— Думаю, что успеют… Им главное — выйти из города. А там за городом они подождут вашу машину в
условленном месте.
— Какую машину, в каком условленном месте — спросил Владимир. Ксения не успела рассказать ему о
машине.
— Ах, я же забыла тебе сказать — в наше распоряжение выделена грузовая автомашина с
соответствующими немецкими знаками и с пропуском. Она будет ждать вас в гараже механического завода. Это
недалеко от квартиры профессора, всего три квартала. Я провожу вас туда. Там шофер наш. Ему известен
маршрут вашего движения.
— Это хорошо, а то у нас времени осталось мало: на эту неожиданную стычку мы потратили более часа.
Кажется, все обошлось благополучно, наши все целы, за исключением деда. Нам надо быстрее уходить отсюда.
Подошли партизаны и сообщили, что оружие и документы забрали.
— Пошли, товарищи, нам надо выполнить основную задачу. Будем пробираться через дворы и сады.
Через улицу переходить только по одному и с большей осторожностью.
Группа исчезла во дворе.
А через несколько минут к месту происшествия подошли два грузовика, битком набитые вооруженными
гитлеровцами. Немцы Соскочили с машин и стали не без опаски окружать дом и двор, где час назад была
перестрелка. Вскоре они увидели при лунном свете своих убитых собратьев, но партизан не обнаружили…
Наконец-то партизаны добрались до забора, что окружал двор профессора Витковича.
— Подождем, пока подойдут все, — сказала Ксения. Она распахнула пальто, сдернула с головы платок на
затылок. Ее волосы на голове были мокрыми.
— Смотри, простудишься, застегнись, — сказал Владимир, в свою очередь снимая шапку и вытирая пот
со лба. Луна скрылась словно за гигантскую черную штору.
Шумно дыша, стали подходить остальные партизаны.
— Ох, и прытка ты, Ксения, замучила, — полушепотом сказал пожилой партизан.
— Что же, тебе впервой? — ответил второй.
— Не впервой-то не впервой, да уж больно она прытка, — не сдавался первый.
— Двое будут здесь, остальные — во двор. Строго следить за улицей. Мы с Ксенией пойдем в дом, —
сказал Козловцев и мягко прыгнул через забор. Партизаны помогли подняться Ксении, а с другой стороны
забора ее принял на руки Владимир. Как-то невольно он прижал ее к груди. Ксения еле заметно поцеловала его
в щеку.
Партизаны тенями разошлись по двору.
Ксения и Владимир пошли в дом. Козловцев чуть дотронулся до двери, и она бесшумно отворилась.
— Странно, — заметила Ксения. — Они всегда запирались. — Она побежала в квартиру и вскрикнула.
Козловцев одним прыжком подскочил к ней и тоже невольно тяжело простонал: безжизненное тело профессора
лежало на полу, а над ним сидела, согнувшись, его жена. Плечи ее вздрагивали, она беззвучно рыдала, ее
волосы поседели.
Владимир и Ксения сразу поняли, что свершилось самое страшное, чего они боялись…
Под вечер Таня проснулась Она выглядела значительно лучше, чем утром. Настроение у нее было
бодрое.
— О, мы уже проснулись! Как мы себя чувствуем? — прикасаясь к руке девушки своими тонкими
пальцами, спросил Иосиф Генрихович.
— Сейчас уже вечер, темно. Неужели я так долго спала?
— Хорошо. Все хорошо. Это я устроил вам такой сон.
Профессор присел на стул около кровати.
— Вы не боитесь держать меня у себя? — спросила Таня.
— Не стоит спрашивать об этом. — И после паузы он продолжал: — Между прочим, у меня есть
документ, что я хорошо лечил немецких солдат. И это мне иногда помогает. Когда они бывают в моей квартире,
я показываю им этот документ, и они не делают обыска. — Профессор замолчал, машинально поправил очки.
— Я хотел бы знать ваше имя. — Он так всматривался в девушку, как будто в первый раз увидел ее.
— Берта.
