— Ловко ты их, — одобрительно заметил парень, жуя мясо.
Хедли деловито кивнула:
— У меня фобия — боюсь майонеза. Так что за целую жизнь успела отточить мастерство.
— Майонеза боишься?!
Она вновь кивнула:
— Он в моем списке на первом месте.
— А дальше по списку что? — улыбнувшись, поинтересовался парень. — Что может быть страшнее майонеза?
— Стоматологи. Пауки. Кухонная плита.
— Кухонная плита! Ясно, кулинария — не твое увлечение.
— А еще тесные, замкнутые пространства, — тихо закончила Хедли.
Он наклонил голову:
— Как же ты летаешь? Хедли пожала плечами:
— Стискиваю зубы и надеюсь на лучшее.
— Неплохая методика! — Он рассмеялся. — И как, действует?
Хедли не ответила. Если о страхе ненадолго забыть, потом становится еще хуже, когда опять вспомнишь. Страх налетает с новой силой, словно взбесившийся бумеранг.
— Чепуха! — усмехнулся парень, поставив локти на стол. — Смотри, как ты классно справляешься с майонезофобией, а клаустрофобия по сравнению с ней — ничто!
Он кивнул на облепленный майонезом и хлебными крошками пластиковый нож. Хедли благодарно кивнула.
Они жевали, поглядывая на телевизор в углу, — там без конца прокручивали прогноз погоды. Хедли никак не могла сосредоточиться на еде, то и дело исподтишка косясь на своего спутника. И каждый раз в ее животе что?то переворачивалось, причем дело явно было не в остатках майонеза, прочно прилипших к сэндвичу.
До этого у нее был всего один мальчик, Митчел Келли, — простоватый спортсмен, беспроблемный и невероятно скучный. Они встречались почти целый год. Хедли с удовольствием наблюдала за его игрой на футбольном поле (ей особенно нравилось, когда он махал ей, обернувшись к трибунам) и всегда была рада поболтать с ним на переменке. Ей особенно нравилось, как он подхватывал ее и кружил, сжимая в объятиях. И хотя она четыре месяца назад долго плакалась подружкам, когда он решил с ней расстаться, все же этот краткий роман сейчас казался ей самой нелепой ошибкой на свете.
Как мог ей понравиться парень вроде Митчела, когда на свете бывают такие, как этот?! Такие высокие, поджарые, с лохматой шевелюрой, с удивительными зелеными глазами и крошечным пятнышком горчицы на подбородке — именно благодаря этому мельчайшему изъяну вся картина в целом становилась абсолютно совершенной.
Как же так, совсем не знать, какие мальчики тебе нравятся! И вообще — разве тебе может понравиться какойнибудь мальчик, пока это не случится на самом деле?!
Хедли скомкала салфетку под столом и поймала себя на том, что до сих пор мысленно называла этого парня просто «англичанин». Решившись наконец, она подалась вперед и, роняя на пол крошки, спросила, как его зовут.
— Ага, точно, — ответил он, хлопая глазами. — Кажется, по правилам с этого полагается начинать. Я — Оливер.
— Типа Твист?
— Ого! — Он улыбнулся. — А еще говорят, американцы необразованные.
Хедли прищурилась, притворяясь, будто сердится.
— Очень смешно!
— А тебя как зовут?
— Хедли.
— Хедли, — повторил парень, кивая. — Красиво.
Ну что же, речь всего лишь об имени, но все?таки ей почему?то приятно. Может, всему виной его акцент или какой?то интерес, вспыхнувший в зеленых глазах. Так или иначе, что?то заставило ее сердце биться быстрее, словно от удивления. Наверное, в этом все и дело — слишком уж все неожиданно. Она заранее боялась этой поездки и оказалась совершенно не готова к тому, что попутно может встретиться что?нибудь хорошее.
— Огурчик доедать не будешь? — спросил он.
Хедли покачала головой и придвинула ему свою тарелку с маринованным огурцом. Оливер уничтожил его в два счета и снова откинулся на спинку стула.
— Ты была раньше в Лондоне?
— Нет, — пожалуй, она ответила излишне резко.
Оливер засмеялся:
— Не настолько там и плохо!
— Да, конечно, я понимаю. — Хедли прикусила губу. — А ты живешь в Лондоне?
