— Ключ от двери?
— Ключа нет: она отворяется извнутри!
— Морочишь, проклятый!
— Верь! Железная дверь выбита гвоздями; седьмой гвоздь сверху и пятой с боку крепче придавить, это подаст знак — и двери тотчас отопрут.
— Какой дан вам знак или отзыв?
— Когда отворят двери, то должно произнести Аз.
— А часовым какой ответ, на сегодняшний день?
— Сила.
— Ну, теперь, приятель, с тобою кончено! Нот, вели тащить другого?
Принесли другого Босфоранца, уложили на пол, как и первого. Бледный как парус, он просил помилования и пощады.
— Как зовут тебя?
— Илларион… Петр Луч! Луч!
— Где служил?
— Сторожем в Блюстительской!
— Как! Отрекаешься от службы царской?
— О, о! Пощади, я слуга Властительский.
— Ну говори, что обещано тебе за пару голов?
— За какие головы?.. Тысячу слав! Тысячу!
— Э, ты как лимон: режь или жми, а сам сок не течет!
— Который гвоздь прижимать в железной двери?
— Седьмой с верху да пятой со стороны.
— Хорошо!
— Эй, дети! Возьмите и этого, да накормите досыта! Слышите ли! Кормите их на убой, а нам, для подкрепления силы, Тарского фазана, бутылку Островского, стаканы и пробочник, живо!
Связанных Босфоранцев вынесли в общую корабельную палату, а Эвр и Нот, как палачи, после совершённой казни, сели за стол подкреплять усталость своим вином; яркие взоры их не с таким удовольствием, смотрели на белое мясо фазана, как на тела мучеников: он был пережарен— и кровавый сок не брызгал под ножом.
Утолив голод и жажду, остаток дня они посвятили сну.
Перед закатом солнца, главный из них вскочил с койки, и ударил по плечу сонного товарища.
— Вставай, пора нести Властителю подарки.
Они вышли в общую корабельную палату.
— Сыты-ли? — сказал Эвр, подходя к связанным Босфоранцам.
— Отпусти нас на Божью милость! Дай пожить на спасенье души! — произнесли умоляющим голосом связанные.
— Сыты ли, спрашивают вас, ежи?
— Сыты, сыты!
— Пить хотите?
— Жажда томит душу!
— Сейчас отведете душу морской водой! Эй, дети! Острую секиру! Снесите с них по башке, а сытое брюхо в море: пусть себе пьет на здоровье! Ну!
Скоро приказ был исполнен в точности; несчастные не успели еще проговорить мольбы о помиловании, и зверские исполнители приказаний Эвра вцепились уже им в волосы и с одного размаха отхватили головы; кровь хлынула, трупы свалились в море.
— Обмой, оберни и уложи их в мешки! Они пойдут в подарок.
Эвр и Нот оделись в кафтаны убитых Босфоранцев, взбросили на плечи по мешку, спустились в ладью и понеслись быстро на Босфоранскую сторону.
Солнце уже закатилось. Пространный и высокий дворец Босфоранских Властителей, прекрасный как сооруженный волшебным воображением Тасса для Армиды, отражался в водах Босфора. Трудно было уже различить образы гранитных статуй, бывших на оконечностях обходов, вдававшихся полукружиями в море. Подобные великанам допотопных времен, они казались уже вековыми соснами на холме Арвенском; между ними, ступени из белого мрамора, ведущие на обширную мраморную же площадь перед дворцом, похожи были на снежные уступы Сан-Готарда. В рядах окошек дворцовых мелькали огни; над громадой сложных строений, подобных двенадцати дворцам Царей Египетских на своде, против потухающего западного неба, был колоссальный всадник, держащий в правой руке развевающееся знамя царского присутствия: он походил на черную тучу, окрестности которой представляют взорам фантастические образы.
Ночь, была прекрасна.
— Проснись, раб роскоши — сказал бы певец времен — насладись часами спокойствия, разливающими по природе свежесть и благоухание! предайся размышлению! воспой гимны, которым научит тебя душа твоя!
Ладья остановилась подле дворцовой пристани; Эвр и товарищ его выскочили на мраморные ступени.
