Предстояла обычная вечерняя круговерть – в садик за сыном, по магазинам, ужин и бесконечные Сенькины шалости перед сном, которые по возможности нужно предотвращать, чтобы не нанести еще большего ущерба Лениному хозяйству.
Она уже шла к метро, когда ее окликнул знакомый бархатный голос:
– Натали…
Она замерла на секунду – не показалось ли, не почудилось ли от переутомления и перегрева…
– Натали… – прозвучало снова, как музыка.
Она обернулась.
Влад стоял возле своего «Лексуса» – бледный, растерянный и как будто виноватый. Во всяком случае, Натка никогда не видела у него таких несчастных, почти плачущих глаз. В руках Влад держал трогательный букетик фиалок.
– Натали! – Он бросился к ней и поцеловал руку, не стесняясь прохожих и выходивших из здания Наткиных сослуживцев. – Я не понял, что между нами произошло… Что случилось? Ты так внезапно ушла, ничего не объяснив… Я две ночи не спал, переживал, думал, чем тебя обидел!
Ната взяла букет фиалок, кокетливо понюхала, отмечая на себе любопытные взгляды коллег, которые даже шаг замедлили, чтобы понаблюдать за ее счастьем.
– Ничем ты меня не обидел, – сказала она, стараясь, чтобы в голосе не очень явно звучала радость. – Просто…
– Ну что, что? – Влад обнял ее и повел к машине. – Что я сделал не так, солнце, почему ты убежала?!
Он помог ей сесть в салон, закрыл дверь и поспешил на водительское сиденье.
Натка решила – сейчас или никогда. Она расскажет ему про Сеньку и посмотрит, чего стоит этот его несчастный взгляд, переживания и букет фиалок.
– Ты сказала про ребенка, какого-то сына…
– Это мой сын, Сеня. Арсений. Ему шесть лет.
– Шесть лет! – восторженно прошептал Влад. – И ты молчала, солнце? Молчала, что у тебя есть шестилетний сынишка!
– Я думала…
– Знаю, ты думала, что меня напугает ребенок! – Влад воздел руки к небу. – Ты думала, что я с тобой просто развлекаюсь и известие о сыне меня не обрадует. Понятно, солнце… – Он нахмурился и отвернулся к окну. – Понятно, за кого ты меня принимаешь. Или… послушай, а может, это ты относишься ко мне несерьезно? Зачем говорить о сыне человеку, с которым не собираешься связывать свою судьбу, а, солнце? – Влад повернулся к Нате, схватил ее за плечи и заглянул в глаза. – Я для тебя игрушка, да? На неделю, на месяц, на полгода? Скажи правду, солнце, чтобы я потом горького разочарования…
– Нет, – прошептала Натка, – что ты говоришь! Какая игрушка! Я… я… – Она хотела сказать «люблю тебя», но почему-то забыла эти простые слова. – Я не сказала о Сеньке, потому что боялась потерять тебя… Кому сейчас нужны чужие дети… – Она закрыла лицо фиалками и заплакала. Она заревела от счастья – от нереального, нежданного счастья.
– Мне, мне нужны дети. – Влад прижал ее к себе, поцеловал в волосы. – И не чужие, а твои. Скажи, какой он, Семен? Беленький? Темненький? На тебя похож?
– Не беленький и не темненький, – улыбнулась Натка, – серединка на половинку. Хулиган страшный. И зовут его не Семен, а Арсений. Сеня!
– Господи, глупенькая. – Влад еще крепче прижал ее к груди. Фиалки смялись, но Натка боялась спугнуть момент фантастической близости, поэтому сидела, не шелохнувшись и прижавшись к Владику, слушала, как сильно и возбужденно бьется его сердце. – Какая же ты глупенькая… Меня столько времени промучила, не могла ничего объяснить… Ты правда из-за этого сбежала? – Он взял Наткину голову сильными теплыми ладонями, отстранил от себя и снова заглянул в глаза так, будто душу хотел наизнанку вывернуть. – Правда?
– Нет, – созналась она. – Меня звонок испугал. Я, конечно, не должна была трубку брать, – торопливо начала оправдываться она, – но ты пойми, ты… такой красивый, богатый, вот я и подумала – ну не могу у тебя я одна быть!
– Понятно, – сошел с лица Влад, отстранил ее и положил руки на руль. – Решила меня поймать.
