- О, нет, вовсе нет, сейчас я делаю тебе предложение, и это в столь же степени моё дело, в какой и твоё. Ты же прекрасно знаешь, во что ввязался, Эльдин, - мягко сказал он. - Ты знаешь, что мальчик, которого ты купил, по всем законам земным и небесным принадлежит Бадияру-паше.
- Впервые об этом слышу, - холодно ответил тот. - Я честно купил его на базаре у пристани. За пятьдесят монет, как ты и сказал. Тому было множество свидетелей, начиная от этого, как там его, Язиля, который мне его продал.
- Увы, старый Язиль уже ничего не сможет свидетельствовать - это сложно сделать, когда голова отделена от тела, - с сожалением сказал евнух, и Инди опять вздрогнул. - Но ты прав, другие люди также видели, как ты его покупал. Я ведь не обвиняю тебя, Эльдин-бей. Перед законом и перед Бадияром-пашой ты чист. Но по справедливости мальчишка тебе не принадлежит. Мой досточтимый предшественник, да примет его Аваррат в свой чертог, купил его на Большом Торгу за немалую сумму. Увы, дерзкий Арджин иб-Зияб похитил раба, чем сильно опечалил моего владыку. Ныне Арджин покаран, и единственная преграда между моим владыкой и восстановлением справедливости - это ты, Эльдин-бей. Слушай, - голос евнуха утратил притворную любезность, стал сухим и отрывистым, почти надменным. - Я заплачу тебе впятеро против того, что ты отдал за мальчишку. Это двести пятьдесят дайраров.
- Нет.
- Хорошо: пятьсот. Это столько, сколько ты зарабатываешь за год и тратишь за месяц. Немного рассудительности в тратах, и ты купишь на эти деньги небольшой домик, где сможет разместиться полдюжины таких рабов.
- Я сказал нет, Гийнар-бей. Этот мальчик не продаётся. Ты хотел спросить меня о чём-то ещё? Быть может, твоему владыке нужен совет по лечению подагрической хвори? Если нет, то позволь проводить тебя. Меня ждут мои пациенты.
Инди слушал его спокойный голос, исполненный глубоко запрятанной, очень хорошо скрываемой, но всё же ощутимой ярости - и внутренне обмирал от противоречивых чувств. Он был рад, счастлив, что Эльдин говорил всё это - и в то же время в душе его вновь зашевелился страх. И страх этот усилился, когда Инди увидел, как сузились глаза Гийнар-бея, когда Эльдин умолк и встал, красноречиво показывая, что разговор окончен. Евнух сидел неподвижно ещё минуту, потом поднялся. Край его халата зацепил персик, лежащий с самого края стола, и тот упал и покатился по ковру.
- Что ж. Хорошо, - сказал евнух прежним мягким и любезным голосом. - Я надеюсь, ты не пожалеешь о своём решении, Эльдин-бей
- Не пожалею.
- Как знаешь. Прощай и будь благословен милостью Аваррат, - сказал евнух, сложил руки и, поклонившись, удалился.
Эльдин закрыл за ним дверь, и Инди видел, чего ему стоило удержаться от того, чтобы не громыхнуть ею напоследок.
Спровадив гостя, он принялся мерить комнату шагами, сердито и растерянно ероша свои тёмные волнистые волосы и бормоча под нос фарийские проклятья.
- Ублюдки. Всё-таки выследили, - пробормотал он и, круто остановившись, посмотрел на Инди, сжавшегося в углу. Тогда губы Эльдина тронула наконец улыбка, хотя в глазах его по-прежнему плескалась тревога.
- Испугался? Ну, иди сюда. Не бойся, - сказал он, когда Инди неловко поднялся и подошёл, тут же очутившись в его объятиях. - Я не отдам тебя Бадияру. Ни за что.
- Он может меня у тебя отобрать, - прошептал Инди. Эльдин стиснул зубы, вжимая его лицо в своё плечо.
- Не отберёт. Мы уедем. Завтра же. В городе есть пара мест, где я могу раздобыть денег... Сейчас я уйду, - добавил он, отстраняясь и беря Инди за плечи. - Я запру дверь снаружи, а ты подопри её изнутри столиком. И никому не открывай. Окно тоже закрой и задёрни шторой. До ночи они не посмеют ничего предпринять. Ты ведь слышал, что сказал этот толстяк? По всем законам ты принадлежишь мне. То, что Бадияр не смог тебя сохранить - его вина, а не моя. Нет, Гийнар не посмеет открыто тебя выкрасть. Так что сиди тихо. На рассвете нас здесь уже не будет.
Он снова прижал Инди к себе и крепко поцеловал в лоб, потом оттолкнул и ушёл.