— Ну, господа гребцы, не двигаться с места: вы будете ждать нас до самого света; если к свету не воротимся, то это будет знаком, что мы приказали вам долго и мирно жить. Тогда, друзья, вам добрый совет — не ждать попутного ветра. Понимаете? Прощайте! Ну, товарищ, помни же, что я Порфирий Орай, а ты Петр Луч, пойдем! Вот небывалая вещь, мы теперь двухголовые: одна голова на плечах, а другая за плечами.
— Попадем ли мы в морские ворота?
— Язык покажет дорогу, первого встречного спросим. Эй, господин! Где ход во дворец в морские ворота?
— Во дворец? — спросил прохожий, остановясь и посмотря на вопрошающих. — К воротам вы доберетесь, а в ворота вряд ли вашу братью пропустят.
— Об этом не твое дело горевать.
— Во дворец вход запрещен. Теперь уже не те времена, когда дом Властителя был открыт для всех, как храм.
— Пройдем, не твоя забота!
— Если есть у вас по лишней голове, то ступайте!
— Есть приятель, есть! Да только покажи дорогу к морским воротам.
— Ступайте прямо, перед ними падает с башни водопад; без дозволения не выдвинется отвод и ворота не отворятся.
— Спасибо тебе за доброе слово.
Эвр и товарищ его пошли далее; скоро стал слышен шум падающей воды, они направили к нему стопы свои. Приблизились к высокой башне; вход чрез оную был заперт водопадом; перед ним стояли часовые.
— Кто идет?
— Царские слуги, Порфирий Орай и Петр Луч.
— Прочь!
— Не прочь, а во дворец!
— Отзыв?
— Сила! — произнес на ухо часовому ложный Порфирий Орай.
— Можете идти!
Часовой подали знак колоколом. Падение воды разделилось посредством отвода, выдвинутого над воротами, ключи заскрипели в замках железных ворот; они отворились, Орай и Луч вошли.
— Кто идет! — закричали внутренние часовые.
— Царские слуги!
— Отзыв?
— Сила!
— Ступайте.
Пройдя сквозь ворота, Орай и Луч поворотили ко входу на право, ведущему в темные сени.
— Ну, здесь и леший заблудится! Ни кошечьих глаз, ни фонаря! Вот тебе раз!
— Лестница наверх в конце.
— Да есть ли у неё конец?
— Ступай, покуда головой обо что-нибудь стукнешься. Ага! Уступ, так и есть. Вот и ступени, ну, куда-то дойдем!
Лестница вилась около столба, как дикий виноград около высокого паана.
— Ну, приятель, это скользкий путь; тут и своей головы не донесешь.
— Скоро ли конец этому проклятому винту?
— Насилу выбрались на чистое поле!
— Хоть бы сова посветила своими глазами.
— Шарь же ты по одной стороне, а я по другой, покуда наткнемся на железную дверь.
— Что?
— Покуда еще ничего.
— Ну?
— Что ну! Хоть света дожидать!
— А! Ступай сюда!
— Нашел?
— Железная дверь есть, теперь стоит только подать голос.
— Пятой гвоздь с угла отщитан; а! Подается!
— Чу!
За дверью послышался гул подобный удару в колокол без отголоска; вскоре кто-то приблизился к двери; два раза повернулся ключ в замке, два раза стукнула щеколда; отворяющиеся двери заскрипели на пробоях и отворились; шарообразное явление показалось в дверях, осветило витым светильником пришедших, и спросило голосом сходным с воем Фавония в развалинах башни ветров:
— Кто?
— Царские слуги.
— Ну?
— Аз!
— Идите за мною!
Это был Эмун; он почти бежал чрез длинный коридор по лестнице, под сводами, между колоннадою, чрез галерею, чрез длинный ряд покоев, и наконец, остановясь пред огромным зеркалом, пожал пружину, скрытую в бронзовой раме; зеркало отделилось от стены — и мнимые Орай и Луч вошли в след за Эмуном в покой, украшенный древним оружием.
Из сего покоя отворились двери в кабинет Властителя. Он сидел перед столом, спиною к двери.
— Исполнили?
— Все готово! — отвечали они, и опустив мешки на пол, вынули окровавленные головы и поставили на стол, Иоанн, взглянув на головы, вдруг вскричал:
— Это не те!
Обратился к мнимым слугам своим, но слова замерли на устах его, он побледнел и вскочил с места.
