жить дает, этот рынок? Ведь ты подумай. Кто сюда ходит за вещами? Пенсионеры.
Инвалиды. Безработные. А кто тут торгует, чтобы лишнюю копеечку выручить? Те
же пенсионеры и инвалиды. Где еще-то они смогут себе денежек раздобыть?
Допустим, одежду можно теперь в этих ваших секонд-хендах покупать, но на
«блошином» ты найдешь вещь вообще за копейки, просто за копейки. А те
старухи, которые продают здесь всякий скарб, где они еще раздобыть эти десять
рублей смогут? В метро, в переходе с вытянутой рукой стоять? Так что, девочка,
если решишь тут что-нибудь приобрести, считай, что хорошее дело сделала, вроде
как милостыню подала.
Алина молчала, не зная, что ответить. Когда по ходу их маршрута она
заставляла себя бросить взгляд то на тот прилавок, то на этот, и взгляд
фиксировал разложенное неровными стопками старое и грязное тряпье, ей
неудержимо хотелось произнести «Фи…» и в довершении картины зажать своими
чистенькими пальчиками с чистенькими ноготками свой аккуратный и тоже
чистенький носик. И еще она все время старалась держаться подальше от этих
вещей и от этих прилавков, как будто боялась подцепить какую-нибудь кожную
заразу. А после слов тети Тамары ей стало не то чтобы стыдно, но как-то
неприятно за себя, что она такая… чванливая цаца.
Как там тот мальчик с издевкой произнес? «Лепрозорий»? А она еще его
осудила. А сама только что смотрела на Ритку с возмущением. Хорошо еще, что не
одернула.
– К «жукам», конечно, эта тема не касается.
– К каким жукам, Тамара Михайловна? – отвлеклась от самобичевания
Алина.
– А к тем самым, к кому мы сейчас с тобой направляемся. Сама увидишь.
Есть тут несколько… Короче, это такие торгаши, которые точно знают, сколько их
старье стоит, и не продешевят при этом. Им разные люди приносят вещи на
продажу, а они скупают сразу, но за бесценок. Только потом не возмущайся, что
глиняная тарелка, за которую ты получил у него сто рублей, уходит за сто
долларов. Не нравится – стой сам и торгуй. Фиг продашь. А этот «жук» продаст.
Вот так вот.
– А этот, как его, Додик, он что, тоже «жук»?
– Не знаю. Я не видела, чтобы он сам тут торговал. Но все продавцы у него
в хороших знакомых. Дела у них какие-то общие есть. У моего Саши тоже тут дела
были, но он простак был, Саша.
Тут к ним подошла довольная Ритка, засовывая что-то цветастое в
просторную сумку-торбу, и движение возобновилось. Пройдя рынок сложным
зигзагом почти по диагонали, Тамара Михайловна вывела свою группу к ряду
крытых прилавков, обособленных от соседних, но не территориально, а так
сказать, по ассортименту.
Отличало от прочих и объединяло их между собой густое присутствие на
каждом старых, а может, состаренных, православных икон, старинной
крестьянской утвари – конских уздечек и хомутов с бубенчиками, прялок,
деревянных детских наивно раскрашенных люлек и черных овчинных тулупов с
галунами и вышивкой, среди которых был один совсем крошечный. По мелочи –
закопченные ухваты, чугунки, крынки, вышитые «крестиком» рубахи и кружевные
подзоры на высокую послевоенную кровать. Особнячком стояли солисты –
граммофон с томно изогнутой геликон-трубой и швейная машинка «Зингер» на
ажурных чугунных ножках.
Товар не просто предлагал предаться светлой грусти, он вопил и нагло этого
требовал, беззастенчиво соблазнял реальной перспективой приобретения себя в
безраздельную и вечную собственность, и не просто как некой части чужой
ушедшей жизни и родной истории, а как вещественного генератора
невещественных эмоциональных состояний. Почему-то было понятно, что за один
гамбургер ты сможешь тут только все хорошенько рассмотреть.
