— А вдруг опять что-нибудь случится? — спросила маленькая и миленькая официантка Ульяночка, намекая на то, что она заботится о заведении и о хозяине, и заодно напоминая о закончившейся не так давно связи, которая вполне могла бы продолжаться.
Коля Славутский намека предпочел не заметить, хотя и понял, ответил деловито, без нюансов.
— То же и с кувшинами: если раз по голове ошарашили, кому-то повторить захочется.
Славутский, хоть и понимал, что слишком дружелюбная речь может ввести Ульяночку в заблуждение, не удержался от похвальбы своим умом и начитанностью:
— Закон театра. Ульяночка: если на сцене висит ружье, оно должно выстрелить. А если оно выстрелило один раз, значит, может и второй! Народ к нам просто повалит!
— Какой ты умный, — с уважением сказала Ульяночка.
И Коля подумал: не вернуть ли, в самом деле, прежние отношения? На время, конечно.
Вот так оно и бывает между мужчинами и женщинами: женщина брызги мужского тщеславия, которые, как из фонтана, летят во все стороны и случайно попадают на нее, принимает за любовь, а мужчина легко ведется на уважение, под которым женщина прячет любовь; в результате они оказываются либо друг другом одурачены, либо живут вместе счастливо до самой смерти.
Проня Старший подошел к Илье:
— Не фиг за посуду хвататься, держи! — и сунул Илье пистолет.
Дуэлянтов вывели в центр зала, поставили друг перед другом на расстоянии примерно восьми шагов. Проня Старший объявил:
— Считаю до трех! Когда скажу «три», стреляйте сразу оба! Раз!
— Постойте!
Это крикнул Слава Посошок, стоящий в дверях кафе. Неизвестно, как он узнал о происходящем, а может, случайно забрел сюда. Не важно. Главное, открыл дверь, увидел, сразу всё понял.
— Хватит! — крикнул Посошок. — Неужели вы не понимаете, что завтра все может кончиться? И вы оба будете мертвые! И другие, если кто еще захочет играть в эти дурацкие игры!
Илья и Анатолий не ответили. Они не отводили друг от друга глаз, словно боясь, что противник воспользуется и выстрелит.
А остальные загалдели:
— Слышали уже, ничего не кончится. Не ме-шай!
— Я заново считаю, — сказал Проня Старший. — Раз!
— И не только в этом дело! — закричал Слава. — Вы поймите, время идет назад, но люди идут вперед! И при этом что-то находят, но что-то могут и потерять! Поэтому, даже если завтра все восстановится, что-то в вашей душе может не восстановиться! Никогда! Илья, ты уже убил человека, неужели ты еще не понял: что бы теперь ни случилось, этого не исправишь, ты убил человека! Ты разрешил себе это, ты позволил!
— И еще раз убью, — сказал Илья, представляя, как Анатолий издевался над Анастасией.
— Уберите его, — приказал Проня Старший, показывая на Славу. — Надоел.
Тут же десяток добровольцев кинулись к Посошку, вытолкали его за дверь.
— Раз! Два! Три! — скомандовал Проня Старший.
Грянули одновременно два выстрела.
Послышался вскрик — но не на месте дуэли, а где-то дальше. Все оглянулись и увидели, как Юрик, схватившись за бок, оседает, а потом падает со стула.
Зоны за спинами стреляющих были освобождены от людей, но Юрик понадеялся, что стоит высоко и в стороне, ему ничего не грозит. На самом деле попасть в человека из пистолета даже с близкого расстояния очень трудно, если не имеешь опыта, это знают все, кто хоть раз пытался выстрелить из подобного оружия. И прицел слишком приблизительный, и отдача сильна для непривычной руки. Вот и дернулась рука Анатолия, и он попал в Юрика. (Как потом выяснилось — сквозное неопасное ранение.)
— Еще раз! — азартно закричал Проня Старший.
— Хватит! — сказала Анастасия, но ее слово было заглушено общим ропотом.
Хотели и ждали продолжения.
— Раз! Два! Три!
Анатолий не выдержал и выстрелил чуть раньше.
Микенов почувствовал страшный удар в грудь, отчего его палец, начавший движение, сильно и резко дернулся, нажав на спусковой крючок. Пуля угодила Анатолию в шею.
Оба упали, истекая кровью.
Приехала скорая помощь. Костя Мачурин, ругаясь и смеясь, запихал погибших в машину, втиснув друг рядом с другом (ему помогали доброхоты), повез в больницу.
А в «Аромате» продолжилось веселье. Вскоре вспыхнула еще одна ссора. Кто-то, подобравший пистолет Анатолия, наставил его на самого Проню Старшего, припомнив какие-то обиды. Проня отмахнулся — словом и выстрелом. Метким оказалось и то и другое, но друг убитого подобрал пистолет, подскочил к Проне и, пользуясь тем, что он отвлекся на глоток пива, вышиб ему мозги, приставив дуло для верности к самому виску.