Инди сделал, как он сказал - запер окно и дверь. Книжка - подарок Эльдина - всё так же лежала на подоконнике, но Инди её не тронул. Он опять, как когда-то, мерил комнату шагами и вздрагивал от слишком громких звуков, вслушивался в шаги за дверью, сжимая кулаки, и пытался подавить приступы тошноты, то и дело сжимавшие желудок. Эльдин отсутствовал несколько часов, и этого времени Инди хватило, чтобы принять окончательное решение. Он останется с ним. Останется и сделает всё, чтобы больше ничьё самоволие им не завладело. Когда в дверь постучали, Инди подпрыгнул на месте от неожиданности, и охрипшим голосом спросил: "Кто там?" Ответил голос Эльдина, и у Инди затряслись ноги от облегчения.
- Ну, всё в порядке? - спросил Эльдин, оказавшись внутри, и взъерошил волосы у Инди на затылке. - Дела пошли лучше, чем я мог ожидать. Гляди, - он потряс мешочком, издавшим тонкий протяжный звон. - Этого нам хватит, чтобы уехать куда угодно. Мы тронемся с рассветом. Ну, что ты так дрожишь? Тебе холодно?
Инди помотал головой. Его и правда трясло, но он не знал, почему - ведь вроде бы всё в порядке, всё обошлось... Эльдин привлёк его к себе, слегка поглаживая ладонью по шее.
- Не бойся ничего, мой Аль-шерхин. Я никому тебя не отдам...
Он отнёс Инди на постель и снова взял, и это было даже лучше, чем в первый раз. Инди стонал в мужских руках, но дрожь не оставляла его - он не знал, почему. Он думал, что не сомкнёт этой ночью глаз, но в конце концов заснул, умостившись на плече Эльдина, и вздрагивал даже во сне, как будто чувствуя чьё-то холодное, обжигающее дыхание на своей коже.
Сон его был беспокоен, и Инди вскинулся посреди ночи, мокрый и дрожащий. Рука Эльдина всё так же обнимала его за плечи, и он тихонько высвободился. Было совсем рано, пальцы рассвета ещё не успели тронуть небо. Инди сполз с ложа и подошёл к столику, со вчерашнего дня уставленного щедрыми гостинцами Гийнар-бея. Инди не притронулся к ним вчера - ему было противно даже прикасаться к подушкам, на которых сидел евнух. Но сейчас ему захотелось пить, и он нащупал в темноте графин с розовой водой. Он уже взялся за кубок, когда смутная тревога, не оставлявшая его со вчерашнего дня, стала вдруг непереносимой. Инди замер, напряжённо прислушиваясь. Нет, он не слышал никаких странных звуков - ничего...
Совсем ничего.
Он поставил графин на стол, и стеклянное дно задребезжало о столешницу - достаточно громко, чтоб потревожить чуткий сон Эльдина. Но мужчина не шевельнулся: он всё так же лежал на спине, и Инди видел его левую руку, свешивающуюся к самому полу. Пальцы, показавшие Инди неизвестные ему прежде дали, касались каменных плиток.
Инди медленно пошёл вперёд. Шлёпанье его босых ног по полу было единственным звуком, нарушающим тишину. Никогда ещё, спя в одной комнате с мужчиной, Инди не слышал такой тишины.
Лишь подойдя к ложу вплотную, он понял то, что почувствовал ещё раньше.
Эльдин не дышал.
Инди тронул его лицо - и вздрогнул, вспомнив, как почти точно так же нащупывал в темноте застывающие черты Керима иб-Арджина. Запрыгнув на кровать, Инди потянул Эльдина за руку, позвал по имени. Тело мужчины медленно и тяжело сползло на бок, голова запрокинулась на обмякшей шее. Глаза неподвижно уставились в пустоту.
На нём не было крови, ни капли её. И всё же он был мёртв. Он был мёртв. И умер ещё когда Инди лежал с ним рядом, греясь возле его не успевшего остыть тела.
Инди, пятясь, сполз с ложа и сел на пол. Вот и всё. Снова тот, кто обещал хоть немножко скрасить ему существование, был жестоко и предательски убит - из-за него. "Я приношу смерть, я убиваю их всех, я проклят", - подумал Инди и надавил ладонями на глаза с такой силой, что глазные яблоки пронзила боль. Он не знал, но догадывался, что произошло. Наверное, это был яд. Проклятый евнух Гийнар подсунул Эльдину отраву - фрукт или воду, что-то, к чему не прикасался сам. Эльдин был прав: Бадияр не рискнул открыто отобрать у него Инди. Но вполне мог сделать это тихо и тайно, аккуратно, почти чисто. Мертвец не может владеть рабом. Инди снова лишился хозяина.
Вряд ли надолго.
