Он поймал за шиворот кинувшегося было наутек мальчишку, выхватил у него из рук револьвер и сунул себе в карман. Взял под руку Шилова.
— Что, брат? Плохо тебе? А, браток? — ласково заговорил он, помогая Шилову подняться.
Шилов ничего не отвечал, но и не сопротивлялся.
— Пойдем, дорогой. Пойдем ко мне... Чего тебе тут делать? — И он осторожно повел Шилова сквозь молчаливо расступавшуюся перед ними толпу. Они брели по пыльной улочке. Старик осторожно поддерживал Шилова под руку. Проходя мимо колодца, Шилов остановился, с трудом разлепил спекшиеся губы, что-то прошептал.
— Что, браток, воды тебе? — улыбнулся старик беззубым ртом. — Сейчас устроим.
Он осторожно посадил Шилова на край бревенчатого колодца, загремел цепью. Когда поставил на землю ведро, полное студеной чистой воды, Шилов тяжело встал.
Старик хотел было помочь Шилову, но тот отстранил его. С трудом наклонившись, он обеими руками поднял ведро и вылил на себя. И что-то снова проговорил. «Еще», — понял старик.
Вылив на себя ведра три, Шилов опять сел на край колодезного сруба. Тихая улочка была безлюдна. Шилов тяжело тряхнул головой, приходя в себя. С волос полетели серебряные брызги. Притихший старик стоял поодаль. Видя, что чекисту стало лучше, он теперь робел к нему подойти.
— Где я? — с трудом проговорил Шилов, увидев старика.
— Кедровка, браток, — ответил старик и спохватился: — Вот, брат, твоя штуковина... не забудь... — Он вытащил из кармана револьвер, передал Шилову. Шилов взглянул на старика, глаза его приобрели осмысленное выражение.
— Телеграф... — тихо сказал он.
Секретарь губкома Сарычев мрачно смотрел прямо перед собой, медленно и сильно бил пальцем по лежавшим на столе бумагам.
— Дальше, — глухо сказал он, не поднимая глаз.
— Ограбление произошло на перегоне Кедровка — Бирусовая, около семи часов утра, — сказал Забелин. — Есаул Брылов ушел на таежные заимки... О судьбе Липягина, Грунько, Лемеха и Дмитриева пока ничего не известно...
— Шилов, Липягин, Лемех, Грунько... — Сарычев сокрушенно покачал головой, сжал пальцами виски.
— Для меня сомнений нет: Шилов выдал бандитам время отхода поезда, — хмуро проговорил Забелин.
— Но ведь мы перенесли время на сутки, — тихо сказал Сарычев. — Шилов-то об этом знать не мог!
— Значит, есаул рассудил так же, как и мы, и ждал поезд на сутки раньше.
— Возможно, что и так, — задумчиво протянул Сарычев.
Члены губернского комитета сидели за тем же длинным столом в большом зале старинного особняка. На этот раз лица у всех были растерянными.
— Не пойму, товарищи, как же так? — Никодимов развел руками. — Ведь по крохам это золото собирали, из последних сил... Товарищ Кунгуров еще тогда предупреждал нас насчет Шилова. А вы не прислушались, товарищ Забелин, и вы, товарищ Сарычев, — рабочий укоризненно посмотрел на секретаря губкома.
— Шилов мертв, — устало возразил Сарычев. — Что теперь об этом толковать?
— А я не об нем! Я об том толкую, что не по-государственному к вопросу подошли. Революционную бдительность потеряли! В наше время доверять с оглядкой нужно... Бывает, с человеком бок о бок не один год живешь, а дошло до дела — и, оказывается, враг или еще хуже — духом слабый.
— Не надо, Семен Игнатьевич, — перебил рабочего Забелин. — С политграмотой тут все знакомы, не дети же здесь сидят.
— То-то и оно! — разозлился Никодимов. — Все больно грамотные! А теперь расхлебываем!
Кунгуров, молча сидевший в стороне от всех, вдруг с силой грохнул кулаком по столу.
— О чем мы лясы точим? — крикнул он. — Вы понимаете, что деньги у Брылова! Пятьсот тыщ золотом! А вы дискуссию развели! Пятьсот тыщ! Как вы их теперь достанете?! — И он снова ударил кулаком по столу, на шее набухли вены, лицо побагровело.
— Что с тобой, Николай? — негромко спросил Забелин.
— Ничего, — справившись с собой, сквозь зубы процедил Кунгуров. Он замолчал, и только крепко сжатые кулаки, лежавшие на столе, выдавали его напряжение.
