Орудовать клыками приучали с первых же недель — родители приносили полуживых мышей, лягушек, жуков. Детеныши быстро уразумели, что мясо — основная пища горностаев. Сыт будет лишь тот, кто самый сильный, расторопный, умелый и настойчивый, кто отстоит свою долю, а то и отберет у другого.
Так что нет ничего удивительного в том, что даже в играх у горностаев не обходится без жестокости.
Однако до настоящей грызни дело не доходило: игра кончалась в тот момент, когда приходила мать.
Все бросались навстречу, сбивали ее с йог и дружно требовали молока.
Мать с большой нежностью относилась к споим бесенятам, которые только что точили когти и пробовали друг на друге клыки, переворошили все логово, а теперь с радостными возгласами кинулись на нее. Она вылизывала их мордашки, не забывая лизнуть и под хвостом, ласковым урчанием отвечала каждому попрошайке.
Жизнь всегда дает самые лучшие уроки, в чем горностаи убеждались на собственной шкуре.
Однажды, когда весь выводок бросился навстречу матери, на чердаке появилось чудовище, великан, рядом с которым горностаи выглядели карликами. Детеныши своими глазами увидели, какое страшилище человек. Постоянное беспокойство матери при его появлении в мансарде или па чердаке было не напрасно.
Словно громовой раскат, настиг детенышей предостерегающий оклик матери, как бы ударом кнута разметав их в разные стороны, и они, попискивая, будто перепуганные птенчики, попрятались за разным хламом и охапками сена.
Мать осталась один на один с чудовищем, стоявшим на широко расставленных ногах, могучий великан и маленький зверек, который встал на защиту своих детенышей.
Однако на этот раз все обошлось благополучно человек ушел быстрее, чем появился.
Мать созвала своих малюток, для успокоения и утешения лизнула каждого в нос, и все семейство скрылось под полом.
КРОХАЛЬ
Птицы отравляли горностаям жизнь, когда отец, или мать, или оба вместе совершали ежедневные охотничьи вылазки в ольшаник за хутором Таммисту. Места им эти нравились, и не без основания. Можно было в любую минуту юркнуть под каменные кучи, укрыться в ежевике или в таволге. Здесь часто прятались от солнца лягушки, мыши промышляли семенами трав, ящерицы вылезали погреться на теплые камни. Здесь всегда, если очень тихо подкрасться и не хлопать глазами, можно чем-нибудь поживиться, добыть мышь или лягушку, схрупать какого-нибудь жука, чтобы заморить наскоро голод. Одно лишь было скверно: там все время приходилось соблюдать величайшую осторожность, — ни расслабиться, ни просто посмотреть с любопытством вокруг. Тут же поднимался крик. Как бы тихо горностаи ни подходили, какая-нибудь птица обязательно их замечала и предостерегала других, а через минуту сюда слеталась целая стая. Птицы кружили над горностаями, раскрыв клювы или растопырив когти. Злее всех были пестрые дрозды-рябинники — они старались клюнуть на лету и преследовали, если пустишься бежать, не давали возможности огрызнуться.
Впереди дрозды, следом с разноголосым визгом славки и пеночки, серый сорокопут и каменка. Они портили кровь всем хищникам, будь то лисица, кошка или горностай.
У птиц были свои счеты с горностаями, которые слопали черного дрозда, разорили гнездо славки, поймали глупого птенца дрозда-рябинника, раньше времени вылетевшего из гнезда. Если прибавить к этому яйца большого крохаля, то у птиц было более чем достаточно оснований отыграться.
Вообще-то нападение на гнездо крохаля нельзя поставить в вину горностаю. Гнездо находилось в дупле очень старой, наполовину сгнившей черной ольхи, которая едва стояла па пологом склоне лощины. Крохаль давно облюбовал это дупло и каждую весну выводил в нем птенцов. В последние годы хозяин хутора Таммисту держал гнездо под неусыпным наблюдением. Даже с, лесником договорился, чтобы старую ольху не торопились пилить на дрова.
