Квартира Алекса была на Девяносто восьмой улице в Уэст-энде, в доме, где по большей части жили добропорядочные граждане. Честно говоря, его иной раз подмывало обчистить квартиру в собственном доме, но он понимал, что это очень близко к его жилью. Да и в любом случае это было бы уж слишком грубо, даже и думать нечего. Это лишь для наркоманов. Наркоман может жить в двадцатой квартире, а взломать дверь в двадцать первой. Приходит коп и говорит: привет, Панчо, это ты спер кое-что прямо из соседней квартиры? Наркоман смотрит на него и спрашивает: кто, я? О нет, сеньор, я чист как стеклышко, а в это время пытается засунуть украденный приемник себе в задницу. Дом, в котором жил Алекс, был вполне приличным. С огромными комнатами, причем у Алекса в квартире их насчитывалось целых пять. Это было весьма удобно, когда тут жил кто-нибудь еще, Китти, к примеру. Когда у тебя такая квартира, никто не путается друг у друга под ногами.
Китти была чернокожей девушкой, с которой его познакомил Арчи. Ему она и на самом деле очень нравилась. Он знал, что она мелкая шлюшка, но это не имело значения – кому какое дело, если какой-нибудь фраер платит за то, что сам Алекс получает за так? Она часто предлагала ему деньги, но тогда Алекс стал бы сутенером, а он таких не уважал. Дело кончилось тем, что он узнал, что Китти сидит на игле и что она кололась уже тогда, когда Арчи познакомил ее с Алексом. Узнав это, Алекс пошел в город и разыскал Арчи.
– Какого хрена ты подсунул мне наркоманку? – спросил он.
Арчи ответил, что не знал. Хрен он не знал!
Да и в любом случае Алекс сам должен был понять. Если ты с кем-нибудь живешь, то должен знать, колется она или нет, – разве только ты не совсем идиот. Она заплакала, когда он предложил ей уйти. Сказала, что бросит колоться, что пойдет ради него на все. А он ответил: «Вали отсюда прямо сейчас, я не хочу жить с наркоманкой. Если сюда нагрянет полиция и найдет тут повсюду это дерьмо, меня снова посадят, причем за то, чего я не делал». Она продолжала плакать, и тогда он подтащил ее к двери и вышвырнул на лестницу. Затем обшарил ее вещи и нашел ключ, который сам ей дал. А потом вышвырнул и ее сумку. Она сидела на полу с задравшейся юбкой. Он сказал: «Вали отсюда». Наверху какая-то женщина открыла дверь и выглянула наружу. Голова у нее была в бигуди. «Ой, извините», – сказала она и снова закрыла дверь. Тогда он видел Китти в последний раз.
После того как выгнал Китти, он подумал о переезде. Не только потому, что боялся, что она кого-нибудь на него натравит или что-нибудь в этом роде, но и потому, что без нее эта квартира казалась слишком огромной. Все же он решил остаться, поскольку за такую цену было трудно найти что-нибудь столь же приличное, да и законопослушные соседи являлись хорошим прикрытием. Всегда, когда приходили копы, он говорил:
– Посмотрите, где я живу. Вокруг меня одни честные труженики, так неужели вы так и не поверите, что я завязал?
– Конечно, Алекс, – отвечали копы.
Он оделся и вышел из дому.
* * *
Когда он спустился в вестибюль, по-прежнему лил дождь. Прямо возле двери стояла девушка и печально глядела на ливень. Она жила в этом же доме. Он заметил ее потому, что она была весьма привлекательной блондинкой лет на пять старше его, но ей никак нельзя было дать больше тридцати – тридцати двух. Когда он впервые ее увидел, она шла к Бродвею вместе со своим мужем, который толкал коляску с белокурым малышом. Это было, наверное, в сентябре. Тогда было еще тепло, она была в юбке, блузке и без лифчика. Грудь у нее была что надо, и соски так и выпирали сквозь ткань. Он вспомнил, как подумал тогда – будь у него жена, которая так выставляет свои титьки, он бы голову ей открутил. Они с мужем узнали в нем соседа по дому и приветливо кивнули ему, когда он прошел мимо.
В тот день у Алекса в кармане было шестьдесят семь стодолларовых бумажек, поскольку он только что обчистил квартиру в пригороде и сдал добычу Вито, который тут же с ним расплатился. Добыча была хорошей. Он наткнулся на коллекцию монет, а в городе не было ни одного скупщика краденого, который не оценил бы этого. За коллекцию марок тоже всегда можно получить номинальную стоимость. Это не хуже кредитных карточек, хотя с ними ничто, кроме наличных, не сравнится. Дело в том, что во время дневных краж вряд ли найдешь хоть одну кредитную карточку. Обычно их носят в бумажнике с собой. А вот ночной воришка, тупой ублюдок, который шарит по дому, пока хозяева спят в спальне напротив, может рассчитывать на кучу кредиток. Но даже если он сумеет убраться, никого не разбудив, тот, у кого он их спер, первым делом с утра объявит об их утрате, так что у воришки едва ли есть шанс хоть что-нибудь по ним получить. Лучше всего, если уж ты наткнешься на бумажник с кредитками, взять только одну, ну две, в крайнем случае. Если у парня в бумажнике двенадцать карточек, он не сразу заметит одну пропавшую карточку «Америкэн Экспресс», и ты можешь успеть получить несколько тысяч прежде, чем будет заявлено о краже.
