И тут Ленка споткнулась так, что завопила и упала на колени.
– Блин горелый. А-ай! Коленку ссадила. Больно-то как, ма-амочки! Встать не могу. Может, ногу сломала даже, – стонала она, поднимаясь. Оперевшись на кучу обломков кирпичей, она эту самую кучу благополучно развалила. Я услужливо посветила ей под ноги, одновременно свободной рукой помогая подняться. И увидела черный пластмассовый кусочек, застрявший между кирпичами.
– Что это, Тань? – Ленка тоже заметила его.
– Пока не знаю. На улице рассмотрим.
Выбравшись на белый свет, я внимательно изучила осколок. Интересно, что это может быть? Ленка сказала, что преступница, по словам инвалида, положила на окно маленький магнитофон. Ну конечно...
– Кажется, нам повезло, Коломбо. Не было бы счастья, да несчастье помогло. Ну, что ты упала в нужном месте. Это скорее всего осколок от корпуса магнитофона. Убийца, вероятно, тоже там споткнулась и уронила его.
* * *
– Сильно болит?
– Еще как, – Ленка закатала испачканную штанину и дула на ссадину.
Я достала из аптечки йод, бинт и обработала Ленке ногу.
– Ну, у тебя и работа, Иванова, похлеще моей.
Так-то. Не будет теперь думать, что я излишне меркантильна и что не грех иногда «за спасибо» поработать.
Ленка осторожно опустила брючину и повернулась ко мне. Я молча курила.
– Что, Тань, теперь к Ирочке? Как я понимаю, она у нас подозреваемая номер один?
Я пожала плечами. Всякое может быть. Только еще неизвестно, по какой причине свидетель с биноклем наводит нас на след Ирочки. И вообще...
– Давай отвезу тебя домой. Тебе завтра надо быть в форме. И с уроков пораньше отпроситься. Как договорились.
– Теперь у меня очень уважительная причина. Я – инвалид, у меня нога болит. Отпрошусь якобы к хирургу, а Татьяну Анатольевну попрошу меня подменить. Раз уж втянула тебя в это дело, то обязана помочь, как обещала. Ты езжай по делам. Я на такси доберусь. Зачем тебе терять драгоценное время?
Я отвезла Истомину на остановку и вернулась на улицу Кавказскую.
* * *
Ленка ошибалась. К инвалиду мне прорваться все же удалось. Звонок в квартире был отключен. На стук в дверь вышла та самая роскошная брюнетка. Впрочем, не такая уж она и роскошная. Ленка преувеличивала. А может, просто я вредничаю. Все-таки она от меня ценного свидетеля укрывает. Равнодушно взглянув на мои якобы милицейские корочки, девушка безапелляционно заявила:
– У него режим. Он отдыхает. И вообще пасмурную погоду он переносит тяжело и сегодня чувствует себя весь день просто отвратительно. Да еще разволновался, когда ваша коллега пожаловала. Извините. Даже если вы приведете сюда всех оперативников отдела, я вас не впущу. Про закон о неприкосновенности жилища я слышала. Приходите лучше завтра часиков в семнадцать. Надеюсь, что завтра он будет чувствовать себя получше.
Я сдержала свой гнев, так и рвавшийся наружу, нацепила дежурную улыбочку и елейным голоском пропела:
– Девушка, я только на минутку. Мне просто необходимы его показания. Убита мать двоих детей. Она была хорошей женщиной. Муж должен знать правду об истинных причинах ее гибели. Так ему станет легче. Если вы отнесетесь снисходительно к моей просьбе, то я не буду ставить в известность правоохранительные органы, что Матвеев прослушивал квартиру Калякиных.
Брови девушки взлетели вверх. Неужели она не в курсе? Но высказывание о том, что я в случае ее отказа могу поставить в известность милицию о противоправных действиях ее родственника, произвело на нее впечатление. На лице отразилось сомнение. Я решила не упускать появившийся шанс и продолжила свою пламенную речь:
– Вообще-то, если честно, я частный детектив. Могу сотрудничать с милицией, а могу и нет. Пока я действую самостоятельно. А как я буду действовать дальше, зависит от вас. И от Матвеева.
Брюнетка, поджав недовольно губы, распахнула дверь шире:
– Проходите.