— Мы принесли те, которые тебе нужны, но на плечах, а не в мешках! — вскричал Эвр, и, выхватив пистолет, бросился на Иоанна, схватил его за грудь и произнёс приставя дуло: — Здорово, Эол! Властитель Босфоранский!
Товарищ его сделал тоже и занес кинжал над ложным Иоанном.
— Кому теперь помолишься: Богу или нам?
— Дьяволы! Ни вам, ни Богу! — произнес, задыхаясь Эол, — мне не о чем просить!
Пустите, злодеи!.. Дайте мне еще вздохнуть свободно и сказать правду!.. Пустите! Я ваш! Слышите ли, ваш, низкие души!.. Слышите ли слово Эола? Оно вернее ваших кровавых рук!
— В последний раз верим тебе, говори! Все равно, спасения нет!
— Думаете вы, что мне нужна жизнь, царство, власть, богатство, сон, прах, блеск? Нет, малодушные! Нужна мне была свобода, независимость, пространство, которое не имело бы пределов, время, которое не тяготило бы меня ни часами, ни днями, ни изменчивостью своей; солнце, которое светило бы постоянно; ум, который бы не заблуждался; чувства, которые бы не ведали горя; глаза, которые бы не знали ни слез, ни ночей, ни сна; тело, которое не испытывало бы усталости; женщина, которая стоила бы взоров, чувств и молитвы моей; друг, который бы не учил, а понимал меня!.. Но ни здесь, ни в целом мире, ни во всей жизни, нет того, чего искал я!
Низкие души! Что мне в царстве, когда и вы, презренные, встали выше меня и можете попирать меня ногами!
Эти блестящие оковы, эта алмазная темница, прозванная чертогами; эта гранитная скала, подавляющая человеческие силы, названная державою; эта страшная зависимостью, называемая властью — я проклял их в то мгновение, когда взошел на первую ступень невозвратного восхода, ведущего на поднебесную высоту, от которой до бездны один только шаг! На этой высоте одного только жаждал я: я хотел повергнуться в бездну… Эолом!
Слышите, низкие души? — я хотел умереть Эолом! И потому искал и вашей смерти, чтоб ни вы, ни случай не открыли: кто я, и не лишили бы меня последнего земного блага: снять самому недостойную личину, которою Эол покрыл себя! Или не верите мне? Вот вам рука моя!
С сими словами, Эол сорвал со стены меч, сбросил ножны, отсек одним размахом кисть левой руки своей, а правою сжал её и остановил хлынувшую кровь.
Эвр и Нот, пораженные удивлением, молчали; казалось, что в них возродились чувства, которые испытывает слабый пред сильным.
— Еще говорю вам, — вскричал Эол, — вот рука моя! Теперь вы можете дать клятву, что я не завладею вашею долею. Вот вам и золото, рабы! Кажется, я откупил у вас жизнь свою до завтра! Приходите же в полдень на площадь: там покажу я вам и всему народу, где у меня сердце. Там повторю я, что лучший плод данный мне жизнью, есть смерть!
Идите, рабы! Вот лежит золото и камни; они чище души человеческой, но также, как человек, готовы быть злодеями!
Постойте! Скажите женщине, которую вы почитали за мать мою, что я не сын её…
Там есть Мери, скажите ей, чтоб она благословила дочь мою Лену! Но нет! Вам эти слова не понятны! Вы не будете уметь пересказать их!
Ступайте! Вот царский лист; с ним вы можете пройти все царство и забрать все золото в казнохранилищах. Ступайте!
Пораженные поступком Эола, Эвр и Нот взглянули еще раз на него и вышли молча; уста их сковались удивлением, они не могли произнести — прощай — бывшему начальнику Стаи Нереид.
XVI
Все жители острова Св. Георгия столпились, смотреть на пойманного Эола. С радостным криком и с проклятиями провожали они носилки, на которых несли мнимого врага в дом правителя острова. Вслед за ним вели бесчувственную Мери и плачущую Лену.
По слухам, Эола не воображали человеком:
— А! морской дьявол, попал! Вечная честь и слава острову Св. Георгия! Целый свет избавил от разбойника Эола! Где он, где? Покажите, дайте посмотреть на его крылья! Это дракон! Верно весь в железной чешуе!
Так кричал народ, сбежавшийся смотреть Эола.
Но восторги, обезображивающие людей, эта безумная радость, когда они смотрят на волю и силу лишенных свободы, исчезли при взгляде на беспамятного пленника, которого воины несли на носилках.