Весной приятно было посмотреть на больших крохалей, у которых в брачный период голова и верхняя часть шеи становились черно-зелеными. Они плескались в заливе, высоко взметая брызги, подыскивали места для гнезд на земле под кустами и в камышах. Позже, когда яйца уже были в дупле, Тоомас Кивистик предупредил детей, чтобы они не подходили слишком близко к ольхе и не пугали птиц.
Разве можно удержаться и не рассказать знакомым, что возле твоего дома есть гнездо большого крохаля! Как же не посмотреть самому и не показать другим крупную и редкую птицу, которая залетает в дупло и вылетает из него, словно обыкновенная синица либо всем известный скворец. Как не посмотреть на не оперившихся еще птенцов, которые выпрыгивают из гнезда, проведя в нем лишь несколько часов, и маршируют вслед за матерью к морю. А какие яйца у крохаля — чуть не в два раза больше куриных. Настоящее лакомство для грабителя. Дупло достаточно широкое, каждый может заглянуть внутрь, даже рука свободно в него проходит.
В один ненастный день Тоомас Кивистик обнаружил, что гнездо крохаля опустошили и утащили все яйца — по крайней мере, штук десять. Воры оказались высококвалифицированные — никаких следов не оставили. Не повредили кору на ольхе или мох, местами покрывавший ствол, не примяли траву под деревом. Уж не улетел ли крохаль, сам взяв эти яйца?
То ли ворона похозяйничала в гнезде, то ли какой-нибудь двуногий добытчик принес лестницу и забрал яйца? Ничего нельзя сказать определенно. Одно лишь несомненно: нынешней весной не удастся взглянуть на птенчиков крохаля и сама птица едва ли теперь появится, а может быть, и на следующий год уже не прилетит. Во всяком случае, гнусная история. Жалко крохаля, да и вообще неловко перед всеми птицами.
Все это так. А если предоставить слово обвиняемому или взглянуть на пропажу яиц глазами горностаи? Выло бы противоестественно, если бы горностай вопреки своему естеству не заметил крохаля и его гнездовья. А раз уж заметил, то вполне естественно предположить, что заинтересовался, то есть решил поохотиться. Глаза его буквально горели, когда он выслеживал птицу. Однако в последний момент крохаль успел вылететь из гнезда, и тогда горностай наткнулся на яйца. Сколько их было? Горностай не умел считать даже до десяти. Во всяком случае, они заполнили гнездо до отказа, больше в него ни одного не поместилось бы.
Из осторожности горностай не стал нить яйца прямо в гнезде. Нет-нет, крохаля он не боялся, но, надо думать, постеснялся распоряжаться чужой собственностью в чужой квартире и закатить в ней пир.
Смешно было бы оставить, яйца на месте — значит, их надо унести. И он справился с этим делом гораздо быстрее, чем можно было бы предположить. Челюсти у горностая устроены таким образом, что открываются чуть ли не под прямым углом. Клыки обхватывают яйцо так плотно, что ему некуда выпасть, и вместе с тем настолько бережно, что не повреждают скорлупу. Ну а спуститься внутри полого ствола ольхи головой вниз, держа яйцо во рту, и одним прыжком махнуть в ивовые заросли — для этого особого искусства не надо. На каждое яйцо минута — и вся недолга!
У зверей шерстка блестит от яиц, и сами они наливаются. То ли от крохалиной пищи, то ли от какой-нибудь другой, только ость с бурым подшерстком на летней шкурке горностая-отца действительно приятно поблескивала.
Долг горностаев перед пернатыми в течение весны заметно возрос, и многие представители птичьего царства не упускали случая напомнить о нем, а по возможности и проценты взыскать, выщипывая у горностаев клочки шерсти на горбу. Таков закон жизни: приходится платить по счетам.
Как это ни печально, из дневной охоты возле ольшаника ничего путного не вышло. Разве тебя кто-нибудь подпустит близко, когда такой переполох подняли? Надо исчезнуть с глаз этих горлодеров и отсидеться в какой-нибудь норе на манер жалкого мышонка. А хуже всего, что на крик дроздов запросто могут пожаловать совсем уж нежелательные любопытные вроде канюка да ястреба, а им показываться — непростительная глупость.