Он всхлипнул без слёз и поднялся на ноги - не с первой попытки. Его шатало, но он заставлял себя двигаться, хотя больше всего на свете хотелось лечь рядом с Эльдином, свернуться комочком и тоже умереть. Может, так и сделать - ведь отравленные кушанья всё ещё на столике?.. Но нет - мысль о том, чтоб наложить на себя руки, по-прежнему не вызывала ничего, кроме отвращения. Инди постоял немного, глядя по сторонам, потом стащил с ложа одно из покрывал - ему пришлось для этого чуть подвинуть мёртвое тело своего господина. Скрутив покрывало в жгут, Инди крепко привязал его к ставне. Книгу в красном переплёте он отнёс к ложу, где осторожно положил рядом с Эльдином. Потом вернулся, перелез через подоконник и скользнул по покрывалу вниз.
Ноги его не коснулись земли. Он не рассчитал длину: покрывало было слишком коротким. Значит, опять придётся прыгать. Что ж, не впервой... Инди закрыл глаза и разжал руки, готовясь к удару и боли, но ничего этого не последовало - вместо этого внизу его встретили крепкие жёсткие руки, подхватившие на лету. Инди вскрикнул от неожиданности, дёрнулся - и оказался ногами на земле. Его крутанули на месте, и он увидел над собой бородатое, довольно ухмыляющееся лицо в ободке кольчужного подшлемника. Руки человека, сжимавшие Инди, также были в кольчужных перчатках - вот почему они показались ему так жестки, вот почему находиться в них было так больно.
- Ну наконец-то, - проговорил мужчина, не разжимая рук. - Гийнар-бей так и сказал, что ты вылезешь в это окно. Я уж думал, придётся ждать до утра. Он у меня, - повернув голову, тихо сказал он кому-то, и злой голос, который Инди уже слышал раньше, отозвался:
- Так чего ты ждёшь? Тащи его сюда.
И пока человек в кольчужных перчатках выполнял приказ, Инди вспомнил, где слышал раньше голос его командира. Это тоже было в ночи, такой же тёмной и страшной, как эта - во дворе дома Арджин-бея, когда эти люди пришли туда, чтобы забрать его и убить всех остальных.
Глава 4
Ильбиан - богатый, зелёный, цветущий город. Отчасти благодаря тому, что он процветает посредством работорговли, отчасти - из-за близости к морю. Но стоит он посреди бесплодной и серой пустоши. На западе и севере от него - степь, на юге - пустыня. Многие и многие мили - или, как здесь говорили, фарсахи - грязно-жёлтой и кирпично-красной земли, покрытой тонким слоем жёсткого, колючего песка. Когда поднимаются песчаные бури, человек, не удосужившийся спрятать лицо и укрыться в палатке, запросто может погибнуть - тучи песка заполнят его рот и нос, и он задохнётся. Гийнар-бей, главный евнух Бадияра-паши, сухо объяснил это Инди, когда тот попытался украдкой отодвинуть край платка, которым ему закутали голову, оставив открытыми только глаза. Платок душил его, не давал вдохнуть полной грудью спёртого, нагретого пустынного воздуха. И ещё он мешал прикоснуться пальцами к шее под правым ухом, там, где теперь страшно алело, пульсируя частой болью, рабское клеймо.
Рабов в Фарии клеймили меткой хозяина. Инди не знал об этом, потому что прежде обстоятельства не давали его владельцам либо времени, либо возможности сделать это. Оммар-бей, видимо, не успел, Арджин боялся показывать его посторонним, а Эльдин был добр. Так и вышло, что лишь в руках Гийнара иб-Феррира Инди по-настоящему понял, что такое быть рабом.
Экспедиция, отряжённая Бадияром-пашой в Ильбиан, была прежде всего карательной - слугам владыки предстояло отыскать и наказать дерзкого, посягнувшего на имущество их господина. Потому состояла она не из дипломатов, а из воинов: трое шимранов - так назывался в Фарии высокий офицерский чин - один из которых, самый старший, оказался тем самым человеком со злым голосом, который уже успел повергнуть Инди в трепет; а также дюжина рослых умелых воинов под их началом, одетых в кольчужные доспехи и вооружённых длинными кривыми мечами. Всё это были опытные, умелые убийцы и палачи; ни один из них не дрогнул, убивая рабов и женщин в доме Арджина, и один из них был тем, чья рука пронзила тело Керима... Инди не знал, чья именно это была рука, и поэтому ненавидел их всех, каждого, с одинаковой силой.
Впрочем, нет. Гийнара он ненавидел всё-таки больше.
