— Даже о тебе?
— Он мой друг, а не нянька. К тому же, я бы все равно не сказала ему об этом.
— Почему?
— Потому что это мое дело…
Она остановилась, заметив, как сузились его глаза. Черт! Она чуть не проговорилась. Фолкнер, казалось, обладал удивительной силой, которая заставляла невольно признаваться в том, о чем она вообще не собиралась говорить.
— А ты молодец, — сказала она. — Я слышала, одно время ты был лучшим репортером. И вообще, ты напоминаешь мне Джеда. У него такая же способность вызывать людей на откровение.
— Это не всегда получается. — Он помолчал. — Вот ты пока ускользаешь от меня.
— Я? — Она пожала плечами. — Меня видно насквозь. Спроси Джеда.
— Джеда здесь нет, — мягко сказал Гейб. — К тому же, даже у таких кристально чистых людей, как ты, всегда есть, что скрывать.
Ронни весело рассмеялась, откинув назад голову:
— Господи, мне это нравится! Ты говоришь так, словно я какой-то загадочный персонаж. Просто Мата Хари!
Его взгляд упал на пульсирующую жилку у нее на шее.
— У тебя очень красивая шея.
Ронни замерла. Ее непринужденность и уверенность тут же исчезли. Гейб продолжал с улыбкой смотреть на нее. Стало тяжело дышать. Пальцы дрожали, карты были готовы вот-вот выпасть из рук. И Ронни бросилась в атаку:
— А тебе известно, что Мора Ренор разыгрывала безутешную любовницу, пока ты находился здесь? Она даже обвязала каждое дерево в своем поместье в Беверли-Хиллз желтой ленточкой.
— Правда? — Гейб улыбнулся. — Меня это не удивляет. Мора умеет использовать любую ситуацию, чтобы привлечь к себе внимание прессы.
— И тебе все равно?
— А почему должно быть иначе? У нее — свои цели, у меня — свои. И тем не менее, у нас были некоторые общие интересы.
— Я полагаю, ты имеешь в виду постель? — сухо поинтересовалась Ронни. — Я слышала, что вы помолвлены?
Улыбка исчезла с его лица.
— А вот это мне уже не безразлично. Я не люблю ложь. — Он посмотрел ей в глаза. — Что-нибудь еще?
— Ты о чем?
— У тебя в запасе больше не осталось историй о моих похождениях?
— Я не понимаю, что ты имеешь в виду.
— Все ты прекрасно понимаешь. Самая лучшая защита — нападение, а самая доступная тема для обсуждения — личная жизнь.
— Только не твоя. — Она встретилась с ним взглядом. — Ты ведь никого не подпустишь к себе, разве не так?
Гейб застыл. Ронни задела его за живое.
— Конечно, у тебя много друзей, — продолжала она, — но нет постоянной подруги. У меня есть собственная теория по этому поводу.
— Умираю от любопытства.
— Ты относишься к своим подчиненным, как к родственникам. Они тебе и заменяют настоящую семью.
— И почему же я это делаю?
Ронни нахмурилась:
— Не знаю, мне надо подумать.
— Я надеюсь, ты мне сообщишь результаты своих размышлений?
— Боже, какой ты вспыльчивый. Между прочим, не я начала этот разговор.
— Ты права. Мне не нужно было начинать этот спор. А ты, оказывается, интересный соперник, Ронни.
— Я просто делаю то, что считаю нужным. — Она открыла свои карты. — Я выиграла.
— Поздравляю.
— Послушай, я действительно не хотела вмешиваться в твою личную жизнь. Мне просто показалось, что это…
— Способ защиты?
— Да. Ты задавал слишком много вопросов.
— Но это единственный способ узнать что-нибудь о другом человеке.
— Я знаю Джеда уже шесть лет, но он никогда ни о чем меня не спрашивал. Он принимал меня такую, какая я есть.
— Значит, он полностью лишен чувства любопытства, что довольно странно для журналиста. Ну хорошо, я прекращаю задавать вопросы. Ответь только на последний.
— Какой? — осторожно спросила Ронни.
— Ничего личного. Я просто хочу знать, почему ты приехала за мной.
— Мне понравилось твое лицо.
— Прости, что?
— Где бы я ни видела твои фотографии, твое лицо рождало во мне чувство надежности. Я не видела никого, кто бы выглядел таким сильным и уверенным в себе, как ты. К тому же, я слышала о том, как ты заботишься о своих людях. Мне это очень понравилось.
