Странная логика.
И жесткий она вообще человек.
Галя вошла в комнату.
— Ты скоро?
Увидела застывшего над сумкой Владю, сразу все поняла.
— Сам предложил, я тебя не тянула.
— Да нет, я просто… Вспомнил, хозяйка через час придет, деньги ей отдать должен.
— Ты же вперед, наверно, платишь?
— Да. Но…
— А чего ж тогда платить, если ты жить не собираешься? Или собираешься?
И, верная своей привычке не давать возможности обдумать и ответить. Галя пошла к выходу.
— Галя! Я скоро! Объяснить я ей должен или нет? Ключи отдать?
Дверь хлопнула.
Владя пошел в кухню, чувствуя странное облегчение. Выпил, что было, ему стало хорошо. Пошел в комнату, сел на диван, включил телевизор.
Посмотрев что-то несколько минут, сказал вслух:
— Вот дурак-то!
И, побросав оставшиеся вещи в сумку, выбежал из дома.
Ключи потом отдам, подумал он по пути.
И подивился, насколько умеет человек, убеждая другого, убедить и самого себя: на самом деле хозяйка собиралась прийти только через два дня, но Владя и сам поверил, что она явится через час.
Остаток дня все провели в ожидательной медлительности. И не только в Рупьевске, но и во многих других местах. Дело в том, что после переворота прошло семь дней, если считать сегодняшний, еще не закончившийся. То есть неделя. А люди, градуировав и пронумеровав время, оказались сами загипнотизированы собственной магией цифр. Объективно, вне человеческого сознания, конечно, не существует никаких недель, деление на часы и минуты тоже условно. Смена времен года, обороты земли за определенный промежуток времени — это да, это существует. Остальное — человеческие выдумки. И всё же, как бы то ни было, люди напряженно ждали исхода седьмого дня. Распространились упорные слухи: если время повернется обратно, то оно должно повернуться в тот же день, то есть в субботу, вернее, в ночь с воскресенья на субботу — в ту ночь, которая стала поворотом на пятницу. А если не повернется, то не повернется уже никогда.
Ждали известий с Дальнего Востока.
А кто-то нарочно не включал радио и телевизор, не общался с соседями — чтобы раньше времени не огорчиться или, напротив, не обрадоваться.
29 сентября, суббота
ВРЕМЯ ПРОДОЛЖАЕТ ИДТИ НАЗАД. В МИРЕ ПАНИКА
Это была главная и практически единственная новость субботы. Были и другие, но они абсолютно никого не интересовали, кроме тех, кого касались, — как, например, жителей города Сочи, страдающих от последствий ливня, который, значит, теперь обрушится на них завтра, в пятницу.
Все впали в оцепенение.
До некоторых впервые дошло наконец, чем это чревато.
Перевощиков уже видел, как Рупьевск опять становится захудалым провинциальным городишкой, а он. Петр Сергеевич, вместо главы администрации возвращается на место рядового работника отдела планирования и градоустройства в одном из районов Придонска и спускается все ниже и ниже.
Столпцов Игорь Анатольевич тоже заглянул далеко назад и увидел там довольно паскудные годы первоначального накопления капитала; это сейчас он директор и совладелец солидного предприятия, а приходилось и в сомнительные аферы пускаться, пирамиды строить, спекулировать помаленьку — да мало ли чего худого было сделано ради того, чтобы получить возможность делать хорошее! Не он первый, не он последний!
Милозверев догадался наконец, что не дождется очередной порции денег, да и предыдущие начнут таять, а потом вернется он в комсомольскую юность, будет перед всеми свою гордую спину гнуть, в которой позвонки давно уже от этого отвыкли, в глаза заглядывать, задницы лизать — в моральном смысле, конечно… Грустно, противно, гадко…
Лариса Юльевна Столпцова с тоской предвидела, что мелкий бонвиван Клокотаев, появившись, опять сумеет охмурить ее, несмотря на то что сейчас и подумать о нем противно, — но ведь она будет моложе, привлекательней, слабее… Хотя — почему слабее? У нее же двойной опыт теперь: и прошлого, и будущего. Ничего, мы еще поборемся!
Кира Скубина готовилась к неизбежному унижению, связанному с вернувшимися отношениями между нею и Львом Остальским: то-то будет злорадствовать, сволочь, и вымещать на ней досаду из-за неудавшегося романа с гордой девушкой Дашей.