Я прошла в комнату, где на диване, укрывшись клетчатым шерстяным пледом, спал мужчина. Небольшая уютная комната в пастельных тонах. Прозрачные шторы, светлые обои. На стенах, чередуясь с цветами, висели небольшие панно: видимо, инвалид увлекался резьбой по дереву. В квартире тихо играла музыка. Я не слишком-то разбираюсь в классике, но мне показалось, что это Бах.
– Это Бах. Вторая инвенция. Успокаивающе действует на нервную систему. Он любит эту музыку, – шепотом пояснила мне девушка.
– Прекрасная музыка... Извините, я не знаю, как вас зовут.
– Марина. Сейчас я его попробую разбудить. Как мне вас представить?
– Татьяна Александровна Иванова. Можно просто Таня.
Девушка подошла к спящему и легонько потрогала его за плечо:
– Сережа, проснись, пожалуйста. Сережа. Проснись. К тебе пришли.
Мужчина глубоко вздохнул и медленно открыл глаза. Некоторое время они были бессмысленными, смотрящими в никуда. Потом вновь прикрылись.
– Сережа, – позвала вновь Марина и, обратившись ко мне, не удержалась от упрека: – Я же говорила вам, Татьяна Александровна. Разве нельзя было подождать до завтра?
– Я проснулся, Мариночка. Все нормально.
Мужчина вновь вздохнул и сел. С дивана свесились пустые штанины. Он протянул руку к коляске, пододвинул ее вплотную к дивану и с невероятной ловкостью с помощью рук перенес в нее свое тело. У меня даже комок к горлу подкатил. Беспомощность всегда вызывает во мне жалость.
Но подавать виду нельзя. Не всем нравится, когда их жалеют. Лично я терпеть этого не могу. Поэтому решила для себя, что держаться я должна на равных.
– Здравствуйте, Сергей Павлович. Вы извините, что я нарушила ваш сон. Но обстоятельства заставили меня поступить таким образом.
Он только кивнул мне в ответ и указал на диван, куда я должна присесть. Я проигнорировала его предложение и подошла к окну. Взглянула на квартиру Калякиных: она располагалась гораздо ниже – у Матвеева седьмой этаж – и была как на ладони. На подоконнике лежал тот самый бинокль, про который говорила Ленка. Я взяла его и поднесла к глазам. Как в театре, ей-богу.
Матвеев не проронил ни слова. Наблюдал за моими действиями молча.
Я положила бинокль снова на подоконник, извлекла из сумочки «жучка» и протянула его Сергею Павловичу:
– Думаю, это ваш.
Он посмотрел на меня испытующе. Но отрицать тот факт, что аппаратура принадлежит ему, не стал.
– Марина, свари нам кофе.
– Сережа, ну какой может быть кофе. Тебе вообще нельзя его пить.
– Свари. Угостим гостью.
Марина поняла, что он хочет пообщаться со мной наедине, больше не стала спорить и удалилась, закрыв за собой дверь. Я села на диван.
– Кто вы?
– Я – частный детектив. Иванова Татьяна Александровна. Про наш с вами разговор никто не узнает. Обещаю. Никакой аппаратуры у меня с собой нет. Чисто женское любопытство – зачем вам все это было нужно?
Не знаю почему, но Матвеев мне поверил. Он тяжело вздохнул и опустил взгляд:
– Настя очень похожа на мою жену, которую я безумно любил. Женька пять лет назад погибла. Нелепость. У нас с ней все было: и квартира трехкомнатная в центре города, и работа хорошая. Мы не бедствовали. А потом все, как карточный домик, рассыпалось. Да еще болезнь проклятая. Когда проводишь все время в этом кресле, – он с силой ударил по подлокотнику, – мир выглядит несколько иначе. Я сюда около года назад перебрался. Квартиру на меньшую поменял, чтобы решить проблемы финансовые. Настя стала мне родной, хоть и не подозревала об этом. Я ее в бинокль случайно увидел. А бинокль мне приятель подарил. Он хотел как лучше, знал, насколько муторно у меня на душе было. «Как в театре, – сказал, – развлекаться будешь». Я и развлекался. И однажды увидел эту женщину...
Сергей Павлович тяжело вздохнул и продолжил:
– А про штуковину, которую вы мне продемонстрировали, я точно не могу сказать, моя она или нет.
Вот тут моему удивлению не было предела. Я просто дара речи лишилась.