Душа женщин добрее, сердце чувствительнее, взоры светлее. С первого взгляда они лучше нас умеют понимать наружность и черты, выражающие душу и сердце. Доброта ближе к ним, по природе. Они узнают ее везде как родную. Они верят истине, что «за ясным небом не скрываются громы».
— Неужели это Эол? — раздавались женские голоса со всех сторон.
— У него на устах улыбка! Добрая наружность! С этим спокойствием на лицо мог ли он быть злодеем?
— Это что за женщина?
— Говорят, жена его.
— Пираты не женятся!
— Неужели? Но все равно, он любит ее. Да за что ж ведут и ее как преступницу? А дочь — посмотрите, как идет она за матерью, как слезы текут из глаз её!
— Боже мой, как хороша она собою! О, верно она не была участницею злодейств своего мужа!
— Как должна она страдать за него?
— Она его страстно любила!
— Она, может быть, и не знает, что он пират.
— Верно, не знает. Если бы и узнала, так уже поздно; любовь хуже честного слова, назад не возьмёшь!
— Что будет с ними?
— Отправили гонца к Властителю, что прикажет.
— Неужели казнят?
— Я бы не казнила, а дала бы им дом, прислугу и содержание; они бы стали жить мирно, счастливо.
— Да, верно, бедность причиною, что они ездили по морю, да искали насущного хлеба.
Так говорили несколько женщин, следуя за мнимым Эолом, Мери и Леной.
Когда неизвестного принесли к дому Правителя, он вышел на крыльцо взглянуть на Бича морей. Носилки поставили на землю; беспамятный, лежал он на них как Александр, поражённый стрелою на стенах Оксидрага. Мери, слабую и почти бесчувственную, придерживали воины; Лена прижалась к ней, смотрела на все со страхом, слезы падали из глаз её.
— Наконец и Эол, этот злодей, достиг к концу своего поприща! Так наказует судьба преступников! — сказал правитель острова, приближаясь к пленнику. Он хотел говорить далее, но слова замерли на устах его, взоры остановились на неизвестном; долго рассматривал он черты его.
При слове Эол, Мери очнулась: она окинула всех взором.
— Где Эол? — вскричала она, и обвела снова взглядами окружающих её и тихо произнося: — Его здесь нет! — и опять впала в бесчувствие.
— Это не Эол! — произнес Правитель тихо — кто ж это? Обманывают меня глаза мои, или память моя? Не Эол!
— Внесите его в дом мой, — продолжал он. — Пошлите за врачом; раненому должно скорее подать помощь. Женщину с её дочерью также отведите ко мне; её положение и судьба кажется стоят сожаления.
Мнимого Эола внесли в особенный покой. Вскоре пришёл врач, он осмотрел рану, пуля ударила в левый бок над сердцем; удар был силен, но пуля пролетела почти вскользь, только прилив крови к сердцу был опасен. Врач объявил, что рана ничтожна, и после небольшого кровопускания, больной очувствуется и будет совершенно здоров. Слова его сбылись прежде времени.
Неизвестный пришел в себя, окинул взорами все окружающие его предметы.
— Где я? — спросил он.
— В надежных руках, — отвечал врач.
— Пираты разбиты?
— На твою беду.
— Жива ли девушка Мери, которая была на их корабле? И с нею ли малютка Лена?
— Они здесь же, в доме Правителя острова.
— Как этот остров называется?
— Остров Св. Георгия.
— Я имею необходимость говорит с самим Правителем острова; прошу вас, сказать ему это.
— Все настоящие твои необходимости известны теперь мне. Когда поставлю тебя на ноги, тогда Правитель острова будет знать, что тебе необходимо, а теперь нужно пустить только кровь из левой руки.
Неизвестный посмотрел на врача, и удержался от слов негодования. Чрез несколько минут принесли инструменты для кровопускания; но он отвергнул требования лекаря протянуть руку.
— Э, приятель, на все есть средства! — сказал врач, — от внутренних болезней лекарства внутренние, от наружных наружные; но твою внутреннюю болезнь можно, я вижу, вылечить наружными только средствами. Не протянешь руку— протянут! Позовите сюда несколько человек стражи! Из тебя много крови должно выпустить, чтоб унять горячку в языке!