— Берта. Да, да, совершенно верно, Берта, Мне уже кто-то говорил. — Профессор замолчал и стал
сосредоточенно рассматривать что-то на, белом одеяле. Потом снова заговорил: — Скажите, дорогая моя, в чем
заключается счастье} А? Как вы думаете? Конечно, я больше вашего прожил на свете. Вот, знаете ли, много
думал я последний год над этим вопросом. Представьте себе…
В дом постучали. Через минуту в передней послышалась немецкая речь. Профессор вскочил с постели,
надел халат, достал из столика справку о том, что он работал в немецком госпитале, и со свечкой пошел в
переднюю.
— Какого черта так долго не открывали? — закричал
офицер с черной повязкой на левом глазу.
— Извините, господин офицер, мы же спали, — ответил
Виткович по-немецки.
— Перестаньте болтать, — оборвал его офицер. —
Распорядитесь, чтобы во всех комнатах зажгли спет.
Профессор сказал прислуге, чтобы она засветила лампы.
“Пусть не думает этот негодяй, что я боюсь зажечь свет”, —
подумал профессор, подавая офицеру справку. Офицер брезгливо
взял в руки бумажку, посмотрел ее.
— Это вы можете оставить себе. Я хочу осмотреть ваш дом.
— Офицер сделал знак стоявшим сзади него солдатам.
Они прошли в кухню, осмотрели все шкафы, заглянули в
столовую, перерыли буфет. Ничего не обнаружили.
— Это спальня, — предупредил профессор видя, что офицер
и солдаты направляются в спальню.
— Ну и что же? Мне надо осмотреть ваш дом, — ответил ге-
стаповец и толкнул дверь в спальню. Здесь стояли две широкие
кровати, два ночных столика, два гардероба. На одной кровати ле-
жала испуганная жена профессора. Она натянула на себя одеяло, оставляя открытой только верхнюю часть
лица. Солдаты заглянули под кровать, прощупали одежду и белье в гардеробах.
— Откройте лицо, — сказал офицер и небрежным жестом показал на жену профессора. — Я вам говорю!
— повысил он голос, видя, что женщина продолжает лежать закрытой.
— Юлюшка, открой лицо, — предложил Иосиф Генрихович. Жена открыла лицо, офицер взглянул на нее.
— Пойдемте дальше, — распорядился он.
— Там мой кабинет. Я — профессор медицины.
— Ну и что же?
— В кабинет заходить нельзя. Там больной в тяжелом состоянии. — При этих словах лицо профессора
побледнело. Он загородил собою дверь в кабинет. Офицер схватил его за плечо и оттолкнул, говоря:
— Будьте благоразумны. Не вы, а мы устанавливаем порядки и знаем, что можно смотреть, что нельзя. —
Он открыл дверь и вошел в кабинет. Здесь не было лампы, свет проникал лишь через открытую дверь, в
которую они вошли.
— Принесите же свет, — крикнул офицер.
Вошел солдат с лампой. Офицер увидел бледное лицо с закрытыми глазами, обрамленное белым
колпаком, надвинутым на голову до бровей, и белым одеялом — до подбородка.
— Что у вас за больная?
— Я вас не понимаю, — переспросил профессор.
— Я спрашиваю, что у вас за больная, откуда она и что с ней?
— Это частная жительница, попала под машину, перелом костей ноги и руки. Лежит в гипсе.
— Где у вас еще комнаты? Показывайте.
Профессор показал немцам ванную и повел в кладовую. Когда был осмотрен каждый уголок дома и
двора, немцы собрались уходить. Профессор в душе восторгался удачей Но офицер вдруг резко повернулся и
объявил:
— Я хочу осмотреть больную. Дайте лампу в кабинет. — Профессор как будто не слышал этих слов. —
Дайте же лампу, я говорю.
Все снова вошли в кабинет. Офицер сдернул с Тани колпак и отшатнулся в изумлении Потер свой
здоровый глаз и вновь уставился на девушку. Наконец его лицо перекосилось в улыбке.
— А-а, прекрасная Берта Шлемер! Какая удача! Она еще жива? Какая удача! Взять! — скомандовал он
солдатам.
— Не троньте, не позволю! Ее нельзя трогать, — запротестовал профессор, дрожа всем телом. — Мое
дело лечить. Я всех лечу. — Дрожащей рукой он совал офицеру справку
Офицер схватил бумажку, разорвал ее, бросил клочки на пол и повторил:
— Взять!
