четкие очертания и границы. Меня потащили к докторам, но жуткие приспособления, именуемые очками, никак не решили этой проблемы. И лишь спустя многие годы, когда я выкинула очки, наплевала на уверения окружающих, что чудес нет, я снова стала замечать в обычных вещах волшебное. И нечеткость зрения теперь своеобразный плюс, ведь когда идешь по темному переулку, над тобой светит диск луны, и твои подслеповатые глаза видят сказочную химеру вместо кривого куста, это добавляет жизни ту драгоценную жемчужину, без которой в раковине лишь комок слизи. А еще я стала писать о чудесах для тех, кого не сломили, тех, кто видит наш мир волшебным.***
Самые ценные друзья те, кто находится на одном уровне безумия с тобой.
Куркокатусы
– Боги, живущие в чужом мире, лишены возможности создавать.
– Почему?
– Допустим, есть творец, который точно уверен, что куркокатусов нет, не было и быть не может, и вообще, что это такое? А другой творец, напросившийся к нему в гости, думает: «Что-то я заскучал, не создать ли что-нибудь. А создам-ка я куркокатусов…», и вот оба творца болтаются в изначальном Хаосе, а мира, как не бывало.
– Из-за каких-то куркокатусов?
– Из-за разницы границ невозможного.
– Ну, я не творец, я лишь ангел-практикант. Можно мне сотворить чашку кофе?
– Если ты полностью уверен, что чувак в хитоне на крыше небоскреба с чашкой кофе – вписывающаяся в реальность картина.
– Если это не так, то этому миру не повредит создание заново. А кто-такие куркокатусы?
– Ты уверен, что хочешь знать?
– Нет, – ответил ангел, прихлебывая кофе.***
Время – это состояние сознания и материи позволяющее воспринимать и пребывать только в линейно-последовательных структурах.
Время
– Время двигать и время останавливать, – говорил старик, настраивая мелкие шестеренки, переходящие в огромные маховики.
– Как понять когда, что делать? – спросил, прячущийся за спиной старика, юноша.
– Ты скоро научишься понимать, – ответил старик, прикладывая руку к сердцу.
Юноша повторил жест старика. Его лицо напряглось. Старик улыбнулся.
– Еще рано.
Они прошли по мосту, через механизм, похожий на гигантские часы и вышли на маленький балкон.
– Слушай, – старик подставил лицо ветру и закрыл глаза.
Юноша подался вперед и перегнулся через перила.
– Скворцы прилетели, Ариша сделала первые шаги, Федор закончил картину, старая Марфа совсем слаба…
– Время останавливать, – сказал старик.
– Но ее сын так и не приехал, – возразил юноша.
– Время никого не ждет.
Стань богом
Ты можешь играть в игры, одевать маски, казаться тем, кем хочешь. Но как только ты мне приснишься, я увижу – кто ты есть. И ты уже не сможешь обмануть меня. Я знаю, ты не хочешь обманывать. Просто казаться чуть лучше, привлекательнее, интереснее. Но это заблуждение. Самое прекрасное – это истина. Лишь она в нас – подлинная красота и сила. Только будучи собой, мы – боги. А прячась за масками, лишь беспомощные люди. Наберись смелости присниться мне. Я хочу дружить с богом.
Псих
Жили два друга. Дмитрий – приличный, ответственный, образованный, сдержанный, молчаливый. И его друг Коля – раздражительный пофигист, со странными идеями, которые он высказывал всем при любом удобном случае. Его считали малость того – психом. И побаивались, особенно пьяного, потому что он не раз дебоширил.
Однажды Коля приходит к Дмитрию и долго стучит в дверь. Дмитрий приоткрывает и говорит в щель:
– Коля, ты не вовремя.
Дмитрий хочет закрыть дверь, но Коля вваливается в квартиру и кричит:
– Гуляем, братан! Я новую работу нашел.
И ставит упаковку пива на стол.
