Начиная писать книгу о войне, Роза не сомневалась в успехе, а кроме того, надеялась, что дело пойдет быстро, ведь ее родители — герои войны, и они, несомненно, захотят поделиться с дочерью своими рассказами, личными впечатлениями, воспоминаниями. Но только мама и папа не спешили: и если Рон попросту неловко отмалчивался или старался сменить тему, Гермиона напрямую говорила: «Никто не захочет вспоминать об этом. Тяжелое было время, Роззи. Успокойся и поищи другую тему для книги».
Но девушка не собиралась бросать начатое дело. Она часами просиживала в библиотеках, вороша подшивки старых газет и журналов, терпеливо разыскивала других чародеев, ровесников своих родителей, которые могли бы рассказать что-то интересное, но находя их, участвовавших в событиях тех лет, Роза сталкивалась со стеной непонимания. Никто из тех, кто располагал хоть какой-то ценной информацией, не собирался вспоминать, рассказывать, делиться. Со временем девушка начала понимать, что мать права, и никто из непосредственных участников не жаждал дать интервью рыжей девушке с объемной синей папкой в руках. Роза ткала повествование из случайно оброненных родителями или родственниками фраз.
Она нарочно старалась остаться за столом рядом с отцом и дядюшкой Гарри, когда те, перебрав крепкого вина, погружались в воспоминания. Но и тогда всевидящее око матери не дремало, а голос дипломата в женщине, подталкивая Розу в спину, мягко сообщал, что вставать завтра рано и уже давно следует отправиться в свою комнату. В общем, Гермиона берегла психику Розы, игнорируя очевидный факт, что собственный ген упрямства не даст дочери успокоиться.
Когда девушка пришла в дом Малфоев, у нее еще оставались небольшие надежды на отца Скорпиуса, но стоило ей задать прямой вопрос, как в глазах мужчины заискрило, будто он услышал тогда самую лучшую шутку века:
— Мисс Уизли, о, это дела давно минувших дней. Я НИЧЕГО не помню о Войне. Она прошла как-то мимо меня.
Элегантное брехло.
Чтобы отвлечься от дурных мыслей, Роза снова вернулась к сочинению ответа Скорпиусу, но буквы вцепились в перо и упрямо не желали стекать на бумагу. Тогда она отложила его и раскрыла свой исписанный веер. И снова картинки прошлого запестрели перед глазами. Улыбнувшись, она бросила папку на пол, укрыла ноги пледом и, наконец, забылась сном.
В глазах его четкая паутина сосудов, а на щеках алые пятна. Кипенно белая всегда, теперь рубашка выглядела несвежей. Розе хотелось узнать, спросить не из праздного любопытства, но из чувства легкой тревоги: «Что с вами, мистер Малфой?». Но фраза застряла где-то в горле и растворилась в сбившемся дыхании, когда он довольно фамильярно потянул ее к парадному подъезду театра.
В молчании они проследовали к гардеробу, где ловкие пальцы мужчины помогли ей избавиться от плаща. Непогожий взгляд скользнул по фигуре Розы, и она поняла, что спутник остался недоволен. Конечно, это платье не под стать малфоевским костюмам, пошитым отличными портными. Но оно единственное, кроме свадебного наряда, в скромном гардеробе Розы. Малфой же не соизволил промолчать. Закончив осмотр на носочках туфель, Драко рецензировал ее наряд:
— Это коктейльное платье. Вы разве не знали, Роза, что идете на вечернее мероприятие?
Коленки слишком круглые, голые и непозволительно просто торчат из-под ярко-зеленого платья. Его граница на дюйм выше, чем нужно. Это приковывает взгляды окружающих чародеев к их паре, раздражая Малфоя.
Розе нечего сказать в ответ, она лишь неопределенно ведет плечами.
— В следующий раз наряд выберу я сам.
При этом он говорит тихо, чуть склонившись к ее уху, так что до обоняния Розы доносится едва различимый шлейф парфюма с ноткой мятного леденца. Девушка же простоволосая, с обнаженными, в отличие от присутствующих здесь дам, руками. Она чувствует себя почти голой.
Роза встревожено ловит свое отражение в большом зеркале и понимает, что с макияжем тоже переборщила. Полумрак Мэнора приглушил яркие краски, которые теперь заиграли на лице в полную силу. В общем, следовало признать, что рядом с элегантным Малфоем она смотрелась дешево.