Профессор загородил собою Таню:
— Не позволю! Не имеете права! Это кощунство…
Офицер молча подошел к профессору, выхватил пистолет и в упор выстрелил. Иосиф Генрихович рухнул
на пол.
Таню унесли.
— Тани нет. Ой, что же они сделают с ней. — Ксения зарыдала, прислонившись к стене.
— Ну, перестань, милая Нам некогда плакать, — успокаивал ее Владимир.
— Как же они не забрали Юлию Владиславну? — выговорила Ксения.
— Наверное, капитан Шмолл забыл все на свете, когда увидел Берту, — ответил Владимир — Но они все
рчвно не оставят в покое жену и близких профессора. Надо забрать их в лес и сделать это немедля.
— Милая Юлия Владиславна, — Ксения села на пол рядом с женой профессора, обняла ее за плечи, но
не знала, что сказать. Да и что скажешь сейчас этой женщине, сраженной горем!
Жена профессора подняла голову и посмотрела на них сухими покрасневшими глазами.
— Милая, хорошая Юлия Владислава. Мы заберем сейчас Иосифа Генриховича, и вы поедете с нами.
— Хорошо, — выдохнула бедная женщина и опять склонилась над мужем и зарыдала.
Козловцев выбежал во двор, позвал партизан и приказал им взять имущество профессора. В ванной он
нашел заплаканную, дрожащую всем телом прислугу. И ее заставил собирать вещи.
— Придется машину подогнать сюда. Все погрузим здесь, — сказал Козловцев. — Мы быстро соберем
все, а ты, Ксения, иди домой, по пути скажи шоферу, чтобы подъезжал сюда. Надо спешить, а то ночи стали
короткие. До рассвета недалеко.
— Хорошо, так и сделаем, — ответила Ксения. Она вышла из дома, закутала голову, застегнула пальто.
Владимир выбежал проводить ее. Она обняла его за шею и крепко поцеловала.
— Будь осторожен, милый, — прошептала она.
— Будь и ты осторожна, — ответил Владимир. — Когда мы еще встретимся?
— Вот скоро кончится война, и мы тогда уж никогда не будем расставаться, — сказала Ксения. Она еще
раз поцеловала Владимира к быстро ушла.
Козловцев возвратился в дом. Вещи почти все уже были связаны в узлы. Юлия Владиславна сидела,
склонившись над мужем.
Владимир и прислуга подняли женщину и стали одевать.
Вскоре подошла машина Ее загнали во двор. Положили в кузов тело профессора, быстро погрузили
вещи, усадили Юлию Владиславну и прислугу. Разместились и партизаны.
Машина благополучно выехала из города. Мороз сковал полевую дорогу, и сейчас партизаны неслись с
полной скоростью. В небольшом лесочке они догнали деда Морозенко и сопровождавших его двух партизан,
быстро посадили их в кузов и направились в лес.
В одноэтажном кирпичном доме, рядом с комендатурой, помещался немецкий госпиталь, где была палата
для солдат и палата для гражданских немцев, наводнивших город в первые дни оккупации. Таню привезли в
этот госпиталь, освободили для нее две смежные комнаты, соединенные дверью. В одной комнате положили ее,
в другой неотлучно находилось двое часовых. Ночью в комнату, где помещалась охрана, поставили полевой
телефон.
Всю ночь Таня не спала. “Что они сделали с профессором? Жив ли он? Неужели убили такого
замечательного человека?” — думала она.
Потом мысли ее стали перекидываться с одного на другое.
Она старалась не думать о своем собственном беспомощном поло-
жении. Ей вспомнилась Зоя Космодемьянская. Таня была в Моск-
ве, когда стало известно о великом героическом подвиге пламен-
ной юной патриотки. Тогда Таня завидовала Зое, ее мужеству, сме-
лости, отваге. “Вот так надо любить свою Родину, если ты хочешь
ей счастья, — говорила Таня своим подругам. — Вот так надо
бороться за свою Родину. Зоя будет всегда примером в моей жиз-
ни”.
“Нет, что бы ни случилось со мною, я не сдамся, — думала
Таня сейчас. — Выдержу все, какие бы пытки не ожидали меня, я
не паду духом. Милая Родина! Я отдам за тебя всю свою кровь,
капля за каплей!”