– Я руки помою, а то в какую-то дрянь в лифте влез, – говорит Коля и идет в ванну.
Дмитрий вздыхает и берет в руку металлическую статуэтку с серванта.
Коля застывает в дверях и смотрит на окровавленное тело в ванне и отрубленную руку в мойке. Дмитрий сильно ударяет Колю статуэткой по голове и тот падает.
Полиция ходит по квартире. На носилках выносят трупы. Из кухни доносится голос Дмитрия.
– Я его так любил, как брата. Это ж ужас!
– Давайте по существу, – строго говорит следователь.
– Мне надо было отлучиться на весь день. А Коля, он сказал, что побудет у меня. Ну, мне не жалко. Я ему запасные ключи оставил, вдруг пойти куда надо. А сам по делам уехал. Вернулся не к вечеру, как говорил, а раньше. Открыл дверь, пошел в ванну руки с дороги мыть. А там, а там! О боже!
Дмитрий плачет.
– Соберитесь.
– Да, да. В общем, я не знаю, что со мной случилось, я схватил статую и ударил его. Я ударил своего друга. Я чудовище! Заберите же меня в тюрьму!
– Вы все сделали правильно. Он был психопатом.
– Да и не понимал слов – не вовремя.
Стресс
Ветер раскачивал дверь, которая издавала протяжный, пробирающий до костей, скрип. Пустота заполняла все. Он был единственной живой душой на многие мили вокруг. Он сильно пнул дверь, и она со стуком захлопнулась.
«Надо продержаться еще пару лет», – думал он, – «После можно будет поселиться в маленьком городе, где-нибудь в горах. Еще два года. Минимум полтора и можно будет снова видеть людей рядом с собой, говорить с ними, улыбаться, пожимать им руки, без страха их оторвать». В памяти всплыла картина, как он тянет главного бухгалтера за руку через стол, как подбежавшая охрана хватает его и валит на пол.
– Черт, черт! Я спокоен. Я люблю людей. Я больше никогда не причиню никому вреда. Мир прекрасен, полон доброты, справедливости и…
Резкий порыв ветра ударил ему в лицо колючим снегом, он отвернулся и зашел в избушку.
Поставив регулятор котла на максимум, он подвинул маленькую скамейку и, открыв задвижку, уставился на огонь. Через час его медитацию прервал шорох подъехавшей машины. Он вышел во двор.
– Здравствуйте! Уголь и продукты, – сказал водитель и пошел открывать багажник.
– А газеты привезли?
– Нет.
– Но я же просил.
– Газеты нельзя.
– Но мне уже скоро возвращаться, мне надо быть в курсе событий в мире.
– Вам вроде еще два года тут.
– Может и меньше, я уже в норме. А когда приедет проверяющий?
– За полгода до конца срока.
– О! А может, вы меня отвезете к нему? Вдруг мне уже не надо тут торчать.
– Я эти вопросы не решаю. Поможете уголь донести?
– Но я, правда, уже в норме. Даже лучше. Вы же сами видите.
Они взяли мешок с углем за края и понесли в сарай.
– Я зайду в туалет, а то, пока ехал, приперло.
– Конечно.
Он проводил водителя взглядом, и когда за тем закрылась дверь, побежал к машине. Ключи торчали в замке зажигания. Он сел за руль и завел машину. Быстро развернулся, и, не обращая внимания на крики выбежавшего на улицу водителя, вдавил педаль газа.
– Банковский служащий расстрелял всех сотрудников и посетителей, которые находились в отделении банка. Фоторепортеров не пустили на место трагедии, но как удалось узнать у работников полиции, у некоторых служащих, помимо ранений, были оторваны руки, а у одного из посетителей зверски разбито лицо, – Дин закончил зачитывать статью и посмотрел на Франка.
– У всех случаются проколы. Это не значит, что метод не работает. К тому же он прервал свое лечение, самовольно покинув место отдыха, угнав машину снабжения.
