– Я не узнаю тебя, Шерлок... – в голосе брата усталость, гнев и досада. – Работа всегда была для тебя на первом месте.
– Людям свойственно меняться, – саркастически изрекает детектив, он тоже раздражен и весьма далек от того, чтобы в чем-то оправдываться. – И чем ты недоволен? Мой характер тебе никогда не нравился...
– Да, не нравился... – серьезно соглашается Майкрофт, игнорируя колкость. – Но все же не настолько, чтобы я мог радоваться, глядя, как Шерлок Холмс постепенно превращается в Яна Сигерсона...
*
– Хэлло, фрик, – Донован рассматривает его с неприкрытым любопытством. – Не ожидала, что снова тебя увижу.
Шерлок мог бы с этим поспорить, учитывая, что она специально приехала в участок в свой выходной день, но он благоразумно ограничивается иронично-сдержанным:
– И я рад тебя видеть, Салли...
Она совсем не изменилась, только волосы подстрижены короче, и ему хватает пары мимолетных взглядов на нее и на развалившегося на стуле Андерсона, чтобы понять, что служебный роман по-прежнему актуален. Присутствие старых недругов не удивляет, но нервирует, заставляя держаться с повышенной осмотрительностью.
– Все в порядке?.. – Грег поднимается из-за стола навстречу вошедшим в кабинет братьям Холмс. – Как прошло опоз...
– Нормально, – поспешно прерывает его Майкрофт и, натянуто улыбаясь, понижает голос: – Здесь посторонние...
– Что? Ах, ну да... – Лестрейд виновато косится на явившихся поглазеть на воскресшего детектива подчиненных.
Шерлок забирает с вешалки шарф и пальто, подходит к одиноко стоящему в стороне от основной компании Уотсону.
– Мы можем ехать...
И тут Салли снова открывает рот:
– Странная история все-таки с тобой приключилась...
– Да, – Шерлок весь поджимается, готовый душу продать, лишь бы только Донован онемела. – Пойдем, Джон...
– Не обессудь, но мы были абсолютно уверены, что ты – фейк, а эта твоя дедукция – просто умелый фокус...
Ее тон омерзительно самоуверен, и уже взявшийся за дверную ручку Уотсон замирает, потом медленно оборачивается, но смотрит не на Салли, а на Шерлока, и тот мог бы поклясться, что смотрит с ожиданием и надеждой. Шерлок в недоумении сдвигает брови, но в тот же миг его осеняет – черт, конечно, это же очевидно: Джон хочет, чтобы Ян продемонстрировал свое актерское мастерство.
Его самого нисколько не трогают жалкие инсинуации Донован, все, что ему сейчас нужно – скорее увезти Джона домой, но мысль о том, что надежда в глазах друга может смениться разочарованием – невыносима.
– Ой, Салли, – он чуть склоняет голову набок, придавая лицу комически встревоженное выражение, – надеюсь, я не слишком задел твое самолюбие тем, что остался в живых...
– Я... – щеки сержанта Донован вспыхивают румянцем. – Зачем ты?.. Я вовсе не против... – и она растерянно замолкает.
– Неужели?.. – мило улыбается Шерлок.
Джон тоже улыбается, и детектива переполняет гордость.
– Я хотела сказать... – Салли упрямо не желает сдаваться, – хотела сказать, что действительно рада тому, что для тебя все закончилось благополучно, но ты сам виноват в том, что случилось, не стоило быть таким заносчивым, и я надеюсь, что этот урок послужит тебе на пользу...
На этот раз ее самодовольство действует на него, как удар хлыста.
– Знаешь, надеяться на это так же глупо, как верить заверениям женатого любовника, что он обязательно уйдет от жены!
– А?..
Она ошеломленно оглядывается на Андерсона, у того на физиономии тупое недоумение, и Шерлок понимает, что не промахнулся. Это раззадоривает его еще больше, тем более что у него есть еще кое-что в рукаве – спасибо маленькому листочку бумаги, что торчит сейчас из заднего кармана брюк злополучного эксперта. Детектив набирает полную грудь воздуха, готовясь к последнему убийственному выпаду, да так и остается стоять, забыв выдохнуть из-за охватившего его ужаса.
Что.
Он.
Делает.
Идиот…
Он забылся. Безобразно увлекся в идиотском порыве отомстить. Почти выдал себя. Чуть было все не испортил.