— Господи, только этого мне недоставало.
— Ну что, что я такого сказала? Ты ведешь себя так, словно я тебя оскорбила.
— Ты относишься ко мне, как к отцу.
— Глупости, у меня уже есть отец.
— Ах, да, тот самый Эван, — мрачно произнес Гейб. — Когда я с ним увижусь?
— Никогда. Он уже уехал из Саид-Абабы.
— И оставил тебя одну? Похоже, твой отец не очень-то заботится о тебе. — Он сжал губы. — Так вот, запомни, я не собираюсь становиться вашим папочкой. В конце концов, мне только тридцать семь, и я не готов удочерять взбалмошного ребенка.
— Ты что, совсем рехнулся? Да мне от тебя ничего не нужно. Все, о чем я тебя прошу, так это не делать глупости, от которых мы оба можем пострадать, — воскликнула Ронни. — И потом, я уже не ребенок, и мне не нужно, чтобы меня опекали.
— Ну ладно, ладно. — Гейб протянул руку, пытаясь остановить поток ее слов. — У меня нет никакого права осуждать тебя, ведь ты спасла мне жизнь. Извини меня. Давай забудем об этом.
Но Ронни не могла успокоиться.
— Пойми, — снова начала она, — нет ничего плохого в том, что тебе нравится чье-то лицо.
— Конечно, нет, — устало согласился Гейб. — И вообще, я должен радоваться. Никогда еще никто не жертвовал своей жизнью ради моей физиономии.
Ронни задумалась. Много ли она знала о Гейбе Фолкнере? А вдруг она не только оскорбила его мужское эго, но нанесла и более глубокую рану? Она почувствовала необходимость загладить свою вину.
— У тебя лицо, а не физиономия. Его нельзя назвать красивым, но в нем есть характер.
— Не забудь сказать о чувстве надежности.
Ронни удрученно вздохнула:
— Поскорее бы уж Фатима принесла нашу одежду.
— Зачем? Я уже привык к своей наготе. Или я шокирую тебя?
Ронни сделала вид, что не заметила насмешки.
— Ты разрешишь мне сделать снимок?
— Снимок?! — Гейб удивленно вскинул брови. — Куда же девалась твоя девичья скромность?
— Ты прекрасно знаешь, что я имела в виду. Я хотела сделать несколько фотографий, пока мы торчим здесь. Я не сделала ни одного снимка с того момента, когда ты побежал по улице.
Гейб с удивлением посмотрел на нее.
— Ты что, хочешь сказать, что снимала все с самого начала побега?
— Конечно. Но мне пришлось остановиться. Все происходило слишком быстро, а жаль.
— Полагаю, мне стоит поблагодарить тебя за то, что ты посчитала мою жизнь важнее удачного снимка.
— Не говори глупости. Я прекрасно знаю, что важнее. И все же, — мечтательно продолжила она, — могло получиться очень здорово. Столько событий. Ну ничего, я еще поснимаю.
Она достала фотоаппарат.
— Не сейчас. Я предпочитаю, чтобы на фотографиях меня украшало не только чувство собственно достоинства, но и кое-что из одежды. Понимаю, тебе не терпится утолить свою страсть, но придется подождать. Хотя, если бы ты согласилась утолить мою страсть, я бы пошел тебе навстречу.
Ронни покраснела.
— Я лучше подожду.
— Жаль, — ответил он.
В его голосе, в его позе была какая-то особенная чувственность. Ронни ощутила, как напряглась ее грудь под полотняной простыней, обмотанной вокруг тела. Что с ней в самом деле происходит?!
— Перестань, — резко ответила она. — Я не понимаю, почему мужчины считают, что все споры с женщиной должны заканчиваться в постели.
— Это совершенно не обязательно, но может быть интересно.
Она скорчила гримасу.
— Вот видишь, ты такой же, как и все.
— И кто эти «все», позволь полюбопытствовать? — В его голосе чувствовалось раздражение.
— Тебя это не касается. — Она неопределенно махнула рукой, решив сменить тему. — Это очень хороший фотоаппарат.
— Я не сомневаюсь, что у тебя замечательный фотоаппарат, но он меня не интересует. Не волнуйся, я не собираюсь снова затевать спор. Просто мне хотелось бы прояснить несколько вещей. Прежде всего я не собираюсь исполнять роль твоего отца. Во-вторых, у меня нет привычки ложиться с женщинами в постель, чтобы снять стресс или выиграть спор. Я всегда воспринимал секс исключительно как форму наслаждения и считал, что заниматься им надо умело и с удовольствием. У меня действительно не было женщины уже больше года. Я изнемогаю от желания. Но мне не нужна ни одна из женщин Фатимы. Я предпочитаю подождать, пока не найду действительно желанную партнершу. — Он помолчал. — Сказать, что произойдет, когда я встречу такую женщину?