ЛИСИЦЫ
Лисы жили в можжевеловых зарослях. Их логово на склоне бугра горностай хорошо знал. Он заметил его по запаху и по царившему вокруг беспорядку. Лисята, как видно, играли здесь берцовыми костями и копытцами козленка, выщипывали перья из обглоданных крыльев кряквы и хохлатой чернети. Горностай понюхал всю эту мерзость издали. Иногда его интересовало, не осталось ли возле лисьего логова чего-нибудь такого, что можно прихватить с собой или проглотить на месте. Пустые надежды.
Однажды утром, возвращаясь домой после очередной охотничьей вылазки, горностай пробежал прямо над лисьим логовом. Этого оказалось достаточно. Самец лисицы, который тоже закончил свою ночную смену и торопился к себе, тут же бросился по следам горностая. Лису втемяшилось в голову, что он может таким же образом поохотиться на горностая, как на крыс и зайцев. Раз силенок побольше, значит, хватай за холку!
В беге горностай уступает лисице. При всем желании, даже при смертельной опасности, удрать не может. Если укрыться негде, песенка его спета. На этот раз горностаю и правда пришлось раскаиваться в своей неосторожности: дернула же его нелегкая пересечь дорогу лису! Никакой норы поблизости не было, до межевого каменного вала, куда крестьяне издавна свозили с полей валуны, довольно далеко по заросшему травой лугу, а каменные кучи возле распаханной залежи еще дальше.
Самое надежное место было в старом каменном валу, туда он и припустил во весь опор, так что некогда было ни оглядываться, ни прислушиваться. Спасло его лишь то, что лису время от времени приходилось брать след. Как видно, он не догадывался, что горностай с каждым шагом все ближе к намеченной цели.
К каменному валу оба вышли почти одновременно, но все же горностай чуть-чуть опередил лиса и перед самым его носом метнулся в дыру между валунами. И надо же случиться такой неудаче: добежать успел, а укрытие выбрал негодное — попал в завал. Узкий ход никуда не вел — плоский камень преграждал дорогу.
Лис понял его затруднительное положение, сообразил, что добыча оказалась в ловушке, нужно только ее оттуда выудить. Он подошел к камням, понюхал и убедился, что горностай находится поблизости. Сунул морду в дыру, но она дальше лисьих глаз не лезла — мешали камни. Тогда он принялся выгребать из-под них землю лапами.
Горностай ощущал горячий дух врага у самою своего хвоста и слышал, как тот сопел, втягивая воздух. Пасть лиса просовывалась все дальше. Опасность явно возрастала. Тут железы, расположенные у анального отверстия горностая, непроизвольно выстрелили вонючей жидкостью прямо в нос лису. У того перехватило дыхание, он отпрянул, чтобы глотнуть свежего воздуха. Горностай воспользовался его замешательством, не медля ни секунды, развернулся в злосчастном тунике, чтобы видеть противника и пустить в ход зубы.
Одним запахом, пусть даже неприятным, от хитрюги лиса не отделаешься. Он и похуже чего-нибудь вынесет, когда есть надежда поживиться. Надо угостить его как следует, до слез, чтобы впредь неповадно было гоняться за горностаями, вцепиться ему зубами в рыло, разок-другой защемить, словно клещами, да потеребить за нос.
Именно здесь, в каменной западне, где у преследуемого нет никакой возможности удрать, а преследователь никак не дотянется, самое подходящее место преподать лису урок, наказать его за жадность.
Но и лис не лыком шит. Куда ему торопиться — сел на землю и стал ждать, уверенный в своей добыче. Ни одного шороха, близкого или далекого, слева или справа, не пропускал мимо ушей, всякий писк улавливал, готовый в любой момент схватить жертву за загривок.
На глупую лягушку, конечно, так охотиться можно и па мышь, которая недалеко от той ушла, тоже, а горностая такими уловками не возьмешь. Он и сам живет охотой, все приемы знает.