Целый день Таня пролежала с закрытыми глазами, как бы
без сознания. Она не теряла надежды, что к ней придут на помощь
— нужно выиграть время. Раза три за день появлялся врач-немец.
Он осматривал и выслушивал ее, выходил в соседнюю комнату, с
кем-то говорил по телефону. Каждый раз, как ни напрягала слух,
Таня не могла понять ни одного слова из разговора — мешала за-
крытая дверь. А вечером пришли двое. Они раскрыли ей рот и ста-
ли вливать какую-то жидкость. Она проглотила этой жидкости ста-
кан, а может быть, и больше. После этого Тане сделалось немного
лучше, она заснула.
Ночью она услышала сквозь сон, как ее трясут за плечо, открыла глаза и в освещенной электричеством
палате увидела майора Вейстера. Таня застонала и вновь закрыла глаза, но майор не уходил. Он стоял около
кровати и вглядывался в ее лицо.
— Я знаю, что вы не спите, — сказал он тихо. — Не бойтесь меня, выслушайте. Теперь я уже наверняка
знаю, что вы советская разведчица. Я предполагал это и раньше. Был у меня случай наглядно убедиться в этом.
Тогда мне срочно нужен был генерал. Я поехал к нему на квартиру. Там были вы. Я услышал телефонный
звонок в столовой. Мне показалось, что если бы генерал был в столовой, то он взял бы трубку. А коль он не
берет трубку, естественно предположить, что он в другой комнате. Следовательно, трубку должен взять его
адъютант. И я открыл дверь столовой, чтобы войти, но, увидев вас, тут же закрыл дверь… Должен вам сказать,
что вы хорошо выполняли свою роль. Но не за тем пришел я к вам, чтобы сказать это. Слушайте. Мне поручено
сегодня ночью предварительно допросить вас, но я не собираюсь этого делать. Я хочу высказать вам то, что у
меня на душе. — Майор помолчал, собираясь с мыслями. Он сел на кровать, взял Таню за руку. Потом
продолжал: — Вы хотите знать, кто я? Я — коммунист. Я — немец. Я предан Германии и ее народу. Я тяжело
переживаю трагедию немецкого народа, в которую вовлек его фашизм. Но я — интернационалист. Вы простите
меня, фрейлен, что говорю так бессвязно. Тут не место, да и не время для пышных речей, но мне хочется, чтобы
вы поняли меня. — Майор опять замолчал, как бы собираясь с мыслями. — Мне часто вспоминается ваш
великий писатель Лев Толстой, который в одном из своих произведений говорил: как ни стараются люди,
собравшись тысячами на маленьком кусочке земли, топтать эту землю, забивать ее мостовыми, устилать
тротуарами, уничтожать на ней все живое, но земля, обогреваемая весенним солнцем, с энергией неиссякаемой
пробивает камни мостовой зеленой травой… Вот так и наша германская коммунистическая партия. Как ни
стараются гитлеровцы топтать ее, загонять в казематы, истязать ее лучших людей, но она, обогреваемая идеями
коммунизма, впитывая в себя опыт партии большевиков, с энергией несокрушимой дает новые побеги.
Немецкие коммунисты в последние годы работали в тяжелых условиях, но не сложили своего оружия. С
каждым днем крепнут их ряды, с каждым днем все больше становится людей, сочувствующих социализму. Не
удивляйтесь, что я говорю вам это при часовых, которые сидят в соседней комнате. Это мои люди. Я сказал все
это для того, чтобы вы знали, кто я, чтобы вы убедились, что у вас, я имею в виду вашу страну, больше друзей,
нежели врагов. Теперь слушайте дальше. По мере своих сил я помогал вам. И вас лично я постараюсь вырвать
из рук капитана Шмолла. Вами весьма заинтересовалась ставка. Генерал и комендант получили строжайшее
приказание доставить вас в ставку живой. Они, конечно, будут лечить вас, чтобы потом… повесить. Завтра в
двенадцать часов дня за вами приедут из ставки. Вот все, что я хотел сказать вам. Прощайте, желаю вам успеха,
здоровья и счастья.
Майор слегка пожал ее руку и вышел.