глазам и продолжала:
— Давайте, дети мои, давайте, товарищи, выпьем за нашу жизнь!
Учиться я старалась. Не хотела отставать от братьев. В свободное время занималась своим любимым
делом-акварелью рисовала на бумаге образцы материи — шелк, крепдешин, полотно. Несколько таких рисунков
вместе с придуманными фасонами и выкройками я послала как-то в журнал “Работница”. Месяца через три я
получила из Москвы письмо. Мне сообщили, что все рисунки были направлены на Всесоюзный конкурс, что
конкурс уже состоялся и что мне, Клавдии Долгоруковой, присуждена вторая премия в тысячу рублей. Вот было
радости-то у меня!
Вскоре Ксения знала всю небольшую жизнь Клавы со всеми подробностями.
Клава училась в десятом классе. Однажды пришли к ней подруги и завели разговор — кем быть Этот
вопрос часто возникал в кругу школьников.
— Я буду инженером-строителем… Это я уже твердо решила, — сказала подруга Клавы Ирина.
— Я буду врачом, — объявила Нина. — А ты? — спросила она у Клавы.
— Знаете, что я хочу, девушки?
— Что?
— Я хочу, чтобы все красиво одевались.
— Ну и что же? Не собираешься ли ты стать портнихой? — хихикнула Лена.
— Нет, я кроме шуток.
— Портнихой хочешь быть?
— Да.
— Ты с ума сошла, — возмутилась Лена. — Училась, училась — и портнихой! Тогда брось учиться. Не
морочь себе голову.
— Нет, я буду учиться. Кончу десятилетку, поработаю немного на швейной фабрике, а потом пойду в
институт, — твердо заявила Клава.
— На портниху в институте учиться будешь? — опять хихикнула Лена.
— Знаете, девушки, — серьезно сказала Клава, — мы с вами должны хорошенько подумать и выбрать
себе такую специальность, где бы мы больше принесли пользы. Вот вам хочется хорошее платье купить. А
знаете вы, как делается это платье? Ведь кто-то должен сделать это платье!
— И правда, девушки, тут нечего смеяться. Клава правильно говорит, — заключила Ирина.
Борис каждое лето приезжал в отпуск, и все свободное время Клава проводила с ним. Они катались по
Волге на шлюпке, вместе купались, ходили в парк, в кино.
В тридцать восьмом году Клава окончила десятилетку и пошла работать на швейную фабрику.
Борис стал летчиком. На четвертый год их дружбы, это было в тысяча девятьсот сороковом году, Борис
снова приехал в отпуск. Клава хорошо помнит этот теплый августовский вечер. Дома никого не было. Они с
Борисом сидели в ее комнате.
— Клава, я хочу сказать тебе… — проговорил Борис взволнованно.
— Что, Боря? Ну скажи.
— Меня, наверное, скоро выгонят из авиации. — В затуманившихся ласковых глазах Бориса играли
какие-то искорки. Клава видела эти искорки, у неё немного кружилась голова, и она поняла тогда, что Борис
совсем не то говорит, что хотел сказать ей.
— Почему? — спросила Клава, и на лице ее появилась затаенная, радостная, счастливая улыбка.
— Я не могу больше без тебя…
Они поженились. И любовь их крепла день ото дня. Каждый из них старался сделать другому приятное.
Бориса перевели в этот город. Приехала сюда и Клава. Потом началась война…
Клава сказала Ксении, что она осталась для того, чтобы мстить немцам. А Ксения открыла подруге, что в
городе есть небольшая подпольная боевая организация молодежи, что она входит в эту организацию, обещала и
ей, Клаве, подыскать “дело”.
7.
Случилось так, что в один из зимних дней сорок второго года Клава неожиданно встретила на улице
Зину, бывшую соседку по военному городку. Зина была одета в отличную котиковую шубку, на голове у нее
небрежно держалась зеленая вязаная шапочка, локоны были завиты, зеленые глаза блестели.
— Здравствуй, Клавушка, — нараспев произнесла Зина. — Вот мы и встретились. А я искала тебя. Мне
надо столько пошить — и платья, и пальто. Где ты живешь, Клавушка?
Клава сказала адрес старушки, где была прописана.
— Вот чудненько, я зайду к тебе. А знаешь что, Клавушка, приходи-ка сегодня ко мне. У меня будут
офицеры. Отличные парни.
— А где ты живешь? Как устроилась? — поинтересовалась Клава.
— Живу я чудненько, — щебетала Зина. — Ты знаешь, как только немцы пришли, попался мне один
офицер. Чудненький, я влюбилась в него. Богатый. Вот видишь — шубка, это он подарил мне. Нашел мне
квартиру чудненькую, из двух изолированных комнат. Жили мы с ним месяца три. А потом его забрали на
фронт. Такая досада. А сейчас ко мне ходит один старший лейтенант из комендатуры, высокий такой, только он
меланхолик, вроде тебя. Придет, напьется и сидит курит да смотрит на меня. Ни разу не поцелует и уйдет.