В мягкой полутени просторных торговых кулис, которые, как оказалось, были
общие для всех трех лотков, окружив плотными телами шаткий столик с нарезкой
сырокопченой, расположились на складных табуретках несколько солидных дядек,
продавцов сей исторической ностальгии, и неторопливо, с пониманием кушали
коньячок из серебряных с чернением стопок.
Ни английской, ни какой другой иностранной речи вблизи не слышалось, и
дядьки благодушествовали, не обращая особого внимания на робких зевак из
«простых». Зеваки – пара пенсионеров и женщина средних лет – вели себя тихо,
не дыша, более всего опасаясь, что господа продавцы обратят на них свое
внимание и зададут дежурный вопрос.
Тетя Тамара, не подходя к прилавку вплотную, принялась вполголоса
втолковывать Алине:
– Вон, видишь того пузатого деда в шляпе и вязаной жилетке? Это Павел
Семенович, он немецкий неплохо знает. Руслан, в темных очках парень –
английский и кое-что по-китайски скажет, мало, конечно, но для торговли хватает.
Сюда, на «блошиный», иностранцы часто приезжают, ради них ребята здесь и
стоят. А Дмитрий Кузьмич – вон тот дядька лысый, в тельняшке, под морпеха косит
– он истории рассказывает. Чтобы вещь лучше ушла и подороже. Я как-то тут
топталась в стороночке, Шурика своего поджидала, так заслушалась, как Кузьмич
одной мамзели про трюмо купчихи Каштановой заливал. Впарил, подлец,
раскрутил ее спонсора на пятьсот «зеленых». Веришь, Лина, сказки свои он просто
ниоткуда рождает, по запросу – раз, и готово. Такой у человека необыкновенный
дар. А вон тот, четвертый…
– Вау! – взвизгнула вдруг с восторгом Ритка. – Мам, посмотри, там же у них
ваш сосед сидит! Ну, помнишь, я говорила? Который к дяде Саше тогда за дрелью
приходил! – и она схватила тетю Тамару за руку и принялась трясти, а потом
схватила за руку и Алину и тоже начала ее радостно трясти. – Классно, да, Алин?
Мы ж его нашли!
Находящиеся в прилавочной глубине мужчины отвлеклись от своих
стопариков и своей беседы и с одинаковым недовольным удивлением на важных
лицах неодобрительно воззрились на источник воплей.
Источником явилось небольшое стадце коз, состоящее из одной матёрой, в
которой они признали жену, а ныне вдову их теперь покойного поставщика, а также
двух помоложе, и вот именно одна из молодых особей топотала и мекала,
вовлекая в буйство своих более спокойных товарок. Еще и руками в сторону их
прилавка размахивала.
Один из них, столкнувшись взглядом с Тамарой Михайловной, слегка ей
кивнул, поприветствовав, а потом поочередно осмотрел ее спутниц. Затем
аккуратно опустил на хлипкую столешницу свой стопарик и больше голову в
сторону галдящих дамочек не поворачивал.
Кстати сказать, со стаканом он действительно монтировался не очень.
Больше ему подошла бы свернутая в высокий рулон потрепанная карта двух
полушарий. Типичный сельский учитель. Невзрачный, неяркий, узкоплечий,
сутуловатый. И возраста непонятного, и брежневские очки вкупе с натянутым по
самые уши коричневым драповым беретом внешний облик его не улучшали.
Трое остальных его сотрапезников тоже постепенно отвернулись к столу с
немудреной закусочной снедью, обменявшись язвительными взглядами и
репликами.
Тамаре Михайловне сделалось так неловко за свою невоспитанную дочь,
что она даже слегка расстроилась.
– Чего ты раскричалась-то? – зашипела она, вызволяя руку из цепких
Риткиных пальцев и искоса посматривая в сторону растревоженных антикваров. –
Какой еще сосед? Дмитрий Кузьмич, что ли? С чего ты взяла, что он мой сосед?
Он где-то в Гольяново живет. Да какая разница!
И решив, что вопрос исчерпан, она попыталась сосредоточиться и
вспомнить, что же такое важное еще не сказала Алине, но не тут-то было. Ритуся
вместо того, чтобы успокоиться и притихнуть, добавила децибелов, рассудив,
видимо, что ежели мамаша не соображает, то надо просто повторить все
сказанное еще раз, но погромче.
– Да ты что, мам, не понимаешь? – почти прокричала она Тамаре на ухо. –
Это же тот самый дядечка, который сможет в милиции подтвердить, что точно не
заходила я к вам в тогда в квартиру! И даже в дверной звонок не звонила! А та
мымра из соседнего подъезда, которая с болонкой, ничего не слышала, а на меня
наговорила! То есть в полиции!.. Следователю, короче. Ты что, не понимаешь, как
нам повезло?
Алина, силясь разобраться в ситуации, переводила взгляд с младшей
Радовой на старшую.
– Рита, – сердито вполголоса проговорила тетя Тамара, бросая
конфузливые взгляды в сторону прилавка, – перестань кричать, на нас опять
смотрят. На кого ты показываешь, тоже не наш сосед. Это тот человек, с которым
хотела поговорить Алина.
После громогласных Риткиных восклицаний по поводу милиции, то есть,
полиции, короче – следователя, в заприлавочном пространстве произошло некое
смятение. Но тут в поле видимости их лотков возникла покупательница, и все
иррациональные страхи в один момент улетучились из коммерческих умов, будучи
вытеснены предвкушением богатой добычи.
Потому что было понятно сразу, что подошла именно покупательница, даже
если она и уйдет, ничего не купив.
«Но это мы еще посмотрим», – дружно подумали господа «жуки».
Дама неторопливо прошлась вдоль линии прилавков, надолго не
задерживая взгляд ни на одном из выставленных для продажи раритетов, а потом
уж посмотрела на кучкующихся по ту сторону продавцов. Она сказала:
– Здравствуйте, ребята. По моей части ничего нового не появилось?
Голос у нее был негромкий, взгляд серьезный, а улыбка мягкая.
Алине эта дама показалась смутно знакомой, но где они могли видеться?
«Ребята» разом приподняли зады от своих складных стульев и заулыбались,
и закачали туловищами, здороваясь в ответ. Кто-то из них тут же полез в огромный
фанерный чемодан, спеша извлечь из него нечто «по ее части», кто-то кинулся
доставать с высокой полки еще одно нечто. Дама спокойно ждала, наклонившись
над серебряно-мельхиоровой мелочью, пришпиленной булавками к суконному
планшету.
И тут Алина вспомнила. Точно! В тот злополучный день, когда Алина решила
обратиться к эксперту-антиквару, в лавке того самого сволочного эксперта вот эта
самая фея точно так же рассматривала стеклянную витрину с какой-то
фарфоровой чепухой внутри.
Сегодня она была одета иначе. Тот ее костюмчик Алине запомнился, как
запомнится, вероятно, и этот. Нынче на ней была широкая вишневая бархатная
юбка до щиколоток, а также тесно облегающая фигуру атласная кофта, как у
ладных молодух из казачьей станицы, и высокие ботиночки на какой-то странной
деревянной танкетке.
Припомнив тети Тамарин урок, Алина решила, что фея что-то такое
коллекционирует. И сейчас как раз момент пополнения предметов коллекции.
– Вот, Дина Олеговна, взгляните, – радостно и сипло провозгласил Дмитрий
Кузьмич, торопливо расчищая место на прилавке. Затем на освободившееся
пространство он торжественно водрузил несколько фарфоровых статуэток, говоря
при этом с придыханием и как-то даже интимно: «Настоящий Дутов,
девятнадцатый век, для вас берег, сударыня. Никому другому даже и не
предлагал, ни к чему, знаете, бисер метать».
Дама по имени Дина Олеговна, улыбаясь краешком рта, рассматривала
«настоящего Дутова», а ее собеседник тем временем отвлекся, обернувшись на
сутолоку в глубине прилавка. Он просипел, прощаясь с кем-то за руку:
– Ну давай, Додик, пока. Мы с тобой обо всем договорились. Созвонимся
еще. Но смотри, заказчик платит хорошо, не подведи, я на тебя рассчитываю.
Алина хорошо расслышала все сказанное «морпехом» Кузьмичем и поняла,
что так тяжко искомый Додик навострился куда-то слинять.