– Не поймать, а убедиться, что не права в своих подозрениях! Прости… А там вдруг мужской голос… про кредиты… Я думаю – какие кредиты? Ты ведь такой богатый… Зачем тебе деньги в банках занимать, кредиты – это для бедных… Для Светки, например. Ну, или для меня… – Она совсем запуталась в объяснениях, сбилась, почувствовала, что краснеет, а ей не хотелось терять этого нового, переживающего, влюбленного и такого трогательного Владика! Она бы руку себе дала отрубить, только бы он о ней не подумал плохо… Никогда она не расскажет ему, в чем его заподозрила и почему убежала.
– Натусь, – снисходительно усмехнулся Влад. – Ну кто тебе такую глупость сказал, что кредиты – только для бедных? Да любой бизнес на кредитах делается! А где еще взять быстрые деньги, если ты не миллиардер? На кредиты берут другие кредиты, так и крутятся. Все, слышишь, не только я! Это нормально.
– Так ты не машину на этот кредит купил? – затаив дыхание, спросила Натка.
– И машину тоже. Я же тебе объяснял… А вообще, знаешь, нечего забивать свою хорошенькую головку мужскими делами. Какая разница, как я делаю деньги? Главное, я их делаю для нас.
– Для нас?!
– Для тебя, для себя и для… Семена. Раз у нас есть сын, нам нужно много денег! Я же не могу привести семью в эту квартиру.
– Влад, у тебя очень хорошая квартира, я таких, если честно, не видела…
– Глупышка, это съемное жилье, хорошее, но чужое. А нам нужен… дом. Загородный, свой. Если в ближайшее время я проверну дело, которое задумал… Натали, солнце, ты веришь в меня?
– Верю! – Натка бросилась ему на шею. – Я верю, милый, дорогой, любимый, хороший мой…
– Ну, значит, и квартира у нас будет своя, и дом, двухэтажный, и… дочку ты мне родишь, – Влад легонько и ободряюще похлопал ее по спине.
– Владик… ты что, предложение мне делаешь? – задохнулась от счастья Натка.
– Я тебе его уже давно сделал, солнце. А ты не заметила? С сегодняшнего дня переезжаешь жить ко мне. Закатим пир в честь нашей семьи!
Он мягко тронулся с места и выехал на проспект. Натка сидела, боясь пошевелиться.
Неужели все это происходит с ней?
Квартира, дом, муж-красавец, обожающий Сеньку, дочка, свой бизнес и три машины… Ей даже дурно стало от всего этого, затошнило немного, как от переизбытка сладкого…
– Владик… Нам только в детский садик нужно заехать.
– Зачем?
– Сеньку забрать.
– Ах да… Говори адрес.
Не бывает все так хорошо. Натка вдруг почувствовала необъяснимый первобытный страх. Он накрыл ее с головой, сжал сердце, заставил трястись колени… Ну, не бывает!
Она позвонила Лене, чтобы рассказать, как все замечательно, и получить от сестры подтверждение, что именно так может и должно быть, но Лена не ответила.
– Знаешь что, – сказала Ната Владу, – давай сначала к сестре моей заедем, я вещи свои заберу и записку ей оставлю.
– Как скажешь, солнце. – Влад развернулся в неположенном месте, и Ната заметила, как за ними этот маневр повторил красный, наглухо затонированный «Фольксваген Гольф». Кажется, этот «Фольксваген» ехал за ними от ее работы.
Отвратительно-кислое чувство страха опять захлестнуло Натку. А вдруг ее все-таки хотят убить? Вдруг следят за каждым шагом? Она кожей чувствует, что это так…
– Чего вертишься? – спросил Влад, заметив, что она оглядывается.
– Да так… Показалось, что не туда поехали.
– Солнце, я всегда все делаю так. Не елозь! Кстати, отчего ты у сестрицы живешь?
– Ее Сенька любит.
– Отлично. Значит, мы часто сможем оставаться наедине.
«Фольксваген» неотступно ехал за ними, иногда отставал, но тут же перестраивался и догонял.
Наверное, нужно все рассказать Владу. Про два миллиона, про «зорких беркутов», про страх, про то, что необходимо вычислить, кто ее подставил, а теперь хочет убить… Наверное, надо рассказать, только очень уж страшно. Они еще жить вместе не начали, а она на него выльет ушат своих неразрешимых проблем. Нет, вот поженятся, выгорит у него его дело, и тогда… Если все как-нибудь само не рассосется, то… заплатят они эти два миллиона, и дело с концом! За жену и дочку – это такая малость… И будет она жить где-нибудь в ближнем Подмосковье, бросит работу, создаст идеальный дом с семейными традициями, изысканными обедами, фирменными пирогами и огромной елкой на Новый год, под которой все будут находить заветные подарки. А летом – всей семьей куда-нибудь на острова, где пальмы, море и белая яхта с раздуваемыми ветром парусами…
Замечтавшись, Ната забыла про красный «Фольксваген».