Или... уже испортил?..
– Эй, ты язык проглотил?.. – ехидно интересуется Донован, вновь преисполняясь уверенности в себе.
Звуки доносятся до Шерлока словно сквозь толстый слой ваты, желудок скрутило, и детектив по-прежнему не может толком вздохнуть, не может посмотреть на Джона, а потому ловит взгляд Майкрофта, чувствуя себя совершенно беспомощным. Холмс-старший осуждающе качает головой, он однозначно предпочел бы не вмешиваться, но игнорировать ситуацию больше не получается.
Однако Майкрофт ничего не успевает сказать.
– Избавь нас от своих комментариев, Салли, – Уотсон говорит негромко, и его тон нельзя назвать угрожающим, но у Шерлока мгновенно возникает ассоциация с тихим щелчком затвора. – Будет достаточно, если ты извинишься.
*
Джон привычным движением вешает на крючок куртку, проходит дальше по коридору и, привалившись спиной к стене, ухмыляется. Шерлок останавливается напротив, он все еще выбит из колеи – как перенесенным в полицейском участке приступом паники, так и неожиданным заступничеством друга.
– Что?..
– Физиономия Донован… – расплываясь в полноценной улыбке, информирует Джон. – Когда она извинялась…
Он улыбается так заразительно, что Шерлок не может не улыбнуться в ответ.
– Словно уксус пила да лимоном закусывала…
Поморщившись, они одновременно передергиваются и смеются.
– А ты заметил, с каким пристальным вниманием Андерсон разглядывал собственные ботинки?.. – хихикает Уотсон.
– Наверное, перепутал их с местом преступления, – фыркает детектив.
Джон хохочет, его глаза сияют, от них веселыми лучиками разбегаются морщинки, и завороженный этой восхитительной картиной Холмс совершает необдуманный поступок – внезапно шагает к другу и, вцепившись в подрагивающие от смеха плечи, приникает губами к губам.
Уотсон застывает. Шерлок тоже, атакованный поступающими от сотен рецепторов чувственными данными: запах, вкус, текстура кожи, под пальцами – крупная вязка теплого свитера. Через пару мгновений детектив резко, словно обжегшись, отстраняется, в испуге смотрит на Джона. Тот бледен почти до синевы, кажется, что он даже не дышит, взгляд устремлен в пол, руки безвольно повисли вдоль тела.
– Джон… – жалобно просит Шерлок и тут же бегом устремляется наверх по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки.
Врывается в гостиную, скидывает на пол пальто, мечется, мучается, словно раненое, умирающее животное, не знающее, в какой угол забиться, и в итоге забивается между своим креслом и камином, прячется, съежившись, крепко обняв колени и уткнувшись в них лбом…
…Джон опускается рядом, легким прикосновением к плечу заставляет поднять голову. Его подбородок дрожит, в глазах странное, отчаянное, умоляющее выражение.
– Я никогда бы не позволил себе ничего подобного с ним.
Шерлок не реагирует, и, облизнув губы, Джон снова повторяет, словно пытаясь донести что-то важное:
– Я никогда бы не позволил себе ничего подобного с ним. Понимаешь?..
Что бы там ни хотел сказать друг, все, что детектив сейчас способен понять – это то, что он сам стоит у себя на пути. Голова кружится, и он на несколько секунд обессиленно прикрывает глаза, а затем, заглядывая Джону в лицо, лихорадочно и жарко шепчет:
– Но я – не он, я – не он…
Уотсон вздрагивает, отшатывается, глядя на него чуть ли не с ужасом, но Шерлок проявляет настойчивость – придвигается ближе, робко дотрагивается до рук, гладит запястья, вызывая судорожные вздохи. Его ладони смелеют, перебираются на предплечья, скользят выше, снова сжимают плечи.
Шерлок опрокидывается на ковер, тянет Джона на себя, уговаривает, повторяя, будто заклятие:
– Я – не он, я – не он…
И Джон сдается.
====== Часть восьмая ======
Словно неистовый порыв ветра настежь распахивает окна чертогов, разбитые стекла с диким звоном осыпаются на пол, буйный, шалый, благоухающий вихрь врывается внутрь, кружит голову, беспощадно путая мысли, и Шерлоку кажется, что он парит, подхваченный мощным воздушным потоком.