В ровный гул разговоров влилась трель тонких каблуков. Шаги резкие и энергичные выдавали во владелице туфелек женщину прямую и характерную. Роза не видела ее лица, но спиной чувствовала, что дама направляется к ним. Так и случилось:
— Здравствуйте, мистер Малфой, — раздалось за ее спиной приятное меццо.
— Добрый вечер, Тиа, — голос Малфоя все еще звучал строго. Роза обернулась и увидела довольно миловидную женщину средних лет. Высокий рост, женственные формы и азиатские черты лица вкупе с русыми волосами выдавали в ней полукровку. В отличие от платья Розы, туалет женщины казался куда более уместным.
— Тиа — моя помощница, — коротко представил он женщину, — а это, Роза Малфой, жена моего сына, — ладонь свекра легла на ее локоть. Девушке показалось, что какая-то тень пробежала по лицу Тиа, но вслух женщина заметила:
— Пора в партер, мистер Малфой. Пять минут до начала спектакля.
Предоставив дамам оба локтя, Драко провел их в зал по длинному, чересчур хорошо освещенному коридору.
…
Девчонка раздражала. До ломоты в костях и зубовного скрежета. Мало того, что она соизволила явиться на вечернее мероприятие в платье больше подходящем для вечеринки в доме терпимости, так еще и позволила себе после представления просить его остаться и подождать, пока она всласть наговорится с какой-то подругой.
Кроме того, внутри Драко все горело от настороженного взгляда Тиа в сторону Розы, от бесконечно сравнивающего, оценивающего, мать его, вопросительного взгляда. Он злился за оставленное во внутреннем ухе томным шепотом послание: «Надеюсь, это не помешает нашей вечерней встрече?»
Под определением «это», конечно же, подразумевалась Роза. Но встрече помешает иное обстоятельство: Драко нужен был отдых. Лечь и просто уснуть. Впереди выходные, которые мужчина намеревался провести в своей кровати… в обществе книг и старых фотографий.
====== Его лес ======
Я прошу тебя: никогда
Никогда не входи в мой лес —
Там в озёрах темна вода,
И на каждом стволе — надрез.
И течёт густая смола,
И зелёный побег узлом
Завязался, где я ползла
И кровавила бурелом.
Потому что — такой расклад.
Потому что — ничья вина.
Потому что тяжёл приклад,
И рука твоя — неверна.
Льдистой горечью бьют ключи
По оврагам, где я кружу.
Потому, что я жду в ночи,
А дождавшись — не пощажу.
Оборвётся нательный крест,
Упадёт в сырую траву…
Никогда не входи в мой лес,
Даже если я позову.
Е.Полянская
Перо теперь уже почти привычно оставляло только кривые и заштрихованные области. Роза и сама не понимала, отчего вместо слов из-под руки выходят рисунки. Нескошенный луг, солнце в зените, силуэты мужчины и женщины, держащиеся за руки. Возможно, дело в том, что настал июнь, а у нее жутко, ужасно, отвратительно сильно мерзли пальцы, и никто не пытался согреть их так, как это раньше, давным-давно, делал Скорпиус. Тогда еще в школе, помнится, они прогуливались в Хогсмид и, как всегда немного отстали. Роза наблюдала за пенными облаками в синей чашке неба, а Скорпиус за кочками у нее под ногами.
— Ты опять забыла дома перчатки? — пальцы пойманы и безжалостно заточены в клетку юношеских.
— А, что? Ах… да…, но у меня, кажется, была муфта.
С этими словами она порылась в школьной сумке, и не найдя ничего, рассмеялась. Скорпиус улыбался тоже:
— Кажется, в твоих вещах всегда есть только «кажется».
Ей нравилось, когда он шутил.
Теперь муж не шутил совсем. И письма, которые он писал из своих командировок, содержали пару строчек, множество запятых и неизменную уже открытку с видами на города, в которых он успел побывать. Роза крепила их к стене булавками. Рядом с зеркалом. Получалось здорово. Вот если бы ее хоть на миг могла покинуть мысль: «Когда-нибудь этих фотографий будет больше, чем дней, проведенных вместе». За время замужества она видела его трижды, и в одну из этих встреч — мельком, когда вчера он сошел с поезда, провел с ней несколько часов в привокзальном отеле и вновь отбыл прочь. А она еще долго не уходила с платформы и машинально махала вслед рукой.