— Я там вырос.
— А сейчас где живешь?
— В Коннектикуте. Я учусь в Йеле.
Хедли не могла скрыть своего удивления:
— Правда?
— А что, непохоже?
— Нет, просто это так близко…
— Близко к чему?
Эти слова вырвались у нее совершенно случайно, и теперь у Хедли горели щеки.
— К тому городу, где я живу. — Она поторопилась заговорить о другом: — А я по твоему акценту решила, что ты…
— Лондонский беспризорник?
Хедли, окончательно смутившись, замотала головой, а Оливер захохотал:
— Шучу! Я уже один год отучился.
— А почему домой не поехал на лето?
— Да так… Мне здесь нравится. Плюс еще я получил грант на летнюю научную практику, так что вроде как и обязан присутствовать.
— А что за практика?
— Я изучаю процесс ферментации майонеза.
— Неправда! — засмеялась Хедли.
Оливер нахмурился:
— Правда! Это очень важное исследование. Знаешь ли ты, что двадцать четыре процента майонеза производят с добавлением ванильного мороженого?
— Действительно серьезное открытие! — Она фыркнула. — Нет, а на самом деле что ты изучаешь?
Какой?то тип, проходя мимо, задел ее с такой силой, что чуть не опрокинул стул, и потопал себе дальше, даже не извинился.
Оливер усмехнулся:
— Проблемы перегруженности предприятий общественного питания в американских аэропортах.
— Не смеши! — Хедли встряхнула волосами и оглянулась на забитый народом коридор. — Если бы ты на самом деле придумал, как справиться с этими толпами, я была бы рада. Ненавижу аэропорты!
— Правда? А мне нравится.
Хедли показалось, что он опять дразнит ее, но Оливер был вполне серьезен.
— Здорово, когда ты уже не здесь, но еще не там. Ждешь своего рейса и больше никуда не должен спешить. Просто… в подвешенном состоянии.
— Это, наверное, неплохо, — тут же отозвалась Хедли, теребя алюминиевое колечко на банке с содовой. — Если бы не столпотворение…
Оливер оглянулся через плечо.
— Ну, не всегда же здесь такая толкучка…
— Для меня — всегда.
На табло замигали зеленые надписи — отмена или задержка рейса.
— Еще есть время, — заметил Оливер.
Хедли вздохнула:
— Знаю, просто я как раз опоздала на свой рейс. Получилась вроде как отсрочка казни.
— Какой рейс, предыдущий?
Она кивнула.
— А свадьба когда?
— В полдень.
Оливер поморщился:
— Трудно успеть.
— Я так и поняла. А когда та свадьба, на которую ты едешь? Он отвел глаза.
— В два нужно быть в церкви.
— Значит, успеешь, все нормально.
— Угу, наверное, — отвечает он.
Они сидели и молчали, уставившись в стол. Приглушенный звонок. У Оливера в кармане! Он вытащил мобильник и напряженно посмотрел на него. Телефон все звонил и звонил. Оливер вскочил, словно приняв какое?то решение.
— Надо все?таки ответить. Извини, — сказал он, отходя от стола. Хедли помахала рукой:
— Ничего страшного, иди!
Он, сгорбившись, пробирался между столиками, прижимая телефон к уху. От этого он казался совсем другим, словно бы не тем Оливером, с которым она только что разговаривала. Интересно, кто ему звонит? А вдруг это его девушка — умная, красивая студентка Йельского университета? Она носит стильные очки и темно?синий пиджак. Она?то ни за что не опоздает на самолет на четыре минуты!
Хедли сама удивилась тому, как энергично отпихнула эту мысль куда подальше.
Не позвонить ли тоже? Сообщить маме о замене рейса. Но от воспоминания о том, как они расстались, у нее начало неприятно сосать под ложечкой.
До аэропорта они доехали в каменном молчании, а потом еще и обвинительная речь Хедли прямо на стоянке. Да, иногда ее заносит, и папа часто шутил, что она родилась без фильтра. Но разве можно требовать от человека разумного поведения в тот день, которого боишься уже чуть ли не полгода?
Хедли уже с утра проснулась в жутком напряжении. Шея и плечи затекли, в затылке билась тупая боль. Не только из?за свадьбы и предстоящей встречи с Шарлоттой, о которых она всеми силами старалась не думать. Просто она прекрасно понимала, что в эти выходные их семья официально прекратит свое существование.