Переступив черту, Джон набрасывается на него, как одержимый, целуя со всей жадностью до смерти изголодавшегося, его губы и руки ненасытны, и ничего более великолепного с Шерлоком еще не случалось. Его собственной активности хватает лишь на то, чтобы стянуть с Уотсона свитер, и затем детектив попросту лежит на ковре, замерев, судорожно вцепившись в рубашку на спине друга.
Тот разрывает поцелуй, но не отстраняется, смотрит с опьяняющей нежностью, кончики пальцев скользят, снова и снова очерчивая контуры лица, касаются бровей, скул, губ, подбородка.
Шерлок улыбается в ответ, улыбка – робкая, дрожащая, жалобная, и Джон вновь завладевает его ртом, и язык доктора Уотсона – фактор, что грозит ввергнуть чертоги в окончательный хаос. Детектив, наконец, оживает, отвечая на поцелуй не менее пылко, его руки поглаживают спину Джона, тянут из-за пояса брюк рубашку, забираются под футболку.
Прикосновение ладоней к обнаженной коже заставляет сдавленно ахнуть обоих.
– Боже… – едва слышно стонет Джон, уткнувшись лицом Шерлоку в шею.
Холмс с силой прижимает его к себе, сходя с ума от желания ощутить каждый дюйм тела, уничтожить даже намек на расстояние между ними. Член Уотсона настойчиво упирается Шерлоку в живот, и существование одежды вдруг воспринимается детективом как страшнейшее проклятие на свете.
Он размыкает объятие, слегка отталкивает Джона, тот вздрагивает, приподнимается, в глазах отчетливо читаются испуг и отчаяние. Холмс поспешно льнет губами к губам, бормочет:
– Все хорошо, все хорошо…
Неловкими движениями он стаскивает с себя пиджак, ни на секунду не разрывая зрительного контакта, готовый поймать и нейтрализовать любой, даже самый маленький приступ сомнения. Но, единожды решившись, Джон, похоже, намерен идти до конца. Несколько мгновений они лихорадочно сражаются с пуговицами, тянут рубашки с плеч, высвобождаясь из рукавов. Уотсон сдергивает через голову футболку и буквально валится на Шерлока, вновь опрокидывая того на ковер.
Новый поцелуй глубок и бесконечен, от нехватки кислорода у Холмса начинает звенеть в ушах, и он разрывается между всепоглощающей потребностью окончательно отдаться на волю подхватившему его безумному вихрю и желанием контролировать ситуацию, чтобы ни секундочки не упустить из происходящего, запомнить каждое прикосновение, каждый стон, каждый вздох.
Уотсон спускается ниже, покрывая грудь и живот детектива бешеными поцелуями, дрожащие пальцы смыкаются на поясе брюк. Шерлок чуть ли не всхлипывает от нетерпения, от необходимости освободиться, избавиться от преград. Горячее напряжение в паху невыносимо, и когда ненавистные предметы одежды в итоге оказываются сдернутыми до колен, детектив инстинктивно вскидывает бедра вверх, подставляясь под губы и руки любовника.
Джон берет его в рот сразу, крепко сжимая ладонями бока, сосет резко, почти грубо, и Шерлок вскрикивает, выгибаясь, упираясь в пол локтями и затылком. Острота ощущений не оставляет ни малейшего шанса на то, чтобы продлить наслаждение, но как ни соблазнительна перспектива кончить вот так – утонув в гостеприимной, влажной, обжигающей глубине, Холмсу сейчас этого мало.
Детектив со стоном подается назад, его член выскальзывает изо рта Джона. Тот поднимает голову, лицо искажено страстью, потемневший взгляд непривычно тяжел, приоткрытые губы блестят от слюны, и у Шерлока внезапно мелькает странная, беспокойная мысль, что перед ним – незнакомец. Он хватает друга за ремень, вынуждая придвинуться. Уотсон загнанно, прерывисто дышит, пока Шерлок расправляется с застежками, торопливо стягивает с него брюки и трусы.
Во рту у Холмса пересыхает, и, завороженный, он никак не может отвести взгляд от предмета своего многодневного, мучительного любопытства, впитывая каждый нюанс: форму, длину, объем, оттенки кожи…
– Ты… будешь смотреть?.. – Джон силится улыбнуться.
