— Эй, школяр! И чего уставился?
— Не надо, Гюи, — это Аймерик, — может, он чего-нибудь…
— Так чего тебе…любезный?..
И Кретьен, кажется, даже не удивился совсем, когда неловкий, как медведь в королевской трапезной, парень шагнул на них, путаясь ногами в грохочущей лавке, и возгласил — первый, наверное, раз в жизни осмелившись на такую наглость!
— Послушайте, монсеньоры… Вы что… Взаправду за это пили? За Короля?
Акцент его был забавен — именно над этим так и потешался остроязыкий Жеан… Но свои своих всегда признают, и никакая Вавилонская башня тому не помехою. Так Николас, дворянин из поместья Ауэ, младший сын в семье, и стал одним из них.
Непонятно, кто и когда первый произнес слово — «рыцари». Не всерьез, конечно — к дворянскому сословию из пятерых принадлежали только двое, и то шпор из этих двоих не заслужил ни один. Остальные же — сыновья простолюдинов — и вовсе никогда не могли на такую честь рассчитывать. Это была не то что бы шутка — «рыцари Артура» — но скорее игра: конечно, ребята, мы здесь все не рыцари, но ведь и короля, которому мы служим, тоже на самом деле как бы и нету, так что ничего, пусть будет такое название… Потом, кому мы мешаем, называя друг друга словом «сир» и стараясь защищать слабых и не уклоняться от поединков?.. А Кретьен молчал — сначала отводя глаза, а потом уже и не отводя, потому что хотя он и был
3
…«Эрек», задуманный некогда как недлинная рифмованная сказочка, в конце концов разросся в здоровенную… жесту. Семь тысяч строк, ребята, это вам не шутка!..
Пятеро друзей сидели у Аймерика дома, в его просторной, светлой комнате, у жаркого камина. Они все слегка раскраснелись — от жара огня, от выпитого вина, от читаных стихов. Кретьен только вчера, на вторую рождественнскую неделю, закончил править «Эрека» — и теперь потчевал им собратьев. Чтение затянулось на полдня — хорошо хоть, было воскресенье; но с окончанием чтения мученики свободных искусств еще не успели далеко уйти из зачарованного мира — и теперь радостно обсуждали персонажей, как своих давних знакомых.
Кретьен ничего не говорил; раскрасневшийся более всех, он сидел, держа ладони поверх толстой пачки листов рукописи, и слушал, пытаясь понять, рад он или не рад, что его идеи завели всех так далеко.
— Вот тебе, скажи, Аймерик…
— Да, мне больше всех Гавейн нравится. «Из них же первым, несомненно, обязан я назвать Говена»… И в этой истории он тоже лучше всех.
— А то! Вежественный, и воин самый лучший… Ха! Прям как ты. Вот ты им и будешь…
— То есть как…
— Ну, так. Не глупи, Аймерик. Ты же вылитый Гавейн, племянник короля! Раз уж мы рыцари Артура, так у нас и имена должны быть…
— То есть чтобы я был мессиром Гавейном? Ну, ребята, я же… я недостоин, вот что.
— Кто-о? Ты-ы?!
— Ну… я очень буду рад, и вообще он мне всегда больше всех, давно, как будто бы… Ну, когда-то…
— Вот и все! Порешили, мессир Гавейн! Давайте-ка за вас выпьем, у нас ведь вино еще осталось?..
…Основным энтузиастом раздачи имен оказался Ростан. Может быть, потому, что он был хмельнее всех — не то от вина (и правда пьянел очень быстро), не то еще от чего… Глаза его сверкали, смуглые руки хватались за все близлежащие предметы — Пиита выглядел бы крайне глупо, если бы не был столь искренне вдохновенен.
— Так, теперь ты, Николас, дубина немецкая!.. Кто тебе больше всех нравится? А ну, отвечай!..
Улыбка, румянец смущения, взгляд в пол. Гюи тряхнул друга за плечо, ободряюще потрепал по широкой спине, обтянутой дорогой, отороченной белым мехом одежкой… На самом Гвидно, как всегда, висели какие-то длинные лохмотья неопределенного цвета, с обтрепанным капюшоном.
— Ну, валяй, Николас! Не стесняйся. Все же свои. Мы же серьезно.
— …Артур.
— Что?!
— Мне больше всех нравится Артур… Король, — смущенно повторил Николас, улыбаясь своей тихой улыбкой. Хохот грянул, как раскаты грома, так что даже пламя в камине чуть подскочило.
— Король Артур! Губа не дура!
— Да, ты у нас даешь, Николас… Даешь! Выбрал, тоже мне! Самого лучшего!
— Ну, уж прости, дружище, но Артуром ты у нас не будешь, — Гюи восхищенно пихнул друга в бок. — Да не гогочите вы, дураки… Николас, я имел в виду — кто тебе нравится,