– Тем не менее, это ваша вина доктор.
– Наша. По всем тестам, он был весьма адекватен, и ему поставили шестерку из десяти. Никто не ожидал, что он вот так сбежит.
– А должны были ожидать. Продумывать все детали и нюансы лечения клиента. Вы что забыли, с кем мы работаем?
– Не забыл. Больше такого не повторится.
– Надеюсь. Главное, чтобы в прессу не попала информация о том, что это был наш клиент. Мы не можем себе позволить такой удар по престижу.
– Я все понял, разберусь.
Дин махнул ладонью в сторону двери. Франк слегка кивнул и тихо вышел из кабинета.
Он шел по коридору, обдумывая как сохранить в секрете, что съехавший с катушек псих был их пациентом, но ему мешала сосредоточиться навязчивая картина, все время всплывающая в его сознании: Дин в очередной раз выпроваживает его из кабинета взмахом руки, которую он отрывает и заталкивает ему в глотку.
Зеркала
Не люблю отражаться в плохих зеркалах. В магазинах еще ничего, там они как бы на работе, в парикмахерских уже хуже и особенно плохо в чужих домах. Такие зеркала показываю искаженную пародию реальности, которая не радует. Отразившись один раз в подобном зеркале, весь день ходишь с дурным настроением, удача ускользает, а мысли полны отвратительных жалоб на жизнь. Это всерьез заставляет задуматься над сказками о волшебстве зеркал, о магии отражений и краже частички души.
Шерсть и клыки
Она обмакнула свои закостеневшие отростки в сиреневую вязкую жижу. Стряхнула капли, и жижа взялась коркой. Результат ей понравился. Ее рот расплылся в улыбке, обнажив острые
клыки, которые она начала подпиливать розовым точильным камнем. Закончив с клыками, она намазала всю шерсть блестящим маслом, разбрызгала на себя дурно пахнущую воду и вышла в зал.
Собравшиеся приветствовали ее дружным воем. Последняя ночь с родной стаей. На рассвете жрица сотворит ритуал, и она навсегда их покинет. Навсегда. Эти мысли заставляли вставать шерсть дыбом и раздувать ноздри. Она уткнулась в его мохнатую шерсть и тихо засопела носом. Они прятались за шторой, закрывающей вход в кладовку. Штора пахла плесенью, и это еще больше подчеркивало безысходность момента. Он подготовил речь, в которой желает ей успехов и счастья в новой взрослой жизни. Но не смог произнести ни единого слова, и скомкав бумажку, выкинул ее.
– Ты отвратительно пахнешь.
– Это духи.
– Я бы мог увезти тебя, еще есть время. Я заправил мотоцикл, и он где-то под окном.
– Мы же говорили, я так не могу. Родители не простят этого, и ты потом тоже будешь жалеть, что поссорился с ними.
– Я сделаю, как ты скажешь.
– Давай просто помолчим. У нас еще целая ночь, и эта Луна только наша.
Они посмотрели в маленькое окошко, состоящее из форточки. В нем не было видно ни Луны, ни звезд. Лишь кусок крыши и дым из котельной.
Так они просидели до рассвета, она уснула, согревшись в его объятиях.
Жрица отдернула штору.
– Пора.
– Просыпайся, – тихо прошептал он в ее мохнатое ухо.
Жрица взяла ее за лапу и повела за собой. Она последний раз посмотрела на него и скрылась за дверью священной кельи.
К полудню колдовство завершилось, и из другого выхода кельи, который вел на улицу, вышла молодая девушка. Ее волосы были уложены в красивую прическу. Тонкие белые пальчики украшал сверкающий маникюр. На лице был идеальный макияж, а ее розовое платье в цветочек элегантно развевалось при ходьбе. Она грациозно прошествовала по улице и остановилась у перил набережной. Волны с шумом набегали на гладкие камни. Девушка расстегнула маленькую сумочку, вынула розовый точильный камень, ласково погладила его шершавую поверхность и кинула в море. Потом она достала срезанный клок шерсти, он пах псиной. Она прижала его к губам, потом, опомнившись, отдернула, вытерла с ворсинок помаду и бережно убрала обратно в сумку.
