людей…
В полутьме глухо прозвучал пистолетный выстрел.
— Взять всем оружие! — скомандовал Козловцев. Коротко обрисовав обстановку и боевую задачу, он
разделил людей на две группы.
Первыми выскочили из сеней Козловцев и Морозенко и кинулись в разные стороны. За ними выбежали
другие. Немцы открыли сосредоточенную стрельбу по дверям, но было уже поздно. С двух сторон их поливали
свинцом из автоматов. Беспорядочно отстреливаясь, гитлеровцы столпились около автомашины. Кругом
трещали выстрелы.
Ксения, Таня, Морозенко и еще один партизан бежали в глубь сада. Вдруг Таня, словно споткнувшись,
упала на землю.
— Шо з тобою, голуба? — тяжело дыша, нагнулся к ней дед.
— Танюша! — бросилась к подруге Ксения.
— Кажется, я ранена… в ногу…
Таню подняли, подхватили под руки и снова побежали. Воздух потрясли два взрыва: как видно,
партизаны подкинули под машину гитлеровцев противотанковые гранаты. Опять затрещали автоматы. Это
продолжалось минут десять. Сплошной гул выстрелов оборвался двумя короткими очередями, и все стихло.
Ксения, Морозенко и один из партизан, поддерживая Таню, пересекли улицу и остановились около
какого-то сарая.
— Тяжело тебе? Больно?
— Ногу уже не больно, руку больно, вот которую ты дер-
жишь. — Таня хотела пошевелить левой рукой, но не могла. —
Пустите меня, я немного полежу.
— Ни, голуба, лежать неможна, неможна лежать, — воз-
разил Морозенко. — Нам треба биг-ты до хутора. Грицько! —
позвал он.
Сильными руками Грицько обхватил Таню, хотел поднять.
— Подожди, Грицько, — попросила Ксения. — Я не могу
больше идти с вами.
— Я знаю. Иди, Ксения, — сказала Таня. — Я хорошо се-
бя чувствую. Не беспокойся обо мне.
— Дедуся тебя не оставит. Он зиает хорошего врача А
завтра я приду к тебе…
Ксения исчезла в темноте.
Партизан понес Таню. Шли они торопливо, молча. Где-то
на другом конце города слышны были выстрелы, взрывы гранат.
Таня застонала.
— Стой, Грицько! — тихо сказал дед, и когда Грицько ос-
тановился, Морозенко спросил: — Боляче, голуба? — Затем он
скинул с себя длинный кожух, расстелил его на земле, помог
Грицько положить Таню, став на колени, нагнулся над девушкой.
— Потерпы, серденько, трохы осталося йты нам. От скоро
дийдемо до хутора. Внн тебе перевьяже. Вин хороший, наш
дохтур. — Таня молчала. Дед припал ухом к ее груди и вскочил.
— Горе таке! Беры, Грицько, за кожух та понесем…
…Во дворе дома, где жил профессор Виткович, девушку
положили в сарае, на земле. Морозенко побежал в дом. Ему открыла прислуга, узнала его и впустила в
прихожую.
— Як бы прохвессора побачыть? — задыхаясь, спросил дед.
В прихожую вошел взволнованный профессор.
— Вы ко мне? — спросил он, поправляя очки.
— Цэ я.
— А, старый знакомый! С чем пожаловали?
— Дило е.
— Какого-нибудь партизана принесли?
— Та вже ж…
— Где он?
— У вас тут никого нема чужих?
— Это неважно. У меня сидит мой коллега.
— А вин шо в себе представляе? Кому вин служить?
— Не беспокойтесь. Это наш человек. Самый надежный друг.
— Дило таке, одна дивчина тут е, дуже поранена.
— Так давайте ее сюда. — И профессор, опережая деда, выбежал во двор.
Иосиф Генрихович с помощью своего друга, хирурга Яна Дроздовского сделал Тане операцию, извлек
пулю из ноги и наложил гипс на ногу и на руку. Виткович положил Таню в своем кабинете. Морозенко,
отпустив Грицько, сам просидел на кухне до окончания операции. Когда ушел Дроздовский, дед вошел в
кабинет Витковича, освещенный двумя большими лампами Профессор сидел около Тани и держал ее руку,
проверяя пульс. Он поднял голову и посмотрел на деда.