— Кажется, скоро письма будут короче пафосной подписи. В моем сердце всегда только «кажется».
— Что? — газета, отделявшая ее от собеседника, плавно поползла вниз, явив взору девушки гладко причесанную, светловолосую голову свекра.
От неожиданности Роза вздрогнула. Наверное, она опять заговорила вслух, что неудивительно, после стольких недель почти абсолютного молчания. А ведь она уже даже привыкла, что мистер Малфой всегда отделялся от нее бумажным щитом «Ежедневного Пророка» за завтраком.
— Извините, я, наверное, слишком громко думаю.
Драко сузил глаза, но газету не убрал.
— Скорпиус снова не собирается почтить нас своим присутствием?
— Я видела его накануне.
И ей, конечно, следовало бы промолчать или соврать, потому что газета теперь сползла до подбородка, обнажив искривившиеся губы. Этой маски на мистере Малфое Роза еще не видела, а потому замолчала в ожидании. Интересно, что творилось на душе у этого человека, ведь и дураку стало бы понятно, что Скорпиус избегал его общества. Но Малфой лишь хмыкнул и снова исчез за «Пророком».
— Мистер Малфой, — неожиданно для себя выпалила Роза, — помните, вы говорили мне, что я могу обратиться, если что-то будет нужно?
— Помню, — не слишком радостно ответил мужчина.
— Я все еще надеюсь закончить свою книгу.
— Закончить? — его глаза снова показались над страницами, — и на каком же вы, Роза, этапе?
— На начальном, мистер Малфой. И я в отчаянии, потому что впервые не знаю… о чем писать.
Драко медленно и аккуратно свернул газету. Затем также, словно в замедленной сцене маггловского фильма, отложил ее на край стола. Роза могла поклясться, что он сравнял края издания с углом столешницы.
— Что ж, — не спеша начал он, — какого рода информацию вы рассчитываете от меня получить, миссис Малфой?
— Главной частью в моей книге должна стать битва за Хогвартс. Ту ночь вы все видели «от» и «до», были недалеко от моих родителей. Я знаю. Кое о чем рассказывал отец, а я слышала.
— Скорее подслушивали, — едко заметил Драко. — Сомневаюсь, что кто-либо из Золотого Трио стал бы обсуждать битву со своими детьми за семейным ужином.
— Да, я подслушала, — неожиданно звонко воскликнула Роза, — а всё потому, что никто… никто не хочет поделиться со мной.
— То есть вы решили, что я тот самый бард, который споет вам красивую романтическую балладу о Героях?
— Я надеюсь.
— Трупы, запрещенные заклятия, страх, отчаяние, боль, неопределенность.
— Что?
Роза затаила дыхание, чувствуя, что вот-вот он прорвется.
Но этого не случилось. На миг взгляд мужчины сфокусировался за окном, где-то там, за границей пунктиров дождя, будто видел он на сцене горизонта события, давно минувших дней.
Но он не прорвался, и рассказ оборвался так же резко, как и начался:
— Видите ли, миссис Малфой. Вы не услышали бы от меня то, что рассчитывали услышать, ведь я и ваши уважаемые родители оказались, как бы это сказать, по разные стороны баррикад, объединившись лишь в конце, когда белое перестало быть белым, но и рассеялась тьма. Мир, Роза, не имеет ничего общего с тем, что вы описываете, а война, тем более. Мне нечего рассказать вам.
— Что-что? — переспросила она, чувствуя себя крайне неловко.
— Да, кстати, и перестаньте все время чтокать.
— Откуда вы знаете, о чем я пишу?! — закричала она, вскакивая на ноги. Поздно. Спина Малфоя уже маячила в дверях.
— Постойте. Я уверена, что мы сможем найти то, что следует рассказать.
— Ищите это без меня. Я, верно, ошибся, когда предложил свою помощь. Леди не злоупотребляют вниманием.
…
И ему стыдно. Стыдно по-настоящему, до алой зари на щеках, когда он час за часом старается изгнать утренний диалог из мыслей. Мужчина не может сосредоточиться на документах, и между строчек всплывает мольба во взгляде девчонки, а что еще хуже — дымные, мутные картинки прошлого.
Драко чувствует запах. Он вспоминает свой ужас, свою давно спрятанную боль. Он понимает, что нужно просто успокоиться.