Прежде всего нельзя забывать об осторожности. Сначала надо понюхать, не трогаясь с места, а потом уж призвать на помощь уши с глазами. Горностаи высунул чуточку свои короткий нос из-под камней и тут же убрал. Затем еще раз повторил маневр, совсем немножко, на полшага, подтянув тельце вперед, и так же быстро укрылся.
Ну конечно, никуда лис не делся, продолжал сторожить. Горностай не дурак, он сразу это понял. Да и противный лисий запах чувствовал. Ладно уж, переждем.
Горностай продолжал маневры — то высунется, то скроется, то покажется, то пропадет. У лиса в глазах замельтешило и голова пошла кругом. В дыру тоже не сунешься: тяпнет тебя или вони напустит. Утомился лис от долгого сидения, никакого толку нет от такой охоты! Поднялся он со своего места, задрал хвост кверху, помочился и поплелся восвояси. Не успел на несколько шагов отойти, как горностай выскочил из своей темницы и перепрятался в другое место. Попробуй-ка его теперь достать!
ВАЛЬДШНЕП
На лугу, в нескольких прыжках горностая от Таммисту, в густой траве жила птица с длинным-предлинным клювом и коротеньким хвостом, величиною с голубя. Называлась она вальдшнепом или лесным куликом.
Когда в апреле погода перестала капризничать, вечера и ночи стали теплее, горностаи услышали, как вальдшнепы, летавшие над ольшаником, издают глухое и несколько гортанное хорканье и резкое циканье.
Ранним утром и вечером до наступления полной темноты разносились вокруг своеобразные звуки: «оок-оок, ции-ции». Днем птицы шелестели в траве и в старых палых листьях, а вскоре самка села на гнездо.
Горностаи охотились и на вальдшнепов. Да как же не охотиться, когда их слышно у тебя под самым носом и даже видно, как они взлетают с глухим хлопаньем крыльев, а не много погодя опускаются в траву чуть дальше и быстро бегут по земле.
Горностай прислушался, поднялся на задние лапы, чтобы определить направление, и длинными прыжками — для него вообще характерно скакать, а не бегать — помчался за вальдшнепом, но тот вскоре исчез. И так бывало каждый раз. Гнезда горностай тоже не нашел. Умела эта осторожная птица дурачить врагов.
Но однажды в начале лета горностаиха наткнулась прямо на птенцов. Наверное, они обнаружили себя, потому что пищали или неосторожно бегали, выйдя из укрытия. Она даже увидела маленькие комочки в коричневато-пестрых перьях, ковыляющие в траве и перепрыгивавшие-подлетывавшие с места на место. По крайней мере, один из птенцов был почти в лапах — даже слюнки потекли от запаха теплого и нежного вальдшнепика. Мало ли что годится в пищу, даже кузнечик или какой-нибудь жучок, да разве они могут сравниться с птенчиком! Но и на этот раз ничего, кроме собственных слюнок, хищнику не досталось.
В последний момент самка вальдшнепа словно с неба упала перед самым зверьком, на расстоянии полутора прыжков, как раз между барахтающимся в траве птенцом и мордочкой горностая. Сложив крылья и вытянув клюв, она будто сама просилась в пасть.
Чего тут еще ждать — прыгай и прихлопывай лапой! Однако на какие-то полшажка горностай опоздал-, вальдшнеп успел пробежать вперед настолько, что не попался, но и не пропал из виду.
Прыжки горностая становились все длиннее, все поспешнее. Вытянув лапы, распластав над землей тело и хвост, мчался он за птицей, как вдруг та взмахнула крыльями и поднялась в воздух. Расправив крылья, она планировала над ольшаником, наверное снова повернув к своим птенцам.
И в следующий раз горностай вернулся с охоты на вальдшнепа с пустым «ягдташем». Хищник, конечно, умный и хитрый, а все-таки вальдшнеп вырастил птенцов под его носом на лугу возле кустов.
ЗАЙЧОНОК
Горностай выскочил на край клеверного ноля и нос к носу столкнулся с зайчонком. Тот ужасно испугался, сиганул вверх и задал стречка. Как видно, он был зимнего помета, не такой уж маленький, вполне успел подрасти на молодом клевере, которым и сейчас лакомился.