— Вы еще здесь?
— Як вона? — вместо ответа спросил дед.
— Ничего. Сильная девушка. Я думаю, что все будет благополучно. Потеряла много крови, повреждены
кости руки и ноги, но они срастутся.
— Куды ж цю дивчину зараз диваты?
— Никуда. Будет лежать здесь, в моем кабинете.
Дед подумал, почесал в бороде.
— А шо мени робыть?
— Мне кажется, вам надо идти отдыхать. Вы тут мне ничем не поможете.
— Ну, бувайте здоровеньки!
— До свидания. Зайдите денька через два.
Морозенко ушел.
Профессор продолжал сидеть возле Тани и держать ее руку. Он невольно залюбовался лицом Тани и
вдруг вспомнил, что видел эту девушку в комендатуре, среди немцев. “Странно, — подумал профессор. — Кто
она? Немка или русская?”
Таня открыла глаза. Она долго и недоуменно смотрела на Витковича, на его очки в золотой оправе.
— Вы в кабинете врача. В полной безопасности. Вам сделали операцию и наложили гипс. — Виткович
произнес это мягким, ровным голосом, как привык разговаривать с больными. Он не выпускал ее руки, следил
за пульсом. — Вы меня поняли? — спросил он, желая убедиться, как реагирует девушка.
— Да, — тихо подтвердила Таня.
— Вы русская?
Таня подумала и ответила:
— Да.
— Вы молодец. Вы хорошо… — профессор не договорил. Таня закрыла глаза, сознание снова оставило
ее. “Нужна кровь”, — подумал он.
Виткович исследовал ее кровь, определил группу. В кабинет вошла жена.
— Я не заходила к тебе, знала, что ты занят. Плохо ей?
— Ранение тяжелое.
— Как жаль! Старик мне рассказал о ней. Она так много сделала хорошего! Неужели у нее безнадежное
состояние? Неужели нельзя спасти её?
— Ей крайне нужна кровь, Юлюшка. Твоя группа подходит, но…
Женщина молча расстегнула пуговицы на кофточке и стала снимать ее…
После переливания крови состояние Тани улучшилось. Профессор и его жена сидели у постели девушки,
не смыкая глаз.
— Ну, сколько раз тебе говорить, Юлюшка, иди ложись, — полушепотом убеждал профессор жену. —
Нельзя же так! Тебе отдыхать надо, ты столько отдала крови — и сидишь. Пожалей себя.
Жена ничего не ответила. Она осторожно, с нежностью прижалась ухом к груди Тани, послушала,
посмотрела ей в лицо, но уходить и не собиралась.
Так продежурили они всю ночь. Таня ни разу не открыла глаз, но пульс ее становился лучше.
— Оказывается, Юлюшка, у тебя еще молодая и боевая кровь, — шутил профессор.
Утром Таня очнулась. На ее щеках заиграл легкий румянец. Профессор измерил температуру: она была
повышенной, но Иосифа Генриховича это не напугало.
— Все идет хорошо, — сказал он.
— Прошу вас, не скрывайте от меня правды… Если необходима операция… — с тревогой в голосе
произнесла Таня.
— Не беспокойтесь.
Иосиф Генрихович угадал, откуда возникла эта тревога у девушки.
— Теперь уже не может быть и речи об операции, дорогая моя. И нога и рука останутся у вас такими же,
как были. Только вам придется полежать.
Таня глубоко вздохнула.
— Мне не хочется лежать.
— Но ничего не поделаешь, придется лежать. Скажите, как зовут вас?
Таня не хотела было называть себя, но, вспомнив разговор Ксении и Морозенко о враче, сказала:
— Берта.
Профессор, как будто забыв, о чем спрашивал девушку, вдруг вынул карманные часы, посмотрел на них,
сунул обратно в карман жилетки и поспешно удалился из кабинета. Через несколько минут он вернулся вместе с
женой, оба несли по небольшому подносу с тарелками и чашечками, накрытыми салфетками.
— Вот мы будем завтракать, — сказал он тоном, каким разговаривают с маленькими. Жена его подвинула
к Тане столик, поставила на него поднос, а сама села на край кровати так осторожно, как будто боялась
разбудить спящего ребенка. Профессор стоял со своим подносом в руках и через очки наблюдал за женой.
