка постояла и двинулась на перрон, прослушав новости из репродуктора. Война с Японией, которая закончилась месяц назад была для нее новостью, но так же натолкнула на мысль, что с востока сейчас движутся эшелоны с частями на запад. Солдаты едут домой, и контингент этот разнообразный по месту жительства. Наверняка те, кто с Украины и Белоруссии будут следовать через Москву.
Осталось найти состав, идущий в нужном направлении и договорится с ребятами.
На ее счастье она наткнулась на пожилого солдата, что набирал воду в котелок.
— Извини, отец. Не подскажешь, как бы до Москвы добраться. Мне к мужу надо, а поезда раз в месяц ходят и то, билетов нет.
Мужчина пожевал усы, разглядывая странную женщину в пальто явно с чужого плеча, но в форменных сапожках, бледную, как поганка, да еще со шрамами на лице.
— Сама, чья будешь?
Лена говорить не стала, паспорт показала. Солдат глянул, склонив голову на бок, прочел и опять оглядел.
— Чего ж сюда-то занесло? Бежишь, что ли?
— Нет. От кого мне бежать?
— Так эвакуированные из Москвы все хотят вернуться, а открепительных нет. Ты это, смотри. Сама под статью идешь, меня еще под монастырь подведешь.
— Нет, отец, честное слово, я не бегу. Мне к мужу надо. Из госпиталя я.
Взгляд мужчины изменился, лицо разгладилось:
— Ну, другое дело. Только лейтенант с нами. Буза дочка будет. Так что извини, помочь не смогу.
— А вы в Москву?
— Ну…
Кто ж ответит? Но судя по неопределенной мимике — туда.
— Можно я с лейтенантом поговорю.
— Ох, дочка. Суровый он у нас, спасу нет.
— Ничего, не таких видела.
— Нуу… Получится договориться, мы очень даже не против будем, место-то найдем, чего тут? Но это с ним.
И махнул ей рукой: идем.
По шпалам и рельсам двинулись, два состава под стыками вагонов прошли. Лена увидела силуэт в темноте и услышала:
— Махлаков! Мать, перемать! Отправляемся! Где черти носят?!
Солдат потрусил, припустив шагу к силуэту:
— Так туточки я, товарищ старший лейтенант.
— "Туточки". А это что еще?! Ты не сдурел на старости, Махлаков?! — заорал, увидев силуэт женщины. Лене даже смешно было — что надрывается?
Ничего ей настроение испортить не могло. Она жива. Все помнит, едет к Коле! И он тоже жив, она уверена! И Санька! Встретятся на ВДНХ! Аааа!!!!
И расцвела улыбкой, подходя ближе к грозному командиру.
— Та вот в Москву надо девушке, к мужу. Из госпиталя сердешная.
— Какой к мужу?! Ты извозчик, что ли?! Это военный объект! Зона особого контроля! Под трибунал старый захотел?!
Лена застыла — в темноте сильно не рассмотришь, но напоминал ей лейтенант кого-то, хоть убей. Встала перед ним, чтобы лучше рассмотреть:
— А мы с вами не знакомы случайно, лейтенант?
— Так, гражданочка, прошу отойти. И быстро! Сейчас патруль крикну, в комендатуру загремите!
— Сколько слов-то, — и чуть не ахнула. — Тетя Клава?
Махлаков закашлялся услышав такое и головой мотнул: ну, сейчас точно загремит женщина под фанфары!
А лейтенант наоборот смолк, во все глаза на нее уставился, хмурился, силясь не столько вспомнить, сколько поверить.
— Ну, здравствуй, тетя Клава, — прошептала Лена уже ничуть не сомневаясь — Леня Фенечкин перед ней. — Жив, бродяга! — всхлипнула, на шею кинулась, невольно выступившие слезы сдерживая. Обняла. — Здравствуй, братка!
— Сестренка, — выдохнул тот, смущенный, растерянный. Обнял робко. — Лена?
И встряхнул, отодвинул, в лицо заглядывая:
— Пчела! Ленка!!
Она звонко рассмеялась, легко, от души. Даже голова болеть от счастья перестала. И подумалось, а ведь впервые за долгие годы она смеется искренне и беззаботно!
— Жив, тетя Клава. Жив! — по щеке огладила.
Он ее за руки схватил, сжал ладони, заулыбавшись во всю ширь:
— Откуда ты, птица счастья?! Ведь погибла вроде тогда!
— А и ты в погибших числился, — засмеялась.
— Хохотушка! Ну, мать моя женщина, Ленка! Откуда ж ты свалилась?!
— С госпиталя Леня. В Москву надо, к Коле.
— К Коле? Это к Санину что ли? Нууу!! — отпрянул засмеявшись. — Сладились все же, нашлись!
— Поженились!
— Ой, блин! А отметить?!
— Так ты вон грозен как! Не пускаешь бедную девушку домой. Низззя, говоришь, «шпиенка».
— Ладно тебе. Пчела ты! Ну, ничуть не изменилась! Жужжишь как и раньше! Давай к нам. Мужики, ну-ка быстро приняли! — приказал, подсаживая девушку. Сразу пары четыре рук втянули ее в вагон и, тут качнуло. Тронулся состав.