Сергей Павлович, взглянув мне в глаза, улыбнулся:
– Не удивляйтесь. Так уж получилось. Я однажды промолвился другу, что очень хочу услышать голос женщины, живущей напротив. А он через некоторое время предложил осуществить мою мечту. И назвал сумму. Для меня она оказалась приемлемой. Я сейчас резьбой по дереву подрабатываю. Неплохо получается. Нам с Мариной хватает. Да, в сущности, деньги для меня теперь не имеют никакой ценности. Так что аппарат я и в глаза не видел. Он сделал все сам.
– Валентинский?
Инвалид покачал головой:
– Никакого Валентинского я не знаю. Может быть, приятель мой к этому Валентинскому обратился, я не знаю.
– А какой приятель?
– Виталий Вышинский. Только пообещайте мне, что у него не будет из-за этого неприятностей.
Я пообещала. И хотела было сказать Сергею Павловичу, что, даже имея столь горячую привязанность к женщине, живущей напротив, он не должен был поступать так некорректно, мягко говоря. Никто не имеет права без особых причин бессовестно вторгаться в чужую жизнь. Но не стала ничего говорить. Зачем? Все уже в прошлом. К тому же мне сейчас было необходимо полное доверие этого, по сути дела, очень несчастного человека. Да и сама я часто грешу, «жучками» пользуюсь. Для расследований, но все же... Так что, решила, осуждать других не имею морального права.
– Сергей Павлович, исходя из того, что вы регулярно прослушивали квартиру Калякиных, вы абсолютно все или почти все знаете об их жизни, о людях, с которыми они общались, и так далее. Вы назвали имя Настиной убийцы. Вы знаете, кто она?
Он грустно покачал головой в ответ.
– Не знаю. Я ее не узнал. Все произошло довольно быстро.
– А голос?
– Во-первых, убийца, можно сказать, прошипела ту фразу. А во-вторых, вы, Татьяна Александровна, говорите так, словно считаете, что я денно и нощно слушал все, что у них происходило. Но это вовсе не так. К тому же вы знаете, что «жучок» был установлен только на кухне. То, что происходило в зале или спальне, я слышать не мог. Мне этого и не надо.
Я не стала прерывать его. Еще интереснее, если не врет. А как же остальные два «клопика»? Ведь я предъявила Матвееву тот, что нашла в спальне.
– Для меня Настя была родным человеком. Когда я смотрел на нее, слышал ее голос или даже звон тарелок, которые она мыла или убирала в шкаф, мне казалось, что я нахожусь рядом с ней и по-прежнему счастлив. В эти минуты я представлял себе свою Женьку. Она действительно очень похожа на нее. Сама того не ведая, Настя скрашивала мое одинокое существование, наполняла мою жизнь смыслом. – Матвеев сцепил руки и покрутил большими пальцами, внимательно их рассматривая.
– Мираж, – грустно улыбнулся он, подняв на меня печальные глаза.
Я кивнула в ответ и вздохнула.
– Сережа, у меня все готово, – заглянула в комнату Марина. – Для тебя я заварила чай из сушеного крыжовника. Не обижайся, но кофе я тебе не дам.
Матвеев, чуть заметно улыбнувшись, кивнул. Потом спросил:
– Марина, а коньяк у нас еще не кончился?
– Сережа... – укоризненно произнесла Марина.
– Я только один глоток. Честное слово. Не будь букой. Не так уж часто у нас бывают гости.
Марина вновь скрылась на кухне.
– Хорошая девочка. Она моя двоюродная племянница. У нее, как и у меня, больше никого нет. Если бы не она, моя жизнь была бы вообще невыносимой.
Девушка вернулась через минуту, подкатив сервировочный столик к креслу дяди.
– Я схожу за хлебом, Сережа. А вы тут поболтайте без меня.
Понятливая и тактичная особа.
Матвеев кивнул:
– Сходи, Мариш.
Девушка оделась и ушла.
Матвеев отвинтил крышку бутылки и плеснул в крохотные рюмочки на самое донышко янтарный напиток, который источал приятный аромат.
– Мы с вами сейчас помянем Настю и мою Женьку. Пусть земля им будет пухом. – Он поднял свою рюмку и выпил содержимое одним глотком. Я сделала то же самое. – Ужасным был тот день для меня. Я словно еще раз потерял свою Женьку.