Таня хорошо рассмотрела эту женщину. Лицо ее с тонким вздернутым носом и слегка изогнутыми
темными бровями было утомлено, под глазами виднелись большие синие круги. “У нее, наверное, грудной
ребенок, и она не спала ночь”, — предположила Таня.
— Все это надо скушать, — сказал профессор, ставя свой поднос на столик.
Таня проглотила несколько ложек бульона и поблагодарила. Но профессор настаивал, чтобы она съела
все, что приготовила жена. Подчиняясь воле врача, Таня без всякого аппетита жевала и глотала то, что давала ей
хозяйка.
Почти целый день Таня проспала. Когда отдыхали профессор и его жена, около больной дежурил Ян
Дроздовский.
Утром обо всем происшедшем за ночь стало известно в штабе партизанского отряда. Андрей узнал, что
Таня ранена, ей оказана квалифицированная помощь и сейчас она находится на квартире профессора
Витковича.
— Надежный ли этот профессор, не выдаст он Берту? — спросил Андрей у командира отряда.
— Профессор этот — человек наш. Он уж спас от смерти многих наших партизан. Нет, он не выдаст. Но
тут другая опасность есть.
— Могут пронюхать гестаповцы? — перебил Андрей.
— Это сейчас самое страшное, — продолжал руководитель партизан. — Хотя дом профессора Витковича
пока у гитлеровцев вне подозрений, профессор более года работал у них в госпитале, и сейчас они довольно
часто приглашают его в госпиталь на консультации к своим офицерам. Виткович очень крупный специалист в
своей области. Но может совершенно случайно угодить в его дом какая-нибудь облава…
— И тогда — все! — застонал Андрей. — Что же делать?
— Надо взять Берту и вывезти сюда, в лес. И сделать это надо немедленно, сегодня же ночью.
Андрей связался по радио с полковником Сергеевым, шифровкой доложил ему обо всем и о предложении
командира отряда. Полковник приказал вывезти Таню в партизанский отряд, а потом за ними будет прислан
специальный самолет.
Эту ответственную операцию поручили Ксении и деду Морозенко Назначили им в помощь еще
пятнадцать партизан во главе с Козловцевым. Несколько облегчало выполнение задачи то, что вся группа
Козловцева была еще в городе.
С наступлением темноты группа стала пробираться в условленное место, где должны все встретиться,
куда явится также и Ксения. По городу то и дело разъезжали немецкие патрули, шныряли полицейские. На
каждом углу партизан подстерегала опасность. Каждому надо было вести себя очень осторожно. Но люди в
группе Козловцева были все опытные, смелые и решительные.
К двенадцати часам ночи все были в ч сборе в пустом сарае одного из заброшенных дворов, недалеко от
улицы, где жил профессор и где была Таня.
Партизаны вполголоса обсуждали события прошедшей ночи, ругали себя за политическую близорукость
и потерю бдительности.
— Вот паразит-то! И как это мы его не раскусили, этого предателя? — сокрушался здоровенный дядя,
саратовец.
— Пашку жалко, — сказал кто-то.
— А Клава! Вот герой настоящий! Говорят, ее заморозили в бочке и она все вытерпела, ни слова не
сказала.
— Вот ведь как подделался гад! Да его бы, подлюгу, сразу надо было повесить.
Пришла Ксения с дедом Морозенко.
Коротко посовещались. Решили идти группами. Сначала пойдет Ксения с дедом. Потом будут
пробираться еще двое. За ними будут следовать парами остальные. Определили маршрут движения.
…Ксения и дед Морозенко со всеми предосторожностями пробирались на улицу, где жил профессор,
стараясь не вызвать подозрения к этой квартире.
Влажная земля почерствела от легкого мороза; на небе загорелись звезды; тьма отступала от города,
всходила бледная холодная луна.
— От ще чортов мисяц! — ворчал дед.
— Это, дидуся, не месяц, а луна, — засмеялась Ксения.
— Хай луна, шоб ий смолой икалось!
— Но и при луне, дедуся, легче ускользнуть, чем днем. Конечно, посетить дом профессора днем было бы
удобнее, но для нас это не подходит.