* * *
Эта девчонка оказалась красавицей. Русые волосы до плеч, стройная фигура с тонкой талией, высокой грудью и длинными ногами. Лицо – милое, хорошенькое, свежее, не обремененное интеллектом.
Жалко милую красивую дурочку.
Красный тонированный «Фольксваген» тронулся за серебристым «Лексусом», нагнал его в потоке и больше не отставал.
Жалко, конечно, но… Таких дурочек надо учить.
И чем раньше, тем лучше.
«Лексус» неожиданно развернулся через двойную сплошную. «Фольксваген» бесстрашно повторил его маневр.
Не заметили бы слежку раньше времени…
Впрочем, эта длинноногая вертихвостка вряд ли способна что-то заметить. Такие, как она, словно ночные бабочки, слетаются на пламя вечной любви и мнимого благополучия.
А получают – смерть.
Вот только никак не удается застать эту бабочку одну. Но ничего – это дело времени.
* * *
Сенька, увидев Влада, вдруг разревелся.
– Хочу к тете Лене!
– Сень, мы теперь одной семьей будем жить – ты, я и дядя Владик. Смотри, какая машинка красивая. Сейчас мы на ней к дяде Владу поедем, – попробовала успокоить сына Натка.
– Хочу к тете Лене! – выл Сенька и упирался, когда она усаживала его в «Лексус».
– Может, не стоит ребенка травмировать? – спросил Влад. – Пусть у тети Лены пока поживет.
– Так он к тебе никогда не привыкнет, – возразила Натка, с трудом запихивая сына на заднее сиденье.
– Может, чупа-чупсом его затк… отвлечь? – спросил Влад, когда Сенькины вопли стали невыносимыми.
– Сам успокоится, – отмахнулась Натка.
– Когда?
– Не знаю. Его только Лена умеет быстро успокаивать.
Влад вздохнул и улыбнулся.
– Я обязательно научусь его успокаивать. У нас все будет хорошо. Да, Семен?
– Сам ты Семен! – крикнул в ответ Сенька и зашелся в новом приступе рева.
Пира, ознаменовавшего новую семейную жизнь, так и не получилось.
У Влада в холодильнике нашлась только замороженная пицца и засохший сыр.
– Что ж ты не сказал, что у тебя шаром покати? – сокрушалась Натка, осматривая более чем скромные запасы. – Я бы у Лены хоть колбасы и яиц захватила!
– Прости, солнце, совсем замотался, забыл.
Натка разогрела пиццу в микроволновке, но и скудного ужина не получилось, потому что Сенька, испытывая найденную на новом месте зажигалку, случайно подпалил занавеску на окне. Натка бросилась ее тушить – водой, ногами, с визгами-воплями, – но занавеска сорвалась с окна и обгорелым концом упала в пиццу, отчего та стала вонять синтетикой и приобрела неприятный вкус.
– Он часто так делает? – сухо поинтересовался Влад, не принимавший участия в тушении занавески.
– Бывает, – всхлипнула Натка. – Хочешь, я ему ухо надеру?
– Не стоит, – поморщился Влад. – С детьми надо уметь разговаривать.
Разговаривать он, правда, с Сенькой не стал, видимо, это было запланировано на будущее.
К ночи у Сеньки поднялась температура – тридцать восемь и пять. Он лежал на диване красный, несчастный, его колотило в ознобе под двумя одеялами.
– Наверное, надо «Скорую» вызвать, – щупая лоб сына, обеспокоенно сказала Ната.
– Все дети болеют, – пожал плечами Влад. – Пойдем спать, солнце, к утру у него все пройдет.
– Не уходи, мам! – заканючил Арсений.
– Будь мужчиной, Семен! – прикрикнул на него Влад. – Я в твоем возрасте не ныл и не мамкал!
Сенька жалобно заскулил, отвернулся к стене и накрылся одеялами с головой.
– Может, за жаропонижающим сбегать? – спросила Ната, чувствуя, как от жалости к сыну к горлу подступает ком.
– Травить ребенка таблетками? – возмутился Влад. – Только через мой труп. С утра начнем холодные обливания.
Ната с восторгом подумала, как он прав! Химия – это отрава, закаливание – вот путь к здоровью. Через несколько месяцев Арсений станет закаленным, воспитанным мальчиком. Ведь у него перед глазами будет пример настоящего мужчины.