Ронни смотрела на него, словно загипнотизированная. Сердце готово было выпрыгнуть из груди.
— Праздник, — тихо сказал Гейб. — Это будет безумный праздник любви.
Ронни не слышала, как открылась дверь. Она соскочила с кровати и повернулась к Фатиме, которая стояла на пороге с охапкой одежды в руках.
— Наконец-то, а то мы уже заждались!
— Я этого не говорил, — тихо заметил Гейб. — Ты ляжешь наконец? Сколько можно слоняться по комнате?
— Я не хочу спать. Почему ты не хочешь, чтобы я еще поснимала?
— Ты уже достаточно наснимала сегодня.
— Мало ли что может случиться с пленкой. Она может потеряться. Однажды в Кувейте я лишилась сумки с фотоаппаратом и кучей пленок. Если бы накануне я не переложила часть пленок в другое место, все бы пропало.
— Как же это произошло?
— Иракские военные. Они застали меня снимающей то, что не должно было появиться в прессе.
— Военные подразделения?
Ронни покачала головой:
— Нет, пытки гражданских лиц.
— Да ты просто сумасшедшая. Такие фотографии грозят смертным приговором всему отряду. — Он помолчал. — Неужели они тебя так просто отпустили?
— Мне повезло. Они просто отправили меня в тюрьму. А через месяц началась война, и обо мне забыли.
— Тебе действительно повезло. Они ведь могли просто расстрелять. А где в это время был Джед? Ждал очередного ребенка?
— Не говори глупости. Он тогда еще не был знаком с Изабел. Он был в Вашингтоне. Джед даже не знал, что я в Кувейте. Я уже говорила, что была внештатным журналистом. Это была моя работа, мой хлеб.
— Я не видел эти фотографии у него в программе.
— А я их и не отдавала ему.
— Почему?
— Слушай, опять ты задаешь мне вопросы?
— Почему ты не отдала Джеду эти фотографии?
Гейб явно не собирался сдаваться.
— Потому что я отправила их в Комиссию по правам человека, чтобы они использовали их как доказательство на военном суде. Я боялась, что если они появятся в эфире, то потеряют свою обвинительную силу. И сделала я это вовсе не из благородства или мягкости, — взахлеб продолжала она. — Просто мне показалось, что так будет правильно. Хотя, конечно, это был сентиментальный поступок. Я тогда только вернулась из Кувейта, где пролежала в больнице. Наверное, это климат на меня так подействовал.
— Тебе не нужно оправдываться, — тихо сказал Гейб. — В какой-то момент человек выбирает для себя самое главное.
— Да, но это мог быть отличный репортаж, — вздохнул Ронни.
— Это и был отличный репортаж. Мы просто не сможем увидеть его на экране. — Гейб облокотился на спинку кровати. — Если ты такая везучая, то как оказалась в больнице?
— Истощение организма. Нас не очень-то хорошо кормили в тюрьме, и у меня немного сдали нервы.
— Нервы?
— Я не могу находиться в закрытом помещении. У меня начинается клаустрофобия.
— Все зависит от твоего сознания. Через какое-то время это становится похоже на игру.
Ронни с удивлением посмотрела на него.
— Ничего себе игра. Тебя окружают одни стены и давящая тишина. Я помню, как ночами лежала в кромешной темноте. Мне казалось, что я не доживу до утра.
— И ты, уже однажды испытав это, не побоялась снова ввязаться в такое рискованное дело? Тебя чуть не убили! Ладно, хватит ходить туда-сюда. Ложись спать. Завтра понадобятся силы.
— Я не устала, но ты прав. Надо отдохнуть.
— Правильно. — Он похлопал по кровати рядом с собой. — Ложись.
Ронни легла на край постели и свернулась клубочком.
— Можешь погасить свет.
— Мне он не мешает.
Ронни вздохнула с облегчением. Сегодня ей не придется лежать в глухой темноте, мучаясь кошмарами. Ее нервы были на пределе. Она не была уверена, что сможет выдержать эту ночь.