Страдание в его голосе возвращает детектива в реальность, он рывком роняет Уотсона на себя, их члены соприкасаются, и взрыв удовольствия ударяет по нервам, почти сводя на нет способность к мыслительной деятельности.
Шерлок совершенно перестает сдерживаться, извивается под Джоном, прижимая его к себе теснее, трется, задыхаясь, изнемогая от нарастающего в теле томящего жара. Им обоим хватает десятка лихорадочных, скользящих движений, чтобы бушующее внутри пламя вырвалось наружу – Шерлок кончает всего на несколько секунд раньше Джона, с хриплым, отчаянным, болезненным вскриком, зажмурившись и запрокинув голову.
Разум включается по мере того, как спадает судорожное напряжение в мышцах, и детектив внезапно осознает, что Джон, приникнув лбом к его плечу и содрогаясь от накатывающих одна за другой волн оргазма, тихо, но, тем не менее, отчетливо шепчет:
– Шерлок, Шерлок, Шерлок...
*
Он безошибочно считывает вину в каждом движении Джона.
Вновь облачившись в белье и брюки, но по-прежнему с голым торсом, Шерлок сидит на полу, привалившись спиной к своему креслу, и смотрит, как друг старательно застегивает рубашку, не отрывая взгляда от собственных пальцев.
– Джон…
Тот наклоняется, поднимая скомканный свитер, расправляет, аккуратно складывает, оглядывается с потерянным видом, кладет свитер на журнальный столик и снова наклоняется – на этот раз за рубашкой и пиджаком Шерлока.
– Джон… – тон детектива мягок и ненастойчив, слишком велик страх потерять только что обретенное.
Уотсон застывает, чуть склонив голову к плечу, хмурясь и все так же не глядя на Холмса.
– Я…
– Я понимаю, – быстро говорит Шерлок.
Его самого все еще слегка потряхивает от царящего в мыслях сумбура, эмоции с трудом поддаются контролю, но самое главное сейчас – избавить друга от бессмысленных извинений, не дать ему замкнуться под гнетом чувства вины, не позволить голосу его совести воспрепятствовать отношениям между ними.
– Я понимаю, – снова повторяет детектив, стараясь максимально передать интонацией бесспорную готовность Яна Сигерсона принять обстоятельства такими, какие они есть, и, неудовлетворенный убедительностью своих слов, добавляет абсолютную, неподвластную никаким условностям правду: – Я хочу быть с тобой, Джон. Я хочу быть с тобой, кем бы я для тебя ни был.
Джон устремляет на него настороженный, неуверенный и вопросительный взгляд, прикусывает губы, словно пытаясь скрыть затаившуюся в их изгибе горечь, затем подходит ближе и приседает на корточки, заглядывая детективу в глаза.
– Прости меня, – устало произносит он, и Шерлок покрывается мурашками от ясно звучащей в тоне друга безнадежности. – Прости меня, но я должен подумать.
*
Остаток вечера Холмс проводит наедине со своими тревогами, нервно меряя шагами гостиную и периодически впадая в затяжное оцепенение, уставившись на ковер. К ночи ему удается навести относительный порядок в чертогах, и детектив серьезно озадачивается вопросом, как сделать так, чтобы близость с Джоном не оказывала на его разум столь одурманивающего воздействия.
Мысли, что близость может и не повториться, Шерлок решительно не допускает.
*
Как ни странно, но он проваливается в сон, едва донеся голову до подушки, и просыпается в неожиданно позитивном настроении. Потягивается, жмурится, будто кот, сквозь ресницы поглядывая на струящийся в окно солнечный свет.
Джон не сказал «нет», Джон сказал, что он должен подумать.
Подумать!
Шерлок улыбается, выбирается из постели, раздевается и голышом отправляется в ванную.
Все будет хорошо. Уж с «подумать» он как-нибудь разберется…
*
Детектив наливает себе вторую чашку кофе, когда Джон появляется в проеме двери, и первое, что Шерлоку бросается в глаза – друг тщательно выбрит. В груди мгновенно разливается тепло, ускоряя кровообращение, и Холмс торопливо подносит чашку ко рту, пряча улыбку.
– Я сделал тосты.
– Ок, – Уотсон раскрывает холодильник и смотрит в его недра до тех пор, пока тот не начинает издавать пронзительный протестующий писк. – Где масло?