– Я люблю тебя, – обняла она Влада.
– А я тебя обожаю, солнце…
* * *
Никита запретил себе думать об этом.
Не было белых тюльпанов, не было томительного ожидания у подъезда, не было растерянного, но в то же время немного ироничного взгляда Лены и этого холеного хмыря в белом костюме, который держал ее под локоть… Ничего не было.
И тем не менее под ложечкой ныло как после запрещенного удара.
Дома он позволил себе заглушить боль двумя рюмками коньяка и органной музыкой Баха, которую включил на полную мощность, несмотря на поздний час.
Он так и заснул на диване, одетый, под жизнеутверждающий орган.
Ему приснилась Лена в черном вечернем платье с бриллиантовым ожерельем на шее. Она шла по красной дорожке, как известная актриса на Каннском фестивале. Вокруг суетились фотографы – щелкали затворы фотокамер, мелькали вспышки, – а толпы холеных красавцев в белых костюмах пытались взять у нее автограф.
– Лена! – через их головы крикнул Говоров.
Она оглянулась, ожерелье исчезло с ее шеи, а шикарное платье превратилось в судейскую мантию. Говоров понял, что Лену надо спасать – от этих вспышек, от белых костюмов, от автографов. Никита рванулся вперед, но тут же застрял в вязкой, точно болото, толпе и начал задыхаться, тонуть…
Он проснулся, выключил музыку, разложил диван, постелил, разделся и лег.
«Ничего не произошло, – сказал он себе. – В конце концов, она мне обет верности не давала…»
В прокуратуру Никита приехал невыспавшийся, разбитый и злой. Две чашки крепкого кофе не спасли, и он вышел в коридор покурить.
В закутке под лестницей затягивалась длинной коричневой сигаретой Маша – еще одно напоминание о Кузнецовой, потому что Маша была лучшей подругой Лены.
– Что смурной такой? – поинтересовалась она, глядя, как Говоров слегка дрожащими пальцами достает сигарету из пачки.
– Не выспался, – отмахнулся Никита. – Баха слушал.
– Хорошее дело, – одобрила Маша. – Нет чтобы хорошим делом вместе с Ленкой заняться! Она тоже Баха любит.
– Да что ж это такое! – Никита стал хлопать себя по карманам в поисках зажигалки.
Маша протянула ему сувенирную коробочку спичек, продолжая гнуть свою линию.
– Ленусик совсем закисла: работа – дом, работа – дом… Смотреть жалко.
– Видел я, как она закисла, – пробормотал Никита, ломая о коробок спичку за спичкой…
– Что ты видел? – насторожилась Маша.
– Да так… – Меньше всего Никите хотелось рассказывать о вчерашнем своем позоре, хотя он понимал: Маша на правах лучшей подруги все равно рано или поздно о нем узнает.
Он наконец прикурил, втянув терпкий дым в легкие. Последняя сигарета, привычно подумал он в свое оправдание. Точно последняя…
– Выкладывай, все равно узнаю, – требовательно потеребила его за рукав Маша.
Говоров как можно равнодушнее пожал плечами. Может, и правда самому лучше все рассказать, чем ждать интерпретации событий от Лены.
– Хотел я вчера Лену на Баха позвать, цветы купил, к подъезду пришел, чтобы с работы встретить…
– Ну? – от нетерпения Маша едва не притопнула.
– Прождал два часа. Она приехала на «БМВ Х6» с каким-то плейбоем и ведром роз.
– Ленка?! С плейбоем?! – Маша расхохоталась. – Да это у нее по делу!
– И ведро роз?
– Ты просто не знаешь, какие у нее проблемы, – заговорщицки тихо сказала Маша. – Она мне по телефону рассказывала, что ее сестра опять в какую-то аферу вляпалась, а она Натку спасает.
– На «БМВ»? – усмехнулся Никита.
– А то ты не знаешь, как спасать надо! – возмутилась Маша. – Того обаял, этому улыбнулся, тут попросил, там пообещал… – Маша замолчала на полуслове, будто сообразив, что загнула совсем не то и ее логика неприятна Никите. – Говоров! Ну как тебе не стыдно… Ты что, Ленку нашу не знаешь?! Она же света белого из-за своей работы не видит. Ответственность – сумасшедшая, загруженность – бешеная, да еще то сестрица фортеля выкидывает, то Сашкины проблемы решать приходится. Сенька все время на ней! Крутится как белка в колесе, и если она взяла ведро роз и на крутой тачке приехала, значит, так надо для дела. Уж поверь мне!