И в Рупьевске, где до вечера все было тихо, а подростки почесывали зады, не чувствуя боли, но слишком еще помня, как вчера они болели, вдруг забыли эту боль, услышав выстрелы, и помчались в центр, боясь, что новое веселье обойдется без них.
Но из магазинов с утра убрали всё смертоубийственное (охотничий магазин опустел совсем), некоторые двери и витрины закрыли толстыми фанерными и металлическими листами, к тому же полиция, мобилизованная Чикиным, пресекала погромщиков четко — пристреливала самых буйных из табельного оружия.
Стало ясно, что принятые накануне меры не помогли.
Поэтому массовая порка, показавшаяся сначала эффективной, была дискредитирована: попробуй, например, изловить миллионную банду, ежедневно спускавшуюся в том же Рио-де-Жанейро из фавел, попробуй их всех собрать вместе и выпороть — как бы они тебя сами не выпороли. В государствах со строгим режимом — не будем их называть, чтобы никого не обидеть, — ввели профилактические наказания, а также широко применяли принцип коллективной ответственности: виноват один — выпорют всех. И пороли, разложив, к примеру, всю деревню от края до края. Но и на это не хватало уже ни рук, ни розог.
Появились пораженческие настроения, кое-кто задавался вопросом: а надо ли вообще противодействовать этой чуме, как назвал ее Папа Римский, если назавтра все само возрождается? Но трезвые умы постоянно напоминали: в любой день может произойти Обратный Поворот, и это чревато неисчислимыми бедствиями: убитые не оживут, разрушенного не вернешь.
Они повторяли постулат, сформировавшийся одновременно в сотнях мест: «время движется назад, а человек вперед». Память человека сохраняется, сохраняются в его душе все злые и добрые дела, которые он совершил, поэтому, если распустить себя, можно дойти до полной моральной деградации.
К сожалению, умных людей мало кто слушал, но идея прослушивания жила и развивалась.
Она нашла много сторонников среди творческой интеллигенции. Хуже было художникам, скульпторам, всем, у кого творчество выражалось в материальном воплощении. Зато композиторы научились передавать другим людям свои только что сочиненные произведения, и те запоминали их, играли и пели. Поэты же и писатели полностью перешли на устное творчество. Как в древние времена, они публично исполняли свои произведения, едва успев их сочинить — кусками, фрагментами, отрывками. Слушание стихов, рассказов, поэм, романов и эпических сочинений стало одним из любимых занятий землян, не знающих, куда девать время. То, что нравилось, запоминали, что не нравилось — забывали. Это был естественный отбор, хотелось бы сказать — отбор лучшего, но, увы, как всегда, вкусы большинства не совпадали с объективной ценностью произведений (если, конечно, предположить, что объективность в искусстве существует). Стишок какой-нибудь красотки вроде:
Я такая как есть, я не буду другой,
Я такая как есть, я останусь такой!
Я наивна бываю, бываю вредна.
Но, такая, как есть, я на свете одна! —
запоминался с первого прочтения и передавался из уст в уста, хоть иногда и не без иронической улыбки, если же выходил глубокомысленного вида человек и читал:
Тысячами мостов и тропинок
пусть стремятся люди к будущему,
и все сильнее должна произрастать
между ними вражда и неравенство:
так внушает мне великая любовь моя.
Призрачные образы и символы
пусть изобретут они во вражде своей,
и величайшее сражение
состоится тогда между ними, —
его слова тонули в криках: «Отстой! Убейся об стену! Лузер! Не в склад, не в лад, поцелуй кошкин зад!» — и т. п. Некоторые замшелые старички шамкали: «Постойте, дайте послушать!» — но на них цыкали, стукали по голове, а иной раз под горячую руку и убивали, приговаривая: «Увидимся завтра!»
Не деньги, не машины, не драгоценности и недвижимость, не технологии, не компьютерные программы стали теперь самой большой ценностью, а — память Люди с хорошей памятью ценились на вес золота. Каждая организация и корпорация понимала, что, имея в штате такого человека, они получат базу данных, которая, в отличие от всех прочих, не исчезнет вдень Обратного Поворота и может принести колоссальную выгоду.
Но даже и при этом находились странные люди. Гомеры нашего времени, которые отказывались от меркантильных предложений, предпочитая сочинять, запоминать и передавать другим то, что являлось им в образах и, по их мнению, должно сохраниться в веках — хоть в прошлых, хоть в будущих, куда кривая вывезет.