Лейтенант Валера Беленький, поглядывая на погоны, с грустью видел, как исчезает вторая звездочка и остается одна, сиротливая, младшелейтенантская.
Наталья, сестра Ильи Микенова, вскакивала по ночам: чудилось, что вернулся разбойник муж, хотя ему рано еще было, а потом подолгу сидела возле сына, перебирая шелковинки его волос и с ужасом представляя, что это исчезнет…
Илья Микенов понял, что радость его бессмысленна: даже если они опять будут вместе с Анастасией, то потом опять разлучатся — в силу малого возраста, когда дружба возможна, но только детская.
Посошок вдруг осознал, что он, тосковавший по счастью детства и первой влюбленности, не хочет ни детства, ни первой влюбленности: в любом случае они будут не такими, а других ему не надо.
Наступающее прошлое на самом деле — суррогат прошлого. Он и в самом деле бросил пить, хотя мучился похмельем каждое утро. Это был его вызов судьбе, его личная попытка что-то изменить в фатальном прошлом. Я в прошлом пил? А вот теперь — не буду!
И, кстати, обратил внимание, что с каждым разом похмелье мучило все меньше и меньше. Возможно, рассуждал Слава, это из-за того, что психологический аспект в абстиненции составляет никак не меньше половины. Ушла эта половина, ушла и половина мучений.
И вообще, рассуждал Слава, все идет назад, кроме психологии и того, что от нее зависит. Недаром слово «психология» переводится как знание души. Это знание только накапливается, психология не может двигаться назад. А что зависит от психологии? Да многое в личной жизни человека! Допустим, возьмем такую мелочь: Слава слишком болтлив, необязателен и вдобавок курит. Двигаясь в прошлое, он вполне может занять себя работой над своим характером: стать тверже, крепче на слово. И бросить курить. И это уже будет какое-то движение вперед!
И Слава мало того что бросил пить, он и курить бросил!
Хотелось по утрам невероятно, но терпел.
Он был уверен, что нашел новый смысл существования, пусть бытовой, предварительный, но лучше такой, чем никакого!
Однако, кроме Посошка, мало кто видел в неотвратимом прошлом что-то хорошее.
И только Ирина Ивановна, вдова покойного Геннадия Васильевича, отца Ильи, ждала с нетерпением того дня, когда упокоился муж. Она очень скучала по мужу и желала этого возвращения.
И больше ни о чем постороннем не хотела думать. Каждое утро перетаскивала из сарая кровать в дом, чтобы было готово, каждую ночь кровать исчезала, но Ирина Ивановна тащила опять, на уговоры сына перестать заниматься этим бесполезным делом отвечала молчанием.
Ждали, впрочем, воскрешения усопших и другие, не только в Рупьевске.
А что же делал Анатолий, которого мы на время упустили из вида?
Анатолий оставался одним из немногих людей, твердо верящих, что рано или поздно (и скорее рано, чем поздно) произойдет переворот в обратную сторону, в будущее. И лихорадочно обдумывал, какую пользу из этого можно извлечь.
Хоть он и рос в небедной семье, но ему всегда не хватало карманных денег, и одно из постоянных мечтаний детства было разбогатеть. Однажды он увидел фильм, как люди, попавшие в прошлое, прихватили кое-какие реликвии, которые очень выгодно продали. Это стало для маленького Анатолия любимой фантазией: попасть из настоящего в прошлое или будущее, а потом вернуться и сыграть на разнице стоимости вещей тогда и теперь. Например, вот он собирает марки (было такое недолгое увлечение, доставшееся от отца), и, эх, попасть бы в то время, когда выпустили какой-нибудь «Голубой Маврикий», или «Перевернутую Дженни», или тифлисскую марку с надписью «Город С.» стоимостью 6 копеек. Шесть копеек! А теперь — миллионы долларов! Или оказаться соседом художника типа Ван Гога, который отдавал картины за еду, а через сто лет они на аукционах продаются за такие деньги, что страшно подумать! А можно из современности взять что-нибудь, соображал он бойким мальчишеским умом. Вот сотовые телефоны появились — наверняка же, предполагал сметливый Анатолий, они будут меняться так быстро, что первые модели уже через три года все выбросят, зато потом они будут стоить в тысячи раз дороже! И, кстати, оказался прав: уже сейчас сотовые аппараты двадцатилетней давности стоят приличных денег.