Она шла по набережной, стуча каблуками, и слышала свист самцов, сидящих на скамейке, и улыбалась белозубой улыбкой, лишенной клыков.***
Была девочка Лиза. Она любила конфеты, банты и гулять одна. И было ей уже сорок лет, а конфеты все не заканчивались, и прогулки приносили все больше радости, а банты можно было завязывать, где захочешь.
Счастье у каждого свое, и лишь признание своих желаний открывает нам путь к нему.
Мерещится
– Мерещится. Да нет, точно мерещится.
Он подошел ближе к окну и потер запотевшее стекло. Потом отпрянул и яростно перекрестился три раза. Пошел в прихожую, обул валенки, набросил телогрейку, взял вторую под мышку и вышел в метель.
Быстрым, хрустящим шагом он шел по заснеженному полю к темной одинокой фигуре худого, высокого мужчины. Поравнявшись с ним, он набросил на мужчину телогрейку, обнял и, не отпуская, повел к дому. Он усадил его на лавку, поставил на стол бутылку с самогоном и две кружки. Налил по пол кружки в каждую. Потом долил одну до краев и протянул молодому улыбающемуся парню, который сидел на лавке и смотрел на него, не мигая. Парень взял кружку и выпил. Мужик чокнулся своей кружкой с бутылкой и тоже выпил. Потом смахнул с глаза слезу и налил еще по пол кружки. Они молча выпили. Парень широко улыбнулся. Мужчина посмотрел на его ноги. Они были босые и розовые, и на них не было следов обморожения. Парень заметил взгляд и погрустнел. Мужчина снял свои шерстяные носки и натянул их на ноги парня.
– Спасибо, пап.
Мужик махнул рукой.
– Сейчас картошечки наварим, как ты любишь, целенькой. Огурчиков достану и кабачков, тех, что еще мама купорила. Посидим, Новый год справим.
Мужчина обнял сына и прислонился лбом к его лбу.
– Ты молодец, молодец, что зашел. Я щас.
Мужчина открыл люк в полу и начал спускаться в погреб. Послышался звук стукающихся друг о друга стеклянных банок.
– Подсоби.
Парень наклонился, поднял трехлитровую банку с маринованными кабачками и поставил рядом на пол.
– Лестницу бы заменить, – рассуждал мужчина, поднимаясь обратно.
Они сидели рядом на скамейке, смотрели в окно. За окном крутила метель. Выл ветер, и в дальнем углу протяжно свистело. Часы начали отбивать. После двенадцатого удара мужчина сказал:
– Вот и справили, вот и славно.
– Пойдем, пап.
– Пойдем.
***
– Сколько он здесь пролежал? – спросила сухонькая бабка.
– Пару дней, наверно, – ответила крупная женщина в малиновом платке.
Они смотрели, как мужики вытаскивали из погреба мертвое тело.
– Ивановна к нему сегодня зашла пирожков занести. Дверь нараспашку, банка возле открытого погреба стоит, заглянула, а он там… готовенький.
– Пьяный, что ль был?
– Лестница прогнила.
– Сначала жена, потом сын, вот и собрались все там.
– Сын-то в новогоднюю ночь и помер, кажись.
– Пошли к Ивановне, еще поминки готовить.***
Сила наполняет желанием взлететь, нестись куда-то с дикой скоростью, несмотря на преграды.
Знание прикасается к нам, мы замираем, затаив дыхание.
Радость превращает нас в веселый прыгающий мяч.
Печаль сворачивает клубочком.
Смирение опускает наши плечи.
Счастье разрывает на мелкие кусочки и развеевает по всему миру, чтобы досталось каждому.
Страх делает нас меньше.