На улице сзади них появилась грузовая машина.
— Неужели патрули? — произнесла Ксения.
— Щоб им на тому свити смолой икалось! Що робити? Назад неможно, бо воны нас бачили.
Ксения оглянулась — партизан на улице не было, — они исчезли в подворотнях, видимо, раньше
заметили машину.
— Вот дойдем до улицы и повернем направо, а там сховаемся в каком-нибудь дворе, — предложила
Ксения.
Они дошли до угла и, повернув направо, быстро прошли шагов двести.
— Побежим, побежим, диду, вон сад виднеется. — Они побежали с такой осторожностью, что стука их
ног не было слышно. Но сзади послышался гул мотора, и машина повернула на ту же улицу.
— Щоб им на тому свити смолой икалось! Що робити?
— Бежим быстрее. Теперь уже ничего другого не сделаешь. У них подозрение.
Они побежали быстрее, но были настигнуты. Машина остановилась. С нее соскочили три немца.
— Хальт!
Ксения и дед продолжали бежать.
— Не стрелять. Забрать живыми, — кричал из машины офицер. Немцы побежали, держа автоматы
наготове.
— Не утечем, дивчино, — дед еле переводил дыхание. — От калитка, тикай, мое серденько, тикай, моя
ясынька, а я нимцев попридержу.
Немцы уже близко. Ксения юркнула в калитку. На деда сзади набросился немец. Дед стряхнул его с себя
и в упор выстрелил из пистолета, немец свалился замертво. Но за ним были еще двое. Вторым выстрелом дед
свалил еще одного. Третий метнулся за угол. К нему подбежали остальные. Их было человек двадцать. Все они
ринулись к деду. Дед бросил в них одну за другой две гранаты. Раздалось два сильных взрыва. Дед завернул во
двор. Там его подхватила Ксения, и они побежали.
— Тикай, мое серденько, я их попридержу, бо двум же не
втикты, — сказал дед и упал в тени. Ксения побежала.
Солдаты ползком подались во двор. Но дед лежал в тени и
хорошо видел немцев, как они, освещенные тусклой луной, ползли
к нему. Он прицелился и выстрелил, а вслед прогремели два выс-
трела сзади него. Два немца уткнулись головами в мостовую. Это
стреляла Ксения. Она не могла оставить деда.
— Та тикай же, доченька, швыдче! — крикнул дед.
Оставшиеся в живых немцы начали стрелять короткими оче-
редями из автоматов. Дед прижался к земле. Выпустив по не-
скольку очередей, они подождали. Было тихо. Немцы встали и по-
бежали в сторону деда. Дед этого только и ждал — выстрелил, еще
один споткнулся Немцы снова залегли и открыли беспорядочную
стрельбу по всему двору. Дед молчал. Он сунул пистолет за пазуху,
вынул из кармана гранату. Немцы, их осталось человек десять, не
поднимаясь, стреляли. Дед лежал, соображая, что же делать ему
дальше. Вдруг с другой стороны ударили по немцам из автоматов.
Это подоспела группа Козловцева. Немцы вскакивали, бежали на
улицу, но пули партизан настигали их.
Ксения подбежала к деду и схватила его за руку, помогла
встать на ноги.
— От и повоювалы. Щоб им на тому свити смолой икалось,
— говорил дед, тяжело дыша. Ксения изо всех сил тащила его.
— От бида, що нога у мене отнялась. Як же буде с пасекою?
Ксения поняла, что дед ранен в ногу. Подбежали остальные партизаны. Подхватили деда. На улице
заревел мотор.
— Вот черт, про машину-то мы забыли. Бегом на улицу, — крикнул Козловцев.
Партизаны кинулись на улицу, но было уже поздно — машина удалялась с большой скоростью.
— Удрал шофер, жалко, — бросил кто-то из партизан.
— Да, жалко — упустили. Сейчас он притащит сюда целую роту, — заметил Козловцев. — Забрать у
немцев оружие, документы, — распорядился он.
На улицу выбежала Ксения.
— Дедуся ранен в ногу, — сообщила она, — я перетянула ему ногу и отправила его с двумя партизанами.
— Хорошо, — ответил Козловцев. — Успеют они до света доставить его на базу?