Потом детские мечты забылись, и вот опять всплыли. Но Анатолий вертел и так и сяк, фокусы с перемещениями во времени не проходили. Нереально. А что реально? Реально вот что: учитывая, что поворот в будущее может произойти в любой день, надо попытаться вычислить этот день и накануне провернуть что-нибудь такое этакое. Поэтому он, запершись в дальней комнате отцовского дома и сказав всем, что уехал в Придонск, обложился гадательными книгами, учебниками по нумерологии, выискивал в Интернете информацию по этим вопросам. Он стал похож на завзятого лотерейщика, который уверен, что выигрышные цифры можно угадать, если правильно составить статистику и увидеть в ней закономерности. Анатолий ел и пил наскоро, не показывался родителям на глаза, не созванивался с Анастасией.
Двадцать девятого сентября, в субботу, когда всех постигло страшное разочарование. Анатолий занимался этими своими делами и не сразу услышал стук в дверь.
Стук тут же стал намного громче и строже.
Анатолий открыл.
В дверях стоял отец.
— Чего это ты бардак у себя развел? — спросил, входя. Игорь Анатольевич.
— Рабочий беспорядок.
— Чем занимаешься?
— Так…
Перевощиков оглядел книги, графики и прочее и не стал вникать: его заботило другое.
— Почему на работу не ходишь? — спросил он.
— Сегодня суббота. А вчера воскресенье было. А до этого меня, если помнишь, вообще убили. И разве кто-то ходит вообще? Какой смысл?
— Убили, вот именно. А ты, значит, позволил себе фактически плюнуть в лицо?
— В лицо не плевали, сразу по черепу.
— Он шутит еще! — взорвался отец. — Весь город смеется: сына Столпцова грохнули, а он и ухом не повел! Девушку на глазах у всех увели!
— Во-первых, не увели, во-вторых, не грохнули.
— Неважно! Люди это все равно запомнили!
Я никому не позволял так с собой поступать. Человек должен быть во всем первым, сынок, жаль, если я тебе эту мысль как следует не вдолбил.
— Что же я, тоже его убить должен?
— Может, и должен, тебе решать. Я со своей стороны добиваюсь, чтобы его наказали. Выпороли, как этих балбесов.
— Серьезно? — Анатолий рассмеялся. — Я бы посмотрел!
— Не так все просто! Перевощиков встречный иск подал: будто бы ты его Настю изнасиловал.
Анатолий припомнил последнее свидание с Анастасией. Да, он вел себя прямолинейно, но назвать это изнасилованием… Девушка явно загоняется. Он взял телефон, позвонил Насте, послушал гудки.
— Говорить не хочет… Ладно, мы с ней ночью по-любому встретимся.
— Не гордый ты, — укорил Игорь Анатольевич. — Не в меня пошел.
И удалился, осененный родительской печалью, которая оживила его душу — поскольку душе в последнее время было нечем жить.
Анатолий же подумал: в самом деле, как-то я не гордо поступил. С одной стороны, все это бирюльки: умер — воскрес, но, с другой стороны, самого процесса убийства Анатолий не пробовал, исключая компьютерные игры. Это, пожалуй, еще и познавательно.
И, с неохотой оторвавшись от своих расчетов, он достал пистолет, подаренный ему на позапрошлый день рождения отцом (сразу вместе с лицензией), осмотрел его, сунул в карман и отправился искать Микенова.
Он позвонил ему из машины (номер, конечно, был в его телефоне — они ведь с Микеновым состояли в служебных отношениях), Илья как-то очень быстро ответил, будто ждал звонка, и сразу же согласился встретиться.
— Я сам хотел позвонить и…
— Это потом. Ты лучше позвони Насте, пусть подъедет в «Аромат». Она мне не отвечает почему-то, — Анатолий умело подпустил в голос укоризны, чтобы Илья понял: именно он виноват в том, что Анастасия не отвечает. И Микенов торопливо согласился:
— Да, позвоню, конечно.
Через полчаса они были все трое, как и в прошлый раз, в кафе «Аромат».
Но, в отличие от того дня, кафе было заполнено так, что им с трудом нашли свободное место, зато укромное — в углу, за колонной.