— Теперь есаул наверняка бросит банду и уйдет в Монголию, — сказал один из членов губкома.
— Я предлагаю срочно сформировать специальный отряд для ликвидации банды есаула, — решительно сказал Кунгуров. — Может быть, успеем его перехватить.
Присутствующие одобрительно зашумели.
В это время на столе Сарычева зазвонил телефон. Сарычев взял трубку.
Ванюкин держал в руке телефонную трубку. В плетеном кресле, откинувшись на спинку, полулежал обессиленный Шилов. В дверях переминался с ноги на ногу старик.
— Товарищ! — кричал в трубку Ванюкин. — Я бы ему дал говорить, да он не в себе сейчас, понимаете? Что? Его старик на базаре подобрал.
Старик в дверях улыбнулся, утвердительно закивал головой. Шилов хотел было что-то сказать, но у него не хватило сил. Он смотрел на Ванюкина, что-то мучительно пытаясь припомнить.
— Да кто его знает! — продолжал кричать Ванюкин. — Что? Документов никаких... фамилия? Не знаю. Попробую. — Ванюкин положил трубку на стол, подошел к Шилову.
— Эй, гражданин! — Он потряс его за плечо. — Гражданин, как фамилия ваша?
Шилов с трудом разлепил веки, уставился на Ванюкина.
— Фамилия, фамилия твоя как? — Ванюкин тряс Шилова за плечо.
— Ши... Шилов, — еле выговорил Егор.
Ванюкин подбежал к телефону:
— Он говорит, Шилов.
Сарычев повесил трубку и некоторое время молча смотрел на членов губкома.
— Что там? — спросил Кунгуров, вынув изо рта мундштук.
Сарычев молчал, будто не слышал вопроса. Телефон зазвонил снова. Секретарь губкома помедлил, потом взял трубку.
— Говорит врач Щегловский из городской больницы. Мне нужен Липягин, — раздался медленный глуховатый голос.
— Говорите, Христофор Матвеич, — ответил секретарь. — Это Сарычев.
— Дело в том, Василий Антонович, что убит не Шилов, а путевой обходчик Кузякин. Два часа назад его жена опознала труп в морге.
Сарычев слушал и хмурился, сказав: «Спасибо», — он повесил трубку. Снова взглянул на сидевших за стоком членов губкома.
— Шилов жив! — наконец сказал Сарычев.
— Как жив? — опешил Никодимов. — А золото где? В банде или у него? Золото где, дорогой товарищ Сарычев?!
— Ну, братцы, чудеса человеческие! — развел руками Забелин.
— Немедленно отправьте за Шиловым людей, — тихо сказал Сарычев.
По масленым сверкающим рельсам в сторону станции Кедровка с грохотом мчалась дрезина. В ней пятеро вооруженных людей. Лица их сосредоточенны и серьезны. События последних дней подняли на ноги всю губернскую чека.
А в это время кто-то распекал начальника станции по телефону. Губы у Ванюкина мелко вздрагивали, он отвечал, испуганно заикаясь:
— Не знаю... Кто ж мог предположить? Случайность. Нет, из господ офицеров никто не появлялся, думаю, погибли. Да, да, сразу сообщу. Может, их в плен взяли? Слушаюсь... — Он бросил трубку на рогульки, плюхнулся в кресло и замер, тупо глядя перед собой. От страха и неизвестности сердце у него испуганно колотилось. Господи, что он имел от этих проклятых офицеров? Ничего, одни оскорбления и угрозы! И все из-за чего? Да из-за того, что выдал колчаковцам раненого красноармейца! И за это он обречен вот так трястись от страха? Где же справедливость? Ванюкин всхлипнул и рукавом форменной тужурки вытер глаза.
Допрашивали Шилова в городской тюрьме, в следственной камере, длинной и узкой. Небольшое окно, забранное пыльной решеткой, стол и три табурета. На них сидели Кунгуров, Забелин, у окна — Шилов.
— Не понимаю... Не могу понять, как может случиться такое, чтоб человек ничего не помнил, — говорил Забелин. — Пьяный, что ли, был?
— Не пил, — глухо промолвил Шилов.
— Да что тут толковать! — Кунгуров махнул рукой. — Не хочет он говорить, не видишь разве?
— Как это не хочет! — повысил голос Забелин.
— А так... — ответил Кунгуров. — Третий день мы с ним бьемся, и все без толку.
— Ну хорошо, Шилов, а человека, который тебе пакет давал через окно, ты в лицо видел? — спросил Забелин.