Хедли понимает: жизнь — это не фильм студии «Дисней». Родители не сойдутся снова. По правде говоря, ей этого уже и не хочется. Папа, как видно, счастлив, и мама вроде тоже не страдает. Она уже больше года встречается с местным зубным врачом Харрисоном Дойлом. И все же свадьба поставит точку в конце предложения, которому еще не время заканчиваться, а Хедли не уверена, что готова стать этому свидетельницей.
Правда, выбирать ей не дали.
— Все?таки он твой отец, — без конца повторяла мама. — Конечно, он не идеален, но для него важно твое присутствие. Не так уж много он и просит. Всего один день!
А Хедли считала, что отец просит слишком многого: чтобы она его простила, чтобы чаще с ним виделась, чтобы согласилась познакомиться с Шарлоттой… Все время просит и просит — и ничего взамен! Ей хотелось схватить маму за плечи и хорошенько встряхнуть, чтобы ее мозги встали на место. Отец обманул их доверие, разбил мамино сердце, разрушил семью, а теперь собрался жениться на той женщине как ни в чем не бывало. Словно начать все с нуля проще, чем постараться исправить прежнее.
Мама твердила, что так лучше. Лучше для всех них.
— Знаю, тебе сейчас трудно поверить, — говорила она со сводящей с ума рассудительностью, — но это действительно к лучшему. Вырастешь — поймешь.
А Хедли и так все понимала! Вероятно, мама просто еще не осознала случившееся. Когда обожжешься, поначалу не чувствуешь боли. В те первые недели после Рождества Хедли часто лежала ночью без сна и слушала, как плачет мама. Какое?то время мама вообще отказывалась разговаривать о папе, зато потом несколько дней ни о чем другом не говорила. И так снова и снова — будто на качелях. А потом, недель через шесть, она как?то незаметно вдруг словно пришла в себя и успокоилась. Хедли до сих пор не может этого понять.
Хотя шрамы на душе все?таки остались. Харрисон уже три раза делал маме предложение, одно изобретательней другого — сперва романтический пикник, потом кольцо в бокале шампанского и, наконец, струнный квартет в парке, — а она упорно отказывала. Наверняка еще не совсем оправилась после папиного ухода. Такой разрыв не проходит бесследно.
Поэтому сегодня, в день, назначенный для перелета навстречу источнику всех бед, Хедли проснулась в отвратительном настроении. Если бы все шло гладко, возможно, дело ограничилось бы несколькими едкими комментариями да злобным бурчанием по дороге в аэропорт, но с самого утра на телефоне обнаружилось голосовое сообщение от Шарлотты с напоминанием о том, в котором часу ей нужно быть в гостинице, чтобы успеть приготовиться. От ее отрывистого британского произношения Хедли завелась, а дальше все покатилось.
Конечно, и чемодан отказался застегиваться, и мама запретила брать с собой висячие серьги, которые Хедли планировала надеть на церемонию, да еще она восемьдесят пять раз переспросила, не забыла ли дочка паспорт. Гренки подгорели, Хедли заляпала вареньем футболку, а когда поехала в универмаг за маленькой дорожной упаковкой шампуня, пошел дождь, в машине сломался «дворник», и Хедли чуть не сорок пять минут прождала на автозаправке из?за того, что какой?то тип в очереди не знал, как проверить уровень масла в собственном автомобиле. И все это время часы неумолимо тикали, приближая время отъезда. Когда Хедли наконец вернулась домой и швырнула ключи от машины на кухонный стол, она была совсем не в настроении выслушивать восемьдесят шестой вопрос о паспорте.
— Да! — рявкнула она. — С собой!
— Я просто спросила.
Мама невинно приподняла брови, а Хедли с вызовом уставилась на нее.
— Надеюсь, ты не намерена провожать меня до самолета?
— Что это значит?
— Может, прямо до самого Лондона со мной отправишься, а то, чего доброго, сбегу?
В мамином голосе зазвучали предостерегающие нотки:
— Хедли!
— Нет, а почему я одна должна смотреть, как он будет венчаться с этой женщиной? Вообще не понимаю, почему я должна ехать? Тем более без тебя.