Фенечкин запрыгнул уже на ходу.
— Ну, Ленусь, ну подарок! — руками развел. — Так, всем слушать — до станции назначения девушка с нами едет! И чтобы ни гу-гу! Голову лично сниму! Это мой старый друг! Еще в сорок первом в Белоруссии фрицам прикурить вместе давали! Так что, чтобы с особым уважением! Ясно?!
— Ясно, что ж тут?
— Без вопросов, — отозвалось довольное.
— Сейчас и чайку и чего покрепче за встречу, товарищ старший лейтенант, — закивал Махлаков.
— Сообразите уж! — и кивнул Лене за перегородку. — Пошли ко мне пока.
Сел на топчан, ей сесть предложил, фуражку в изголовье кинув. Фитиль в гильзе на ящике вытащил, чтобы пламя ярче горело.
— Ну, рассказывай, каким Макаром в госпиталь определилась? Работала?
— Да нет, — расстегнулась, оглядывая закуток. — Служила. Капитан. Особые поручения. А в июле накрыло. Дальше даже не пытай — ничего в голове на эту тему. Здесь уже очнулась, из документов только паспорт и девственно чистая на предмет службы медицинская книжка.
— Это как?
— Да есть подозрения — как. Вопрос — зачем? Доберусь до столицы, выясню.
— Особые поручения это разведка?
— Да.
— Тогда что-то понятно.
— Да? А мне ничего, — хмыкнула. — Ты как? Лейтенант! — рассмеялась, рожицу скорчив. И застонала, резко улыбку потеряв и смех и ориентиры. Обнесло голову — Фенечкин только успел Лену перехватить.
— Эй, ты чего? — испугался.
Она не меньше. Выступившую испарину с лица оттерла, села нормально, пальто совсем расстегнув и ворот кофты:
— Душно.
— Может голодная? Махлаков, что там с ужином?!
— Сейчас, товарищ старший лейтенант!
— Ты это, Лен, давай кушать и спать. Здесь ляжешь, здесь удобно, а я к пацанам.
Лена кивнула и таблетки из кармана достала: нехорошо было, голова кругом, слабость и туман это надоевший в голове опять. Не дай Бог ему вернуться!
— На таблетках смотрю, — обеспокоено посмотрел на нее мужчина.
— Да, — выдохнула. — Только недолго помогают. Воды дай?
Не только воды дали — накормили, напоили, отвлекли и шинель дали, чтобы ночью не замерзла. Хорошие ребята, веселые, заботливые — свои, что говорить?
— Ты зови, если что, — серьезно предупредил Фенечкин. Когда она легла и укрылась.
— Нормально все, Леня, — заверила. А у самой внутри все дрожит от слабости и то в жар, то в холод кидает. На людях продержалась, а как одна осталась, хоть кричи — ни лежать, ни сидеть не может — мутит.
Немного и видно таблетки действовать стали — боль притупилась, слабость стала более приглушенной. Лена заснула.
Пять дней в пути были и все пять дней Лену кормили, как на убой, веселили, ухаживали, Фенечкин за «мигрофеном» на станции сбегал, хотел вовсе врачиху какую притащить, но Лена отказалась. Подставлять друга не хотела да немного свыклась со своим состоянием, а может, просто цель была и такая, что не было у болезни шансов — выше она всех ранений и волнений была — Коля. К нему рвалась, как советские войска к Берлину в апреле.
Всю дорогу они проговорили с Леней и словно не расставались тогда на том треклятом поле, что как межа легло, на годы, раскидав сплавленных горем того жуткого лета людей.
Сидели Лена и Леня на краю вагона, смотрели на пролетающие мимо составы, леса, поля, поселки и болтали. И было так хорошо, что душа пела, улыбка с губ не сходила, глаза лучились счастьем.
Счастлива она была, абсолютно счастлива. А что голова от боли раскалывается — не беда.
Главное люди-то какие! И живы! Живы!
И "тетя Клава"!
— Не думала тебя встретить.
— А я думал? — хохотнул, пуская дым колечком. — Мне ж по уму вовсе в другую сторону, но вон своих до места доставить надо и домой тогда. Ой, домоооой!
И тоже улыбался, жмурился, как солнышко на картинках в детских книжках. Только там оно упитанное было, а Леня как был худющим, так и остался.
— Не в коня корм, — заметил даже с гордостью. — И вообще, на себя посмотри. Доходяга. Николай твой увидит, не узнает.
— Узнает, — отмахнулась. Уверена была — иначе не случиться. — А ничего ты кавалер. Как был нахалом так и остался. Такие «замечательные» комплименты девушки отвешиваешь: «доходяга».
— А кто тебе правду кроме друга скажет? Ты это, Пчела, приедешь — в больничку двигай, кроме шуток. Доходная — слезы жать только, чтобы на паперти больше милостыню подавали.
— Ты вокруг посмотри — много раскрасавиц? Только война кончилась, Леня, тяжело еще. Эти руины поднимать надо, а там и жирок нагуляем, и платья красивые приобретем. Ты костюм. Будешь представителен, как шлагбаум! — засмеялась.