— Я же говорил вам: темно было, не видел, — ответил Шилов.
— Как же ты мог поверить?! Как ты мог поддаться на такую дешевую провокацию, а, Егор?
— Сам не знаю. — Шилов вздохнул и потер лоб. — Поверил.
— Такой чекист, как ты? — Забелин смотрел на него с сомнением. — Нет, брат, тут что-то не то. Как же нам-то после всего этакого тебе верить?
— Что «не то»? Что «не то»? — начал раздражаться Шилов. — Я вам правду говорю, а вы... Ну, почему мне было не поверить? Машина за окном стучала... а за мной часто на машине приезжали... и почерк показался вроде липягинский... И чем я рисковал?
— Как чем? — удивился Забелин. — Собой... этого мало?
— А-а! — махнул рукой Шилов и отвернулся к стене.
— Ну хорошо, Егор, а когда ты в машину сел, ты видел, кто там?
— Нет... — Шилов подумал. — Одного разглядел. Лицо такое... длинное, глаза навыкате... Других не помню.
— Дальше что? — спрашивал терпеливо Забелин.
— Немного проехали, они меня за руки схватили, сунули под нос какую-то тряпицу... Больше ничего не помню. — Шилов посмотрел на Кунгурова и Забелина, приложил руку к груди: — Я ведь уже говорил вам, ей-богу, не помню...
Он находился пока только в недоумении: как это ему не верят? Ему, Егору Шилову! Разве можно вот так не поверить товарищу, с которым работал бок о бок, участвовал не в одной операции, прошлое у них у всех как на ладони: проверяй, рассматривай хоть в микроскоп. Ему еще не было страшно. Казалось, скоро все прояснится и станет на свои места. Интересно, как они будут извиняться перед ним? У него не было обиды ни на Забелина, ни на Кунгурова за то, что его допрашивают, да еще в следственной камере тюрьмы. На душе саднило лишь оттого, что он чувствовал: они не верят его словам. А верить должны. Почему-то в этом он был убежден.
— А труп, который вместо тебя подложили? — вмещался в допрос Кунгуров. — Ты убил путевого обходчика?
— Да вы что, ребята? — оторопел Шилов. — Что вы такое говорите?
— Говорим что есть! Где ты был, когда банда грабила поезд?
— Не знаю, — вновь устало проговорил Шилов. — И кто этого обходчика убил, тоже не знаю. Лучше бы меня...
— Откуда у тебя баул взялся? В нем ведь золото было!
— Не знаю. Говорю же, товарищи, не помню... не могу вспомнить. — Шилов сжал кулаки, тряхнул головой.
— А ты через не могу, — сурово проговорил Забелин.
— Не надо так... — с трудом выдавил Шилов, по лицу промелькнула гримаса боли.
— Хорошо! — Забелин погладил бороду, его темно-серые глаза сверлили Шилова. — Расскажи, как на станцию попал, в Кедровку?
Шилов молчал, отвернувшись, смотрел на сырую, в темных разводах, стену.
— Опять не помнит, — слегка улыбнулся Кунгуров и вставил в рот мундштук, потянул воздух.
— Что-то со мной они делали... станция... — мучительно стараясь вспомнить, проговорил Шилов. — Вроде бы на станции...
— Городская станция? — спросил Кунгуров. — Ты не спеши, постарайся вспомнить.
Шилов несколько секунд молчал, глядя в пол.
— Не помню, — беспомощно выдохнул он.
Дверь в каморку отворилась, вошел Сарычев. Часовой внес еще один табурет, и секретарь губкома сел, кивком поблагодарив красноармейца.
Шилов взглянул на Сарычева и вновь отвернулся к стене.
— Кем было подписано письмо, которое привез тебе посыльный? — продолжил допрос Забелин.
— Липягиным.
— Ошибиться ты не мог? — В голосе Забелина зазвучали сочувственные нотки.
— Я об этом не думал.
— Где это письмо?
— Не знаю.
— А где документы, партбилет твой где?
— Не знаю, — цедил сквозь зубы Шилов и под скулами у него набухали и опадали желваки.
— Врать не надоело?! — вдруг спросил Забелин.
— Я правду говорю.
— Правду? Хоть одно доказательство есть?! Или мы тебе на слово верить должны? «Не знаю и не помню» — вот и все ответы. Ты на нашем месте поверил бы?
— Не знаю... — процедил Шилов.
— Хватит дурочку валять! — резко оборвал Забелин. — Через кого держал связь с есаулом? Шилов!