Гнев заставляет дрожать.
Злость – зеленеть и становиться горьким.
Сочувствие вытягивает наши руки, открывает сердце и превращает в тихую волну.
Испуг выдает таблетку адреналина.
Стыд заливает краской.
Ярость стучит в ушах.
И лишь любовь, может делать с нами все что захочет.
Сон
В один день жара тридцать градусов, дождь, а потом снег. Падающие жемчужные капли дождя, скатывающиеся по зеленым листьям льдинки и еще яркое, слепящее солнце, как во сне. Может это и есть сон. Надо проверить. Если сон – то я могу изменить все в этом мире. Хочу розовых летающих кроликов. О, кролик! Это сон. Значит, я счастлива, рядом мой любимый, и мы будем пить чай прямо в этой беседке. А потом мы возьмемся за руки и будем летать в сиреневом небе, греясь в лучах солнца и кидаться скатанными в снежок облаками. Потом потрясем большую тучу, пробежимся по радуге, найдем в конце горшочек с золотом и сразу же забудем о нем, увлекшись поцелуями. После я проснусь, по-настоящему обниму своего любимого. И за чашкой утреннего чая не замечу на главной странице поисковика новости об аномальных погодных условиях, о редком оптическом эффекте, вызывающем сиреневый цвет неба, о кладе, найденном одним из жителей глухой деревни и о необычных животных, которых запечатлели на телефон туристы в городском парке.
Почти весна
Яркий рыжий свет заходящего солнца отражался в окнах домов. Рисовал замысловатые тени на солнечных пятнах от еще голых, непроснувшихся деревьев. Календарь давно показывал весну, но холодные ветры отказывались покидать город.
Она стучала каблучками по серому едва подсохшему асфальту и зябко кутала руки в длинный зеленый шарф. Резкий порыв ветра ударил вбок и на мгновение прервал мерный стук. Последовало несколько неритмичных ударов. Она ускорила шаг, и мелодия каблучков зазвучала канканом.
Зажужжало в кармане.
– Как ты там? – прозвучало в гарнитуре.
– Еле держусь, – тихо ответила она.
– Я встречу, – ответила гарнитура и отключилась.
Розовощекий здоровяк стоял у подъезда. Тонкая, словно струна, девушка подошла к нему, что-то сказала и начала оседать. Здоровяк подхватил и понес в дом.
– Пей, – сказал здоровяк, втискивая в окоченевшие бледные руки горячую кружку с бордовой жидкостью.
– Я не могу, это не мое, – запричитала девушка.
– Пей, это подарок. Подарок не обсуждается.
Она сделала глоток, обожглась, хотела выплюнуть в кружку, но под пристальным взглядом здоровяка проглотила.
– Горячо, – хрипло пожаловалась она.
Здоровяк прикоснулся к кружке, и она стала заметно холоднее. На одном дыхании девушка допила содержимое и протянула кружку здоровяку. Он втянул широкими ноздрями аромат, исходящий из кружки и блаженно произнес:
– Рождественский.
– Спасибо, – сказала девушка, кутаясь в полосатый плед.
На ее щеках появился легкий румянец, и кончики пальцев перестали быть синими.
– Не за что. По сути, это я виноват в твоих проблемах.
– Не клевещи на себя, с каждым могло случиться.
– С тобой не случается.
– Ну, так я умница, а ты всегда был вздорным.
– Я, пока тебя ждал, подборку фото сделал. Там цветы, пчелы, солнце. Хочешь посмотреть?
– С удовольствием.
Она взяла у него ноутбук, поставила на колени, запустила слайд-шоу и укуталась обратно в плед. Через минуту она словно заснула с улыбкой на лице, в комнате запахло сиренью и послышалось щебетание птиц. Яркие лучи солнца ударили в окно, освещая хоровод блестящих пылинок.
Здоровяк тихо вышел в коридор, обулся, накинул пуховик и беззвучно закрыл за собой входную дверь. У него