— На самом деле я уже практически избавилась от страха темноты. Врач сказал, что осталось совсем немного…
— Ты когда-нибудь замолчишь, неугомонная болтушка, — проворчал Гейб.
— Прости. — Она на секунду замолчала. — Ты уверен, что свет не мешает?
— Единственное, что мне мешает, это ты. — Он придвинулся к ней и обнял. — Спи.
— Что ты делаешь?
— Я так лучше буду спать. Нет ничего хуже, чем остаться со своими страхами один на один.
— Ты боишься?
— Я же не бесчувственный чурбан.
Ронни почувствовала, как напряжение постепенно покидает ее. Она расслабилась, прижалась к Гейбу и закрыла глаза.
— Все будет нормально. Тебе не нужно бояться, — успокаивала она его. — Я вызвала вертолет с твоими людьми. Мы договорились, что они будут ждать на границе Седихана моего сообщения. В пещере, недалеко от границы, спрятан радиопередатчик. Мы сможем связаться с ними оттуда. Завтра ночью ты уже будешь на безопасной территории. А может быть, и раньше.
— Меня это радует. — Гейб провел рукой по ее волосам. — Ты похожа на общипанного утенка.
Звук его ласкового голоса, прикосновение руки к волосам действовали удивительно успокаивающе. Она зевнула.
— Мне приходится их постоянно стричь. С длинными волосами не очень удобно, особенно во время работы.
— Представляю, как бы они тебе мешали, когда ты ползла по тем узким сточным трубам.
— Но мы же пролезли, так ведь? И смогли добраться сюда. — Ее язык заплетался. — Не бойся, все будет хорошо.
— Только если ты сейчас же замолчишь и дашь мне уснуть.
Глава 3
На самом деле свет очень раздражал Фолкнера. Первые шесть недель заключения яркий свет ламп непрерывно ослеплял его, не давая заснуть. Он мечтал о темноте. Она казалась ему спасением и высшей благодатью.
Но для Ронни Далтон все было наоборот.
Он покрепче обнял ее хрупкое тело и почувствовал, как она слегка напряглась. Даже во сне Ронни не расслаблялась полностью. В ней было удивительное сочетание дерзкого и забавного ребенка и умудренной опытом женщины. Решимость и уверенность в себе порой сменялись мягкостью и сомнениями. В какой-то момент ему показалось, что она полностью раскрылась перед ним, но уже через минуту снова замкнулась в себе. Он почувствовал, что она очень одинока.
Гейб еще сильнее прижал ее к себе и тихо выругался. Он не мог понять, откуда в нем появилось это чувство нежности. Всего за несколько часов Ронни стала ему ближе, чем кто-либо за всю жизнь. Его влекло к ней, и ему было понятно это физическое желание. Она так доверчиво уснула в его объятиях, словно ребенок-сирота, ищущий укрытия от опасного и жестокого мира. И одновременно казалась олицетворением женственности, хрупкой и нежной. Гейб почувствовал, как в нем снова нарастает возбуждение. Он глубоко вздохнул, пытаясь унять дрожь. «Ладно, одну ночь я буду заботливым отцом, ничего со мной не случится, — думал он. — Интересно, что чувствует приемный отец, когда его воспитанница в один прекрасный момент вырастает и превращается в женщину? Между ними нет никаких кровных связей, и они обычно ведут себя не как отец и дочь, а как друзья».
Проснувшись, Ронни увидела, что Гейб Фолкнер сидит в кресле напротив и наблюдает за ней.
— Который сейчас час? — Она резко села на кровати и опустила ноги. Бросив быстрый взгляд в окно, с облегчением поняла, что до рассвета еще далеко.
— Начало седьмого.
— Я спала, как убитая.
— Ничего подобного. — Гейб встал и потянулся. — Ты ворочалась всю ночь.
Судя по всему, Гейб вообще не спал. Но, несмотря на его ленивые, сонные движения, Ронни видела, что он бодр и готов к действию.
— Я привыкла спать в любой обстановке, — сказала она.
— И все-таки хорошо бы поскорее убраться из этой обстановки.
Ронни улыбнулась ему через плечо.
— Я могу, по крайней мере, почистить зубы?
— Можешь. — Гейб немного расслабился. — Только не увлекайся.
Ронни остановилась в дверях ванны:
— Мы выйдем отсюда через пятнадцать минут. Тебе надо снова надеть бороду и вставить линзы. Фатима принесет местную одежду, бурнус и солнцезащитные очки.
— Тебе не кажется, что очки будут выдавать маскировку?