Геннадий Васильевич Микенов умер утром в пятницу, 21 сентября Ирина Ивановна тогда задремала, а проснувшись, обнаружила его мертвым, чего не могла себе простить Теперь она сидела возле кровати, накануне внесенной в дом, — и наконец дождалась: Геннадий Васильевич появился в первую секунду 21-го числа, наступившую, как мы понимаем, сразу по завершении последней секунды 22-го. При этом он спал, дышал ровно. Ирина Ивановна пощупала пульс — более или менее. Хотела зачем-то разбудить, но передумала. Так прошел час, второй Геннадий Васильевич во сне кашлянул и облизнул губы. Пить хочет, подумала Ирина Ивановна и пошла за водой. Вернулась с кружкой, почувствовала необыкновенную тишину, хотя и до этого было тихо, уронила кружку, схватила мужа за руку, приникла к груди, выслушивая внутри сердце. Не успела. Опять не успела!
Так она и сидела, окоченев, прижав холодную руку мужа к груди, сидела весь день, но вот часы пробили очередную полночь, теперь уже с двадцать первого на двадцатое, с пятницы на четверг — и Геннадий Васильевич опять задышал Ирина Ивановна не могла поверить, сторожила до рассвета Геннадий Васильевич проснулся и сказал, что он с утра себя почти нормально чувствует.
Илья в эти дни тоже был дома (потому что был дома и тогда, когда умирал отец), но не вмешивался, только иногда заглядывал за ширму, отгораживающую кровать отца, спрашивал, не надо ли чего Ирина Ивановна молчала, будто что-то боялась спугнуть. И вот наконец вышла, перекрестилась, выдохнула:
— Слава богу!
Илья прошел к отцу, сел рядом, провел рукой по жесткой щетине:
— Как ты?
— Ничего…
— Может, тебя побрить?
— Мать побреет Мужик, что себе делает легко, другому делает плохо А женщинам все равно, они же себе этого не делают, поэтому им одинаково, — высказался отец в своем привычном подробном стиле, за что Илья всегда его уважал, считая, что ум отца получил по наследству.
— Такое ощущение, что я долговато как-то спал, — пошевелился отец.
— Ты не спал, — сказал Илья. — Ты…
— После поговорите! — вошла мать.
А потом, в сенях, сердито шепнула Илье, что рановато пугать отца известием, что он умирал: как бы ему плохо не было! Возьмет да от испуга опять помрет.
— Теперь не помрет, — успокоил Илья.
— Всё-то вы знаете! А если вы такие умные, почему у вас всё такой колбасой идет?
— Это не у нас, а вообще в мире.
— Ну и иди в мир свой, не мешай!
Ирина Ивановна хоть и любила сына, но очень хотела побыть с мужем наедине. Как раньше Как все эти долгие, мучительные и счастливые годы. Живой, родной, господи, да хоть бы никогда больше теперь никуда все не переворачивалось — и так хорошо!
Она постоянно подходила к нему, поправляла одеяло, спрашивала, не надо ли чего.
— Ты что-то совсем захлопоталась, — сказал Геннадий Васильевич. — У тебя выходной сегодня? Какое число вообще?
— Число-то? Да я и не помню Помню только, что не моя смена, а больше чего помнить, больше мне помнить ничего не надо! — сказала Ирина Ивановна и пошла к столу в кухне, встала перед ним и застыла, не зная, чем себя занять Сгорбилась, ссутулилась, ждала вопроса сзади, как удара.
И вопрос последовал:
— А где календарь, Ира?
На стене рядом с Геннадием Васильевичем всегда висел календарь. Не из тех новых, когда три месяца на одной странице на текущем дне красный передвижной квадратик, а отрывной, толстой книжечкой, старого типа.
День прошел — оторвал листик Когда-то эти календари были у всех одинаковые Число, день недели, под ними какая-нибудь дата, обычно день рождения или смерти выдающейся личности, какой-нибудь День шахтера или рыбака, а на обороте — сведения об этой личности или о шахтерах и рыбаках, об их трудовых, например, достижениях А кроме этого много полезного — рецепты, кроссворды, шахматные задачи, занимательные факты о городах, странах, явлениях науки и культуры. Бывала раз в месяц и страничка юмора: анекдоты и байки народов мира. Это были общие календари общего советского народа, составленные по принципу «всего помаленьку», со скромной обложкой, на плохонькой серой бумаге, черно-белые — только выходные дни и государственные праздники выделялись красным. А в новое время этих календарей появилась такая уйма, что растеряешься, какой выбрать, и все тематические, такие как «Худеем каждый день». «Астрологический», «Сад и огород с молитвой», «Фэн-шуй для женщин», «365 анекдотов и приколов» и т. п. Конечно же, эти календари Геннадию Васильевичу не нравились, но, по счастью, при почте есть киоск с печатной продукцией. Ирина Ивановна заранее просила оставить ей календарь традиционный, такие хоть и малыми тиражами, но пока еще выпускались.