– Я понимаю, что вам больно. Извините. Но не могли бы вы подробно описать все события того рокового дня?
Сергей Павлович кивнул.
– Я, как всегда, сидел у окна. Настя мыла окно. Она была дома одна. И вдруг в окне кухни промелькнула женщина. Она кралась. Мне это показалось странным. Я, скорее машинально, чем осознанно, взял наушники. Женщина положила магнитофон на подоконник. Рассмотреть, что это был именно магнитофон, отсюда невозможно, конечно. Догадался. Когда послышались звуки ссоры, я понял, что это запись. Женщина, пока возилась с магнитофоном, пробормотала: «Вот так, Настюха, радость моя. А ты думала, что когда-то переиграла Ирку».
– Вы решили, что она имела в виду себя?
– Разумеется. Вам налить еще, Татьяна Александровна?
– Нет, спасибо. Я за рулем. Странно, что Настя не услышала, как убийца вошла в квартиру, не услышала ту магнитофонную запись. Ведь соседка ее услышала.
– А мне кажется, ничего странного нет. Настя, как я уже сказал, мыла окно. Оно было открыто. Наша улица довольно шумная. И машины, и ряды торговые. А голоса, звучавшие из магнитофона, она могла принять за ссору соседей или, в конце концов, за звуки радио в одном из автомобилей. Их тут в час пик пруд пруди.
– Сергей Павлович, вы давно наблюдали за Настей?
– Полгода, наверное. Да, приблизительно так.
– Вы, наверное, все-таки очень многое знаете об их жизни, – снова попробовала я раскрутить его на информацию.
Матвеев улыбнулся:
– Вы не понимаете, Татьяна Александровна. Я же сказал, что меня интересовала исключительно эта женщина – Настя. Я слушал только тогда, когда она была на кухне одна или с детьми. Когда она общалась со своими ребятами, мне казалось, что они все – моя семья. Ее муж для меня был лишним человеком.
Странный тип. Как говорит про таких моя подружка Светка: «крыша потекла». Ну что можно услышать, если человек один в комнате? Дурдом какой-то. А Матвеев будто прочитал мои мысли:
– Она иногда разговаривала сама с собой, иногда напевала, занимаясь хозяйством. Я слышал ее шаги. Нет. Кажется, вам меня не понять. Бесполезно объяснять.
– А вы сообщили в милицию о том, что знаете имя преступницы?
Сергей вздохнул:
– Нет. Тому были причины. Во-первых, я только что выписался из больницы. А во-вторых...
Что он имел в виду под этим «во-вторых», я и сама прекрасно знала.
Виталия Вышинского не оказалось дома. Он уехал с семьей на выходные за город. Да и бог с ним. Не горит. Понадобится, так я его из-под земли достану.
Глава 5
Остановившись у супермаркета, я решила сбегать за сигаретами. Запах копченостей и прочих вкусностей, витавший в магазине, разбудил мой аппетит. Я внезапно вспомнила, что целый день ничего не ела. Пришлось срочно исправлять положение и заскочить в кафешку.
После солидной порции пельменей – сие дежурное блюдо я чаще всего заказываю в забегаловках – и чашки горячего, хоть и паршивого кофе я почувствовала полное умиротворение. Села в машину и с наслаждением курила, развалившись, насколько это возможно, на водительском кресле. На какое-то время я даже забыла, что ввязалась в туманное и, предположительно, бесперспективное дело. Особенно в смысле денег. Хотя кто знает. Кости же советовали... Кстати, о косточках. Интересно, что они мне в свете событий, произошедших сегодня, выдадут?
Я извлекла мешочек с костями, вытряхнула их на пассажирское сиденье. Затем взяла в руки и, тщательно перемешав, обратилась к своим магическим двенадцатигранникам:
– Какие у меня перспективы, косточки?
15+25+6. И означает это следующее: «Нет у Вас единственного любимого. Внимательно пересмотрите свою жизнь и измените отношение к происходящему. Будьте доброй и любите бога больше, чем материальные блага».
Вот это да. Вымудрили мои древние. Ну нет, такая романтическая чушь меня не устраивает. Намек на то, чтобы я от оплаты отказалась? И кинулась искать единственного, без которого моя жизнь напоминает блуждание в потемках? И молилась, чтобы Всевышний мне этого единственного на блюдечке преподнес?