Молодежь, а здесь были в основном люди именно молодые, обсуждала событие дня, заключавшееся в том, что не произошло ожидаемого события. Делились прогнозами, пытались шутить и выпивали больше обыкновенного, что вполне объяснимо.
Анастасия попросила коктейль и тянула его из соломинки с отчужденным видом.
Анатолий заказал себе и Микенову водки. Когда принесли, выпил, а Илья не стал.
Илья порывался начать разговор, принести извинения, что он давно собирался сделать (мог бы по телефону, но считал, что надо лично), но Анатолий обрывал его:
— Подожди, не гони.
Выпив, он сел с прямой спиной, слегка отклонившись и подняв высоко голову и положив руки на стол прямо и плотно, как учитель перед классом или как начальник перед подчиненными, готовясь начать речь, исполненную незаурядного смысла.
Илья принял это как сигнал готовности к разговору и опять начал:
— Анатолий… И ты. Настя… Во-первых, я должен извиниться за попытку искусственного изменения событий, которые…
Он сбился.
— Что которые? — спросила Анастасия без особого интереса.
— Которые… Вот так вот повернулись.
— А как они повернулись?
Илья окончательно смешался.
А Анатолий, с презрением глядя на него, думал, как эффектнее прикончить этого придурка, что сказать при этом. Почему-то в голове вертелась всякая старомодность вроде: «Милостивый государь, учитывая оскорбление, нанесенное мне и моей невесте, я должен смыть его вашей кровью!» И выстрелить. Прямо в сердце. Или нет, в голову. Так страшнее. И надо встать. Сидя не стреляют.
Анатолий встал, вынул пистолет, наставил на Илью. Анастасия подняла голову, посмотрела, усмехнулась и опять занялась коктейлем.
Вместо «милостивый государь, учитывая оскорбление…» выговорилось совсем другое.
— Вот что, козел, — сказал Анатолий. — Меня еще ни один лох безнаказанно не убивал, понял? Поэтому я тебя сейчас завалю и очень надеюсь, что завтра будет не пятница, а воскресенье, и ты окажешься жмуриком!
Он сказал это громко — так громко, что в кафе все услышали и замолчали.
Особенно молчал брат Прони. Проня Старший, парниша лет восемнадцати. Ему слова Анатолия понравились, они повеяли зоной, тюрьмой, где Проня Старший еще не сидел, но мечтал сесть, и, судя по его поведению и поступкам, мечте суждено было сбыться. Проня Старший тоже имел пистолет — настоящий, убойный, хоть и переделанный из травматического. Это натолкнуло его на мысль.
— Постой! — крикнул он Анатолию. — Это не по-пацански, что ты делаешь! Ты со стволом, а мужик пустой. Пусть он тоже будет со стволом — и устроим дуэль.
И Проня Старший показал свой пистолет, предлагая его Илье.
Идея всем страшно понравилась, тут же раздвинули столы, образовав в центре пустое пространство. Юрику из-за голов было не видно, тогда он встал на стул и в результате получил лучшую точку обзора, чем сразу загордился.
— Ни к чему это… Я не хочу… Пусть стреляет… — бормотал Микенов.
Анастасия молчала.
Она видела, что большинство молодых людей мужского пола смотрят на нее с вожделением, а девушки — с завистью. Она понимала, что с ее умом и образованием должна быть выше этого низменного интереса толпы, но, увы, чувствовала, что ей это приятно. Ходят же модели иногда перед кем попало? — подумала она вдруг. Или знаменитые певицы поют на корпоративах перед всяким быдлом.
Наверное, не потому, что деньги нужны, просто они умеют уважать чувства простого народа.
И, смирившись с необходимостью уважать чувства простого народа. Анастасия позволила себе наслаждаться ситуацией.
— Пусть стреляет, не буду я в этой комедии участвовать, — повторял Илья. — Он имеет право, а я…
— Ты тоже имеешь, — вдруг сказала Анастасия. — Ты знаешь, что он меня изнасиловал?
— Кто?
— Он, — кивнула Анастасия на Анатолия, не называя его имени, словно ей было противно произносить его.
— Серьезно? Как? Когда?
Рука Ильи невольно, как и в прошлый раз, сжала горлышко кувшина.
Кувшины эти после несчастного случая, то есть убийства, сначала убрали, но хозяин заведения Коля Славутский, придя в кафе и увидев опустевшие столы, распорядился вернуть.