Шилов молчал, опустив голову. Каждый новый вопрос, казалось, еще ниже пригибал его к пыльному каменному полу. Вот теперь страх впервые обдал сердце холодом.
— Липягин и его товарищи живы или вы их тоже убили, как и путевого обходчика?
Егор вскочил с табурета, сжал кулаки. Кадык на заросшей шее дернулся, будто он проглотил твердый ком.
— Да я с Липягиным... Я с ним полтора года на фронте!
— Сядь, сядь, успокойся, — перебил его Кунгуров и ладонью погладил бритую голову. Потом вынул изо рта мундштук, положил его на стол.
— Василий Антонович! — Шилов обращался к Сарычеву. Говорил он тихо, но в каждом слове закипали боль и обида. — Они меня знают мало. Ты меня знаешь... И Липягин знает... Ты вспомни, как под Чугальней в снегу двое суток от казаков отстреливались... Неужто забыл?
Сарычев молчал, сидел неподвижно, будто окаменел.
— Ты по делу говорить будешь или нет? — с тихой злостью спросил Забелин
— Что-о тебе говорить?! — сорвался на крик Шилов. — Что-о?
— Где золото, шкура?
— Прекратите, — тихо сказал Сарычев. — Немедленно.
Кунгуров встал из-за стола, приоткрыл дверь и приказал:
— Уведите арестованного.
Появился красноармеец с винтовкой. Нагнув голову, Шилов вышел из камеры. Красноармеец взял винтовку наперевес, двинулся за ним. Дверь закрылась.
— Милый, здесь не охранка! — Сарычев спокойно посмотрел на Забелина. — Орать не надо.
Забелин прошелся по камере, остановился у зарешеченного окна, глядя во двор.
— Василий Антонович, — продолжая все так же смотреть в окно и с трудом сдерживая раздражение, проговорил Забелин, — это чека. Здесь свои порядки.
Сарычев некоторое время смотрел Забелину в затылок, а потом сухо бросил:
— Для коммуниста, Забелин, порядки везде одинаковые.
Забелин долго молчал.
— Вы правы, — сказал он устало. — Извините.
— Да, я понимаю, — примирительно улыбнулся Сарычев. — Сам третью ночь не сплю. — Сарычев снял очки, потер переносицу. — Ерунда какая-то. Подложил вместо себя труп. Для чего?
— Для того, чтоб мы считали его жертвой, — ответил Кунгуров.
— Зачем? — повторил вопрос Сарычев и сам же на него ответил: — Боялся спугнуть нас. Ведь мы тогда отправили бы золото как-нибудь иначе. А вот как, он бы уже не знал.
— Логично, — вставил Кунгуров и продолжал: — Мы находим труп и, естественно, опасаемся, что под пытками Шилов мог выдать время отправки золота, и потому переносим операцию на сутки раньше. Шилов знал: времени у нас в обрез.
— Вот именно! — снова сорвался Забелин. — Вся эта история с машиной, с пакетом — арабские сказки! Расстрелять подлеца — и дело с концом!
— Ну хорошо, допустим, он враг. Почему же тогда он не скрылся? — продолжал рассуждать Сарычев. — Сел бы в поезд и ушел бы спокойно, а? — Он посмотрел сначала на Кунгурова, потом на Забелина.
— Ну, это уж какие-то тонкости, — отмахнулся Забелин.
— Какие же тонкости? Это проще всего. И пьяный почему он в Кедровке шатался? — не унимался Сарычев. — Да, да... Он что-то про эту станцию говорил... Николай, может, начальника Кедровки вызвать?
— Сегодня же привезем, — коротко ответил Кунгуров.
— Да зачем это нужно! — Забелин раздраженно махнул рукой. — Неужели не ясно? Он еще что-нибудь наплетет, а мы, как дураки, проверять будем!
— Будем! — ответил Кунгуров и повторил: — Будем проверять... — Он не спеша свернул цигарку, вставил ее в мундштук, прикурил и с удовольствием пыхнул дымом:
Забелин достал из кармана окурок, подошел прикурить.
— Красивый мундштучок, — сказал он, затягиваясь. — Откуда?
— Память... — Кунгуров слегка улыбнулся. — Еще в ссылке один товарищ подарил.
— Ай-яй-яй! — снова вздохнул Сарычев. — Третью ночь не сплю. Думаю, думаю — и боюсь поверить.
— Вы, может быть, считаете, я мозгами не ворочаю! — нервно проговорил Забелин. — Ни жене, ни детям спать не даю... как лунатик стал. Она мне говорит: «Или на другую работу перейдешь, или давай разводиться!»