Умора! Зачем он ходит? Я его так и спросила: “Зачем ты ходишь ко мне?” Он говорит, что ему скучно, потому и
ходит. Он очень плохо говорит по-русски. Я ему и говорю: “Что же ты, балда, не обнимешь меня”. Он понял
все-таки и говорит: “Вы создан не для меня”. Умора! В общем, мы договорились с ним. Он приведет мне одного
обера из гестапо. А сам просил, чтобы я познакомила его с какой-нибудь хорошей девушкой. Вот я тебя и
познакомлю с ним. Хорошо, что ты попалась мне. Приходи. Я и живу здесь, недалеко. Вон дом двухэтажный,
видишь? В этом доме на втором этаже. Придешь? А ты, Клавушка, красивая. Смотри, какой у тебя подбородок с
ямочкой. А губы полные. Многим мужчинам нравятся толстые губы. А глаза у тебя карие-карие. Вот бы мне
такие. А то у меня зеленые. Но многим мужчинам нравятся и зеленые. Правда, Клавушка? Так ты придешь?
— Приду, — пообещала Клава.
— Ну вот и чудненько. Я побегу готовить ужин.
Зина засеменила ножками, извиваясь всем корпусом.
Возвратившись домой, Клава рассказала об этой встрече Ксении.
— Хорошо, что ты тот адрес сказала, — одобрила Ксения. — Все равно тебе надо переезжать туда и
открывать свое ателье. Я должна была тебе сказать об этом сегодня. Так надо. А на вечер ты к этой Зине иди.
Это нам пригодится. Потом меня познакомишь с ней. И обязательно познакомься с каким-нибудь солидным
офицером. Пригласи его к себе, когда обставишь квартиру. Пусть он к тебе изредка заходит. Это будет хорошо.
Клава тут же собралась и ушла на старую квартиру.
Вечером она одела свое лучшее платье, уложила толстые косы вокруг головы, подкрасила губы и пошла к
Зине.
— Ты уже пришла? Вот чудненько! А какая ты красивая! Ну, раздевайся. — Зина провела Клаву в
комнату. — Посмотри, какая у меня чудненькая квартирка.
Она показала две комнаты, устланные коврами и заставленные мягкой мебелью, усадила Клаву в кресло,
а сама стала прогуливаться по комнате, игриво вращая маленькими круглыми бедрами. Зина была одета в легкое
крепдешиновое платье с крупными зелеными цветами на сером фоне, которое облегало ее изящную фигурку.
Стройные маленькие ножки в туфлях на высоком каблуке были обтянуты чулками из тонкого шелка. Зниа
непрестанно любовалась собой в зеркало, поправляла локоны.
— Очень красиво у тебя, — заметила Клава.
— Чудненько! А как же иначе? Такой талант у меня — нравиться мужчинам. Когда я еще маленькой
была, мне тетя сказала: “Зина, ты должна принадлежать мужчинам”. Но я тогда, дурочка, еще не понимала.
— А как же с Николаем?
— А что Николай? Николай тоже такой, маху не дает — одну целует, а за другую держится. Ты знаешь,
как мы поженились с ним? Тетя привезла меня из Воронежа в Борисоглебск. Она хотела сделать из меня
стенографистку. Сказала, что я должна быть секретарем академика. Я поступила на курсы стенографии. А в
городе было полно летчиков. Вот я и познакомилась с Николаем, только не с тем, которого ты знаешь, а с
другим, — высоким, красивым. Я в него влюбилась. Он тоже влюбился в меня. Мы решили пожениться. Когда
была свадьба, к нам в гости пришло много летчиков. Выпили, кричали “горько”, мы с Николаем целовались.
Потом стали танцевать. Вот этот Николай, которого ты знаешь, пристает и пристает ко мне. Мы вышли в
коридор. Он схватил меня и начал целовать. Тут вдруг вышел мой Николай, жених, увидел нас. Постоял. Потом
молча схватил обоих и вытолкнул на улицу. Умора! С тех пор я не видела своего жениха. Ha второй день мы
пошли в загс с тем Николаем, которого ты знаешь, а еще через два дня его перевели сюда. А жалко мне того
первого Николая. Он был такой большой и сильный.
— Так ты с немецкими офицерами чувствуешь себя счастливой?
— А почему же нет? Они мне вино приносят и кормят, одевают. Чудненько!
— Ты думаешь, что они вечно будут жить здесь?
— Что ты, Клавушка! Я, наоборот, уверена, что их скоро выгонят с нашей земли.
— Ну, и как же ты, поедешь в Германию? С этими немецкими офицерами?
— Что я, с ума сошла, что мне там делать? Останусь здесь. Я еще молодая. Выйду замуж. Я же в
политику не вмешиваюсь. Видишь, в гестапо меня не таскают, и в ГПУ не будут таскать. Что же ты думаешь, я
выдам какого советского человека? Скажу, что твой муж был коммунистом, летчиком? Дудки! Я — не дура.
Можешь быть спокойна. Я в политику не вмешиваюсь. Я устраиваю свою жизнь, как могу. У меня талант. Мне
все равно, чья бы власть ни была. Я в политику не вмешиваюсь.
Клава смотрела на Зину, и думала: как мог вырасти такой урод на земле? Это же уму непостижимо!
Пришли два немца: высокий обер-лейтенант из комендатуры, про которого говорила Зина, он назвал себя
Эрихом, и обер-лейтенант из гестапо, назвавшийся Зольдом. Зина поставила