Тиа?
Нет. Она гремит чашками в приемной и совершенно не собирается разговаривать с ним. У женщины случаются припадки, когда она отчаянно пытается отвоевать утраченные позиции. Борется за внимание. Мимо. И если не она… то ему предстоит долгий вечер с бокалом огненного виски в руках, после которого воспоминания становятся еще ярче и нестерпимее. Хотя… все зависит от той стадии опьянения, которую он себе позволит. Утром. Будет. Лучше. Когда взойдет солнце, он будет сосредоточен лишь на том, чтобы не умереть с похмелья, а это будет значить целое счастливое утро без мыслей.
И никакого противопохмельного зелья или волшебства. В гудящей голове жалят пчелы, и счастье, что это не мысли, не воспоминания.
Но ему стыдно. Мучительно и отвратительно не комфортно в оболочке джентльмена, которая сегодня треснула на самом видном месте, представив удивленному взору невестки слабую и человеческую сторону.
Она, верно, потешается. Он должен проверить. Он поговорит с ней.
Девушка спала, уронив голову на скрещенные на столе руки. Рыжие волосы светились в полумраке точно угли. Он подошел ближе с намерением разбудить, но передумал: она спала глубоко и безмятежно, чуть разомкнув губы так, что капелька влаги, собравшаяся уголке рта, вот-вот готова была сорваться.
Драко тихо развернулся на месте и уже совсем было собирался уйти, как вдруг его взгляд упал на ковер. Прямо перед поставленными аккуратным уголком ступнями Розы валялась синяя папка, из которой разнодлинными языками торчали исписанные пергаменты: где-то усаженные кляксами, где-то исписанные мелким, аккуратным почерком. Чуть в стороне лежало несколько листов, которые он и поднял. Первым его желанием стало вернуть бумаги на место, вложив их в синюю папку, откуда они, верно, и выпали, но пробежав взглядом пару строк, мужчина прижал их к себе и, воровато оглядываясь на спящую девушку, вышел в холл.
Нет, он не был пьян, не получилось выбраться в этот вечер. Но теперь, когда он, поворачивая в руках бокал, почти до краев наполненный виски, читал, то чувствовал, как от строк, сходящих с пергамента, кружилась голова.
Из синей папки Розы Малфой
… «Но сегодня она чиста, удивительно прозрачна и спокойна. Слышно даже шевеление рыб и видны сны утопленников. Их пальцы растопырены — они и сами похожи на морских звезд под небом, под ночными июльскими звездами. Роза сделала еще шаг и разжала руку. Ком земли скользнул в воду и, издав едва слышный звук, стал прекрасно различим на дне.
Музыка продолжала играть, а девушка в алом платье все шла и шла вглубь. Временами ей казалось, что ноги не касаются дна, и она наступает на неведомых, прозрачных, живых существ. Тогда она приседала и, погрузив руки в воду, ласково трепала их мягкие холодные спины. Ей перестало быть страшно. Ни холодная вода, ни намокшее тяжелое платье не мешали идти ровно. А возможно это просто равнодушие?
Все в мире находит свое место: вот и она нашла маленький островок, на дне, покрытом ровным голубым, при свете луны, песком.
Роза легла на спину и стала медленно погружаться на дно. Она думала о том, что странно было не догадаться раньше: вот так вот плавать на спине, чуть скрывшись под водой. Ведь отсюда мир казался совсем другим.
И быстро наступило утро и украсило небо, будто к празднику: шел черный дождь, то сплошными нитями, то густыми каплями падая вниз. Но ведь странную эту вещь поняла она только сейчас: небесная вода и река — совсем разные вещи. И капли дождя, падая в реку, не смешиваются с ней, а снова уходят в небо.
Берег оттуда, из-под воды, тоже выглядит совсем и по-другому. Те же деревья, но все не так. И там тоже скоро наступит праздник: длинные ленты треплет игривый ветер. Роза была уверена, что все эти ленты, все цветы на земле сделаны из оберточной бумаги.
„Хорошо здесь тихо лежать“, — думала она, медленно переворачиваясь на живот. — „Теперь я смогу видеть и небо, и движение песка. Он красивее, чем на берегу. Такой чистый и мягкий. Он иногда поднимается вверх. И тогда мне кажется, что я в невесомости. В призрачном космическом корабле путешествую одна между колец Сатурна “.