Мама сжала губы, недвусмысленно показывая, что сердится, но у Хедли уже сорвало тормоза.
Они упорно молчали всю дорогу до аэропорта, тем самым продолжая тянувшийся неделями спор. А когда затормозили у входа, Хедли уже просто звенела от нервного напряжения.
Мама заглушила двигатель, но ни она, ни Хедли не сделали ни малейшей попытки выйти из машины.
— Все будет хорошо, — наконец мягко сказала мама. — Правда.
Хедли резко обернулась к ней:
— Он женится, мам! Что хорошего?
— Просто, по?моему, тебе необходимо там быть…
— Знаю, знаю! — оборвала ее Хедли. — Ты уже говорила.
— Все будет хорошо, — повторила мама.
Хедли схватила куртку и отстегнула ремень безопасности.
— Ну смотри, ты будешь виновата, если что?нибудь случится!
— Что, например? — устало вздохнула мама.
Хедли от злости чувствовала себя совершенно бесстрашной и в то же время ужасно маленькой. Она рывком распахнула дверцу.
— Например, самолет разобьется или еще что.
Она сама не знала, зачем все это говорит. Просто уже извелась от обиды и горя и очень боялась. Разве не от этого произносятся такие слова?
— Вот тогда ты от нас обоих и избавишься!
Они уставились друг на друга, а страшные, непоправимые слова легли между ними, словно груда кирпичей. После долгого молчания Хедли выскочила из машины, вскинула на плечо рюкзак и выдернула с заднего сиденья чемодан.
— Хедли! — Мама вышла с другой стороны и теперь смотрела на нее поверх капота. — Не надо так…
— Приеду — позвоню! — крикнула Хедли на ходу.
Она спиной чувствовала, как мама смотрит ей вслед, но из?за какой?то болезненной гордости так ни разу и не обернулась.
А сейчас она сидит в крохотном кафе, и ее палец нерешительно застыл над телефоном. Хедли сделала глубокий вдох и нажала на кнопку. В паузах между гудками она слышала стук собственного сердца.
Произнесенные в запале слова до сих пор звучали в ее ушах. От природы Хедли вовсе не была суеверной, и все же так бездумно ляпнуть об авиакатастрофе перед самым полетом… От одной мысли об этом делается нехорошо. Пути Господни неисповедимы. Хедли представила самолет, на который опоздала. Сейчас он уже где?нибудь над океаном — только не хватало накликать беду!
От маминого голоса на автоответчике стало чуточку легче. Хедли принялась набирать сообщение о перемене рейса. И тут вернулся Оливер. На какое?то мгновение Хедли уловила на его лице знакомое выражение — такое же мучительное беспокойство, какое терзало ее саму. Но, увидев ее, Оливер сразу как?то изменился. И вот он уже снова невозмутим, почти весел. И в глазах — беззаботная улыбка.
Он подобрал свою сумку, жестом показывая, чтобы Хедли продолжала звонить, а затем ткнул большим пальцем в сторону выхода на посадку. Хедли только открыла рот — сказать, что почти закончила, но Оливер уже исчез, и она торопливо договорила свое послание.
— В общем, завтра позвоню, как только прибудем, — произнесла она в микрофон чуть дрожащим голосом. — И еще, мам… ты меня прости, ладно? Я не хотела…
Вернувшись к выходу, Хедли поискала в толпе синюю рубашку Оливера, но его нигде не было видно. Ждать в толчее не хотелось, и Хедли свернула в туалет, а потом начала бродить по сувенирным лавчонкам, книжным и газетным киоскам, пока не объявили посадку.
Стоя в очереди, Хедли от усталости даже волноваться больше не могла. Кажется, она уже несколько дней обитала в аэропорту, а впереди еще столько испытаний: теснота в салоне, паническое ощущение замкнутого пространства. Дальше — свадьба, знакомство с Шарлоттой и первая, больше чем за год, встреча с отцом. Хочется только одного: надеть наушники, закрыть глаза и уснуть. Мчаться с невероятной скоростью через океан без всякого усилия со своей стороны — это почти чудо.
Она предъявила билет, и стюард, улыбаясь в усы, неожиданно спросил:
— Боитесь полета?
Хедли заставила себя разжать кулачок, до побелевших костяшек стиснувший ручку чемодана, и жалобно улыбнулась: