Ваня шёл вместе с расчётом станкового пулемёта, куда его определили вторым номером.
В назначенное место вышли в темноте. Артиллеристы поспешили занять заранее указанные позиции. Маскировали орудия. Поудобнее укладывали снаряды. Взвод охранения изготавливал к бою пулемёты, беря на прицел огневые точки и казармы.
Работали молча, сосредоточенно. Ваня проверял патроны и в мыслях подгонял наступление утра. Больше всего ему хотелось увидеть, как вспыхнут ненавистные самолёты с чёрными крестами. Сколько раз, вжимаясь в землю, Ваня исподлобья вглядывался в небо, где кружили бомбардировщики. Свистели бомбы, и земля дрожала от взрывов…
— Ещё раз предупреждаю, — раздался голос командира отряда. — Стрелять лишь по сигналу красной ракеты!
Дождь утихал. В неясном предутреннем свете проявлялись самолёты, склады, казармы.
Красная ракета взлетела неожиданно и повисла в сером небе. И тут же воздух задрожал от пушечных выстрелов. У самого уха Вани загремел пулемёт. Ване некогда было даже взглянуть на аэродром — он следил, чтобы не заело ленту. Когда же ему удалось краем глаза увидеть поле боя, он с радостью обнаружил что тут и там на аэродроме пылали огромные костры.
Рвались боеприпасы. Немцы беспорядочно стреляли, но трассирующие пули пролетали высоко.
Когда взрыв всколыхнул воздух и невидимая сила смахнула Ваню с пригорка, раздалась команда:
— Всем уходить! Орудиям — сниматься с позиции! Взвод охранения — занять место в конце колонны!
…Ещё долго гул разрывов и эхо беспорядочной стрельбы доносилось до партизан, быстро удалявшихся от места боя. Охранение — там находился и Ваня Шкелев — было готово встретить преследователей. Но немцы так и не решились броситься вдогонку. Впрочем, нм было тогда не до этого. Неожиданный налёт партизан надолго вывел из строя аэродром.
— Теперь будут знать, как бомбить нас, — сказал Ваня отцу, который шагал рядом с ним.
— Будут, сынок, — сказал отец. — Не только это будут помнить — проклянут минуту, когда решились напасть на нашу страну…
…Никто уже не сказал бы, сколько дней и ночей продолжался этот бой. Не успевал он утихнуть в одном месте, как с новой силой вспыхивал в другом.
Каратели, как волки, шагали по неостывшим следам партизан. Много суток люди не ели горячего, не пили кипятку. Спали на ходу, падали в снег и с трудом поднимались. Кто терял последние силы, мог надеяться только на руку друга. Кончались патроны, и каждая граната была на вес золота. Февраль сорок третьего выморозил до дна даже никогда не замерзавшие прежде болота. Вторая клетнянская бригада из последних сил отбивалась от врага.
Лунные, морозные ночи были наполнены тревожным ожиданием. Разведчики возвращались с невесёлыми сведениями: бригада в кольце, и кольцо с каждым днём и часом стягивалось туже и туже.
— Ты, Ванюша, держись середины колонны, — сказал отец, когда объявили короткий привал. — Оно надёжнее так…
Ваня с жалостью посмотрел на отца. Щёки у него были отморожены, почернели, глаза горели каким-то нездоровым огнём, пальцы едва держали автомат. Время от времени отец загребал рукой пригоршню снега и запихивал его в рот. Губы кровоточили, а от снега лопались ещё сильнее.
Ване тоже хотелось пить, а ещё больше — есть.
— В середине колонны должны быть раненые, — ответил Ваня. — А я здоров.
— Эх, сынок, нелёгкая тебе досталась доля, — с трудом говорил отец. Он сидел прямо на снегу, откинувшись спиной на вековой дуб.
— Ничего фашисты с нами не сделают, — сказал Ваня. — Вот посмотришь! Шкелев-старший попытался было улыбнуться, но кровоточащие губы причинили ему такую боль, что лицо невольно искривила болезненная гримаса.
— А знаешь, Ваня, наверное, ты прав, — продолжал, чуть приободрившись, отец. — Сколько на нашу молодую республику бед наваливалось, сколько раз предрекали нам конец… А мы только сильнее становимся после всех испытаний. У меня ведь это — третья война: сначала первая империалистическая, потом гражданская. Теперь с фашистами нужно рассчитаться…
У Вани от голода кружилась голова, и порою его охватывало такое чувство, словно он вот-вот взлетит над землёй.
— Возьми, — сказал отец, протягивая Ване крошечную, в полкулака, чёрствую горбушку. — Последняя…
Ваня жадно схватил хлеб и впился в него зубами. Он съел почти половину, как вдруг его словно молния пронзила. Он вспомнил, что в середине колонны на уцелевших санях лежат раненые. И в последний раз их кормили два дня назад…
Ваня поднялся и, ничего не сказав отцу, почти поплыл по глубокому снегу. Сугробы доходили до пояса, в некоторых местах Ване приходилось разбивать твёрдый наст руками.
Он подошёл к первым же саням. Там лежали закутанные в одеяла и прикрытые сеном двое. Один был без сознания и что-то невнятно говорил в бреду. Второй партизан лежал с открытыми глазами и смотрел в небо. Он заметил Ваню и спросил:
— Немцы далеко?
— Не слышно уже вон сколько времени, — сказал Ваня как можно бодрее.
— Это хорошо, глядишь — и оторвёмся… Хотя нет, не оторвёмся… Нам бы пургу, снег… А нынче даже ночью светло, как днём…
В хвосте колонны дробно застучал пулемёт, ему стали вторить автоматы. Глухо разрывались мины.
— Сниматься! Немедленно сниматься! — побежал приказ от партизана к партизану. Все задвигались, стали подниматься, выстраиваться в колонну по четыре.
Ваня даже не попрощался с раненым и побежал туда, где находился отец.
Но отца на месте уже не было, мимо бежали люди, испуганно ржали от близких разрывов копи. Фашисты стреляли разрывными пулями, и лес наполнился страшным гулом. Казалось, пули летели отовсюду и от них ни убежать, ни укрыться.
— Эй, парень, сюда! Ко мне! — чей-то резкий голос вывел Ваню из растерянности.
Он увидел высокого партизана с ручным пулемётом и двумя запасными дисками под мышкой. За спиной у него висел тяжёлый вещмешок.
— Хватай диски и за мной! — приказал он. — Куда это задевался мой второй номер?
Он сунул Ване в руки диски и кинулся вперёд, даже не посмотрев, бежит ли юный помощник за ним. Доверие окрылило Ваню и он вовсю старался не отставать от пулемётчика. Мимо проносились сани, бежали люди. Стрельба приближалась.
— Здесь! — крикнул высокий партизан и кинулся в снег. Он ловко пристроил пулемёт между двух сосен-близнецов. Руками разгрёб снег, поудобнее улёгся. Потом, что-то вспомнив, приподнялся, быстро вытащил из вещмешка две гранаты на длинных ручках. Положил справа от себя.
— Идут! — крикнул пулемётчик. — Идите, идите! Голову, голову убери, парнишка! — обратился он к Ване и тот страшно удивился, как это партизан заметил, что он приподнялся, чтоб лучше увидеть наступавших фашистов.
Немцы шли по дороге. Их чёрные шинели резко выделялись на снегу.
— Ближе, ближе! — приговаривал пулемётчик, прильнув к прикладу «Дегтярёва».
Он подпустил их так близко, что Ваня испугался. Ему показалось, что фашисты видят их и хотят взять живьём.
Пулемёт выпустил длинную очередь, и первые два ряда фашистов, как марионетки на ниточках, задёргались на месте и попадали.
Фашисты попытались обойти пулемёт с фланга, но две гранаты на время остановили их. Офицер, размахивая пистолетом, поднял-таки солдат в атаку.
— Давайте, давайте сюда! — кричал партизан, и его пулемёт «вырубывал просеки» в рядах наступавших.
Вскоре немцы подтянули миномёты, и мины разорвались за спиной у партизанской засады.
— Вот теперь самое время и позицию поменять, — сказал пулемётчик. — За мной!
Они отползли назад, и глубокий снег надёжно скрыл их от глаз противника. Они уже догнали партизанское охранение, а позади ещё рвались мины… Спустя два дня, в пургу, партизанская бригада прорвала окружение и примкнула к соединению Фёдорова.
С частями Советской Армии Ваня Шкелев встретился на реке Сож.
— Ты, Иван Шкелев, за свои двенадцать лет достаточно навоевался, — сказал ему командир дивизии, к которому он обратился с просьбой зачислить в ряды Советской Армии. — Теперь твоё дело — учиться и учиться! А фашистов мы добьём, можешь не сомневаться!
…В Калининграде хорошо знают штурмана дальнего плавания коммуниста Ивана Афанасьевича Шкелева. «Это человек с партизанской закалкой», — говорят о нём товарищи.
Пулям навстречу
О Вале Проценко мне приходилось слышать часто, а вот увидеть никак не удавалось.
Алексей Фёдорович Фёдоров даже сказал мне: «Вы что же это, товарищ Давидзон, лучших бойцов пропускаете? Не годится!»
Наконец случилось так, что я участвовал в бою вместе с Проценко — под деревней Несимковичии в Белоруссии. Бой был жаркий, силы фашистов в несколько раз превосходили наши. Когда я увидел Валю, она уже была тяжело ранена… Снимок, который вы видите, был сделан после возвращения Вали из партизанского госпиталя в Москве…
В ту ночь они заночевали на заброшенном лесном хуторе. Раненых поместили в крошечной баньке. Остальным места под крышей не хватало. С едой было совсем плохо — варили грибы, иногда удавалось нарыть десяток-другой картофелин. Соль давно кончилась, запах хлеба они и вовсе позабыли. За тридцать восемь суток, минувших со дня прорыва из окружения под Киевом, они лишь дважды заглянули в село. В первый раз им повезло — немцев не оказалось, партизаны отоспались, перебинтовали раненых. В другой раз их встретили кинжальным огнём, и отряд сократился едва ли не наполовину…
Валя Проценко — невысокая, хрупкая па вид — выглядела совсем ребёнком. Щёки втянулись, гимнастёрка, ещё недавно туго обтягивающая плечики, теперь топорщилась и казалась очень большой. Ещё тогда, в июле 1941 года, командир дивизии, уступив настойчивым просьбам двух студенток медицинского техникума взять их санитарками, сказал: «Пусть начмед решает. Абрамчук, видно, возьмём, а вот вас, Проценко, сомневаюсь… вы и раненого-то не вытащите… силёнок не хватит». Так оно и получилось: вполне удовлетворённый их знаниями медицины, начмед Вале отказал наотрез. «Я не в услужение к вам иду! — взорвалась Валя. — Я хочу быть полезной бойцам. Это мой долг — долг комсомолки! Не уйду из части, хоть расстреляйте!»…Своего первого раненого Валя запомнила на всю жизнь. Это было на речке Ирпень под Киевом. Позиции артиллерийского дивизиона располагались средь вековых сосен и светлых берёз. Немцы продвигались вдоль шоссе. Батарея расстреляла их в упор.
Тогда фашисты спешно подтянули тяжёлую артиллерию и стальной смерч забушевал на наших позициях. Валя сидела в укрытии, обхватив голову руками. Земля содрогалась, комья тяжёлым дождём сыпались сверху. Валя даже не поняла, как она услышала слабый крик о помощи. Выглянув из окопа, увидела залитого кровью солдата. Он лежал под берёзкой и силился подняться на ноги.
— Куда? Стой! — закричал командир артдивизиона. Но было поздно: Валя выпрыгнула из окопа и, пригибаясь, побежала к берёзке. На ходу расстегнула санитарную сумку, выхватила пакет, разорвала его. Как только Валя опустилась перед раненым па колени, руки сразу же принялись за дело. Да так ловко и привычно, словно она делала перевязки тысячи раз. Осколки часто рубили ветки над головой, и они засыпали Валю…
Трудное началось позже, когда она попыталась оттянуть раненого в укрытие. Он был тяжёл и даже не сдвинулся с места. Валя чуть не заплакала от обиды. Ей казалось, что у неё оторвутся руки. Но никакая сила не заставила бы её бросить красноармейца. Обессилевший от потери крови боец как мог помогал хрупкой санитарке.
— Сестричка, сестричка, — голос из темноты прервал воспоминания, и Валя наклонилась над раненым.
— Скоро вам будет легче, — успокоила Валя. — Сегодня мы богаты — картошки нарыли вдоволь. Целое поле нашли…
— Пить, сестричка…
Валя напоила бойца из фляги.
Когда раненые уснули, Валя выбралась из баньки. Бойцы расположились у неяркого костра. Молча ели картошку, запивая кипятком, в который набросали крупно нарезанных яблок — тоже из сегодняшней добычи. Винтовки и автоматы лежали под рукой.
— Если до первого снега не дойдём до своих, — сказал лейтенант-артиллерист, — худо будет. Следы нас выдадут…
— Да мы раньше околеем от холода, — добавил кто-то.
— Ни с места! Оружия не трогать! — раздался вдруг из темноты приказ. Валя оглянулась и увидела, как со всех сторон к ним подступают неясные фигуры. Но язык был русский, чистый.
— Кто такие?
— Прежде скажите, кто вы, — спокойно ответил лейтенант и взялся за гранату.
— Партизаны…
Так, спустя пять недель после последнего боя на Ирпене, крошечный отряд бойцов Красной Армии, в котором находилась медсестра Валентина Проценко, влился в Черниговский областной партизанский отряд. Это было в рейментаровских лесах в октябре 1941 года… Вале в ту пору было шестнадцать.
Первое время Валя чувствовала себя неуютно и неуверенно в отряде. Оружия у партизан было мало — в основном карабины, винтовки, автоматы были редкостью и считались наиболее грозным оружием. После армии, после пушек и танков, которые окружали Проценко с первых дней её военной жизни, партизанский отряд заставил её усомниться в силе народных мстителей. «Разве можно причинить фашистам вред таким оружием?» — думала Валя.
— Ты не гляди, что у нас иной раз на каждого по десятку патронов, — развеял Валины сомнения старый партизан. — У нас ни одна пуля не пропадает. Мы бьём, когда враг нас не ждёт. Не успеют немцы прийти в себя, как и след наш простыл…
И всё же долго ещё девушка в мечтах своих уносилась за далёкую линию фронта, видела себя в бою. Думала, пересидит зиму, а там будет пробиваться дальше, к фронту.
Но когда стала ходить на операции и увидела, как бежит враг, поняла: её место здесь, с партизанами!
Первую и вторую роту срочно построили на поляне. Командир отряда коротко объяснил:
— Немцы на рассвете напали на нашу заставу. Кто-то, видно, вывел карательный отряд нам в тыл. Застава погибла. Фашисты захватили аэродром. Потом сурово добавил:
— Нужно во что бы то ни стало выбить немцев. Сами знаете, раненых у нас много. Сегодня должен прилететь самолёт с Большой земли. Аэродром нам нужен, как воздух!
Лес просыпался. Птичье разноголосье навевало ощущение безмятежности, ничто не говорило о том, что в нескольких километрах, в опасной близости от партизанской базы, обосновались фашисты. Никогда раньше не рисковали они проникать так глубоко в лес.
Валя перед выходом осмотрела своих раненых, которых подготовила к отправке в советский тыл. Потом догнала отряд. В ушах ещё звучал тихий голос подорвавшегося партизана-минёра: «Вы уж там… не пожалейте себя… Выбейте фашистов с аэродрома…»
Подрывника Валя знала давно. Весёлый чубатый парень подошёл к ней, когда она растерянно оглядывалась на новом месте. Это было сразу же после прихода в отряд. Тогда вид одетых кто во что горазд людей с охотничьими ружьями, рваные палатки, где даже от дождя не укрыться, убийственно подействовали на девушку.
— Что, подруга дней моих суровых, заскучала? — спросил с лёгкой насмешкой парень. — Меня зовут Фёдором, родом из Корюковки. Слыхала? Нет? — искренне удивился партизан. — Да она на всю Черниговщину известна!
— Я не с Черниговщины, — не слишком мягко ответила Валя, не имея намерения вступать в разговор. — Из Василькова я.
— Где это такой? — спросил Фёдор.
— Под Киевом.
— А, под Киевом, — протянул парень. — Мне так далеко забираться не посчастливилось. Вот в Чернигове аж два раза был… Большой город! Установилось неловкое молчание. Парень, видимо, смущённый, что девушка «из-под самого Киева», не знал, что сказать. И Валя поняла его.
— А вы давно в отряде?
— С первого дня, — обрадовался парень. — Даже не с первого. Ещё когда фронт далеко был, когда только базу закладывали, меня райком комсомола направил в отряд.