Когда мальчика доставили к нему, евнух едва взглянул на Инди, а затем велел собираться в дорогу. Помимо солдат, в караване было пятеро слуг: они выполняли прихоти солдат, шимранов и евнуха. Всё это были именно слуги, не рабы - таким образом, не было во всём караване существа ничтожнее и зависимее, чем Инди Альен. И ему дали почувствовать это в первый же час. Ещё в Ильбиане его отвели в тёмную, маленькую комнатку с наглухо закрытыми окнами, и там, пока трое слуг держали его, прижимая к полу, тот самый шимран с безумно злым голосом раскалил кончик кинжала на очаге и вывел им под ухом Инди метку: семиконечную звезду в треугольнике. Рот у Инди был заткнут, и всё равно он кричал так, что едва не оглох от собственного крика, и потерял сознание прежде, чем раскалённый клинок закончил чертить на его коже последнюю кровавую линию. Он никогда в жизни не испытывал такой боли. Он даже не знал, что она возможна.
Очнувшись, он вновь почувствовал её, хотя уже и не такую жестокую. Рану не перевязали, лишь промыли и смазали заживляющей мазью, чтобы избежать нагноения. Сейчас, неделю спустя, рана затянулась и постоянно ныла под тонким слоем молодой плоти, и Инди то и дело порывался потрогать её, несмотря на боль, ощутить под пальцами неровные шрамы, которыми, какие бы шутки не вздумала ещё играть с ним злая судьба, останутся с ним навсегда. Он был отчасти рад, что не может видеть клеймо - только чувствовать на себе. В первый день, когда он лежал на полу, всхлипывая, Гийнар-бей подошёл к нему и сказал, что он не ценит чужой доброты. Обычно рабское клеймо ставят на лицо - на щеку или на лоб. Реже на плечо, бедро или в область паха - именно так, добавил он, поступают с наложниками. "Но ты слишком дорого достался нашему владыке, - добавил Гийнар, слегка кривясь, будто вид скорчившегося от боли мальчика вызывал в нём отвращение. - Ни к чему ещё и портить тебя". Действительно - под сильно отросшими волосами Инди клеймо было почти незаметно. Но стоит только ему сбежать и быть пойманным - в любой части Фарии его опознают по этому клейму, стоит только откинуть волосы с его шеи.
Впрочем, какая разница, видят другие это клеймо или нет? Инди чувствовал его. Ещё никогда ощущение собственного бессилия и беззащитности не было в нём таким острым.
Так что теперь его везли к тому, кто, ни разу в жизни не видя его, уже безраздельно им владел. Его увозили из Ильбиана - прочь от моря, прочь от берега и последней надежды на избавление. Дорога вела в глубь страны, через огромную, мёртвую пустыню, через земли, где не жило ничто, кроме ветра, где даже раскалённое фарийское солнце подёргивалось мутной дымкой и будто отступало, не желая касаться этого дикого края. Караван медленно двигался через пески, лошади вязли копытами в сероватой массе, люди опускали головы и прятали лица, спасая их от обжигающего, кусачего ветра. Инди ехал на муле, сидя в седле боком и свесив обе ноги на одну сторону - иначе он не мог, потому что его щиколотки были схвачены кандалами. Цепь была достаточно длинной, чтобы он мог передвигаться маленькими шажками и на привалах ходить от палатки к костру без посторонней помощи. Однако нечего было и думать о том, чтобы бежать - да и куда бежать посреди мёртвой, неподвижной пустыни? Он не прожил бы и дня.
Едва ли не сильнее, чем цепи, ему досаждала одежда. Поверх обычной туники и штанов на него надели что-то вроде длинного халата из толстой шерсти, полы которого несколько раз обматывались вокруг тела и, запахиваясь на поясе, крепились возле плеча. Голову ему повязали платком, прятавшим волосы и лицо, а поверх всего этого накинули ещё и бурнус, причём во время переходов заставляли надевать капюшон. Остальные участники каравана были одеты точно так же, - а на воинах были ещё и тяжёлые доспехи - и Инди, задыхаясь под тяжестью этих одежд, недоумевал, как они все могут это терпеть. Один из слуг, кажется, чуточку более человечный, чем остальные, пояснил ему, что, как ни странно, вся эта куча одежды спасает тело от беспощадного пустынного жара. Инди не понимал, как можно спастись от жары, греясь, но не осмелился расспрашивать. На любую попытку задать вопрос он получал в лучшем случае грубый окрик, в худшем - холодное молчание, словно он был невидимкой или бессловесной тварью. Правда, его ни разу никто не ударил. Его могли заклеймить, но ударить бы не посмели. Даже Гийнар не прикасался к нему, хотя всякий раз, глядя на него, Инди испытывал стойкий, удушающий страх - квинтэссенцию того страха, который охватил его, когда евнух пришёл за ним в первый раз. Этот человек убил Эльдина, повторял Инди про себя, глядя на тучное тело евнуха, покачивающееся в седле. Он убил Эльдина и отнял у меня последнюю надежду на нормальную жизнь. Что бы он ни сделал теперь, каким бы ни оказался, я всегда буду ненавидеть его.