Быстро развернувшись ко все еще препирающимся Радовым, Алина сильно
дернула Тамару Михайловну за рукав и торопливо произнесла:
– Тетя Тамара, смотрите туда! Вон тот человек, который сейчас выбирается
из-за прилавка, он и есть Додик?
Дама-коллекционер повернула голову и посмотрела на нее пристально,
привлеченная, вероятно, взволнованным тоном, с которым Алина все это
проговорила.
«Узнала», – сделала вывод Алина.
В другое время Алина непременно кивнула бы или улыбнулась этой
незнакомой и такой приятной женщине, но сегодня подумала, что та может начать
в ответ ненужную светскую беседу или что-то вроде того, а сейчас все это очень
некстати.
Тамара отвела взгляд от торопливо лавирующей в ленивой рыночной толпе
серо-коричневой нескладной фигуры и сказала растерянно:
– Ну да, Будимир Додонов, Додик. Я же тебе его сразу показала. Куда это он
намылился в разгар дня?
Алина нервно скомандовала:
– Надо догнать. Вдруг он сегодня больше сюда не вернется?..
Они все вместе кинулись вслед. Но тут у Ритуси оторвался ремешок
босоножки.
Дина Олеговна Мон, плавно разогнув спину, оторвалась от изучения
фарфоровой кошечки, имеющей небольшой дефект в виде скола на бело-розовом
ушке, и с легкой ироничной улыбкой проводила взглядом худощавый силуэт
натуральной блондинки с развевающимися на ветру легкими прядями ухоженных
волос, которая решительно бросилась в толпу, с целью кого-то настигнуть.
«Смешная девочка, – подумала Дина Олеговна с легкой ностальгической
грустью. – Чем-то она мне, безусловно, импонирует».
И, кажется, недавно она с ней где-то пересекалась. Правда, в тот раз та
выглядела иначе, но Дина Олеговна давно научилась отделять лица от причесок, а
тем более – от антуража. Скорее всего, в каком-нибудь букинистическом или
антикварном магазине видела ее Дина. И если следующая их встреча состоялась
здесь, на барахолке, значит, интерес у девочки определенный – старина разной
степени давности.
Жаль, что она так быстро удалилась, их знакомство могло быть полезным.
Сразу видно, что она пришла сюда не за ношенной цигейковой шубейкой.
Слишком дорогие кроссовки были на ее ногах, Дина Олеговна разбиралась.
Она безошибочно определяла, на какой ступени социально-финансовой
лестницы находится та или иная встреченная ею особа, поскольку знала правило.
В первую очередь следует обратить внимание на ноги, руки и волосы, и сразу все
встанет на свои места.
Если Дина Олеговна увидит перед собой некую даму с прической,
выполненной в элитном салоне, сияющим маникюром и в дорогих туфлях
последней миланской коллекции, но, допустим, в синем халате уборщицы
советских времен, то подумает, что скорее всего с ней произошло некое
недоразумение, заставившее ее выскочить из дома в первой подвернувшейся
вещи, либо теперь просто модно наряжаться в ситцевый халат. При этом Дина
Олеговна ни на минуту не усомнится, что данная дама имеет возможность следить
за собой, не отказывая в спа-процедурах и дорогих брендах модной одежды.
А вот бабу с немытыми и нечесаными патлами, кое-как покромсанными у
зеркала в ванной, заросшими грязными ногтями и в растоптанных баретках, но в
костюмчике от «Версаче» тут же заподозрит в краже товара из бутика.
У этой девочки достаток был, сразу видно, она одного с Диной Олеговной
круга, и это вызывало еще большую симпатию.
Жаль, конечно, что они не поболтали на этот раз, но мир коллекционеров
так тесен, что Дина не сомневалась – не там, так здесь судьба непременно их
сведет.
Сама Дина Мон «заболела» стариной внезапно, но как-то очень всерьез. К
этой ее любви приложил руку бывший муж, зануда и жмот, который делал на
антикварных предметах деньги. Дина не поддержала Александра в его бизнесе,
поскольку в то время у нее уже появилась своя собственная фирма, мало общего