Алекс был одет по погоде, в теплое пальто и шляпу. У него был еще и зонтик, поскольку он понимал, что может довольно долго проторчать под дождем на Шестьдесят девятой улице. Девушка была в черном дождевике, на голове у нее красовалась какая-то прозрачная пластиковая штука, но зонт отсутствовал. Как только она выйдет наружу, ее мигом промочит до нитки. Алекс стал было раскрывать зонт, и тут она спросила:
– Вы не на Бродвей?
Это удивило его. В Нью-Йорке соседи по дому почти и не разговаривают друг с другом.
– Да, – ответил он. – Туда.
– Вы не поделитесь со мной зонтом? – спросила она. – Никак не могу поймать такси, уже минут пятнадцать здесь торчу.
– Хорошо, – согласился Алекс.
Он раскрыл зонт, она нырнула под него, и вместе они пошли к Бродвею.
– Я должна быть в городе в десять, – сказала она. – Никогда бы не добралась.
– Вы и на Бродвее вряд ли поймаете такси, – заметил он.
– Я должна была бы выйти пораньше, – продолжала она. – Надо было сказать нянечке, чтобы пришла не в девять, а в восемь тридцать. Но я не предполагала, что будет такой дождина.
– Вам куда? – спросил он.
– До Пайн-стрит.
– Добрых полчаса. Даже если прямо сейчас поймаете такси.
– Да, – сказала она. – Надо было лучше рассчитывать время.
Они простояли на углу Бродвея и Девяносто восьмой минут десять, затем пошли к Девяносто шестой, надеясь поймать такси на более широкой и оживленной улице. Девушка продолжала поглядывать на часы. Десять утра – рановато для развлечений, хотя черт его знает. Бывает, что и респектабельные с виду дамы вертят хвостами в мотелях в Нью-Джерси в то время, как их мужья просиживают задницу на работе с девяти до пяти. Алекс увидел такси и свистнул, а затем как сумасшедший замахал рукой, так как водитель и не подумал притормозить. Таксист заметил его в последний момент, резко повернул поперек движения к обочине и остановился, взвизгнув тормозами и разбрызгивая лужи рядом с ними.
– Слава Богу! – воскликнула она и тут же потянулась к ручке дверцы. Потом, с опозданием, предложила: – Не подбросить ли вас в город?
– Не хочу, чтобы вы делали крюк, – ответил он.
– А куда вам?
– Линкольн-центр, – соврал он.
– Я могу вас подвезти, – сказала она, – садитесь.
И скользнула на кожаное сиденье. Он сел с ней рядом, закрыл дверь и назвал водителю адрес. Такси отъехало от обочины. Она открыла сумочку, вынула пачку сигарет и предложила ему закурить.
– Спасибо, – ответил он. – Я не курю.
Она зажгла сигарету и выдохнула облачко дыма, что показалось ему зримым знаком облегчения. В ветровое стекло хлестал дождь, резиновые полосы дворников все время смахивали потоки воды прочь. Шуршали резиновые шины по мокрому асфальту, в тесном салоне стоял запах влажной одежды, напоминавший о чем-то прошедшем, только вот о чем, он никак не мог вспомнить. Девушка сняла с головы пластиковый капюшон и взбила волосы. Они были коротко подстрижены, прическа напоминала гнездо из желтых перышек. У нее были голубые глаза, которые неуловимо сужались каждый раз, когда она затягивалась сигаретой. Узкий нос, с легким налетом веснушек на переносице. Крупный рот с пухлой нижней губой. К губе прилип кусочек папиросной бумаги, девушка слизнула его, затем аккуратно сняла с кончика языка большим и указательным пальцем и сказала:
– Надеюсь, у него после меня нет других встреч.
– У кого? – спросил Алекс.
Она закинула ногу на ногу. У нее были красивые ноги, но чулки были забрызганы темными дождевыми пятнышками.
– У моего адвоката, – ответила она, выпуская струйку дыма. – А вам-то что за дело?
– Да никакого. У вас неприятности?
– Неприятности?
– Ну да, раз вы идете к адвокату.
– О, – она рассмеялась. – Да, пожалуй, это можно назвать неприятностью. Мы с мужем разводимся.
– Плохо дело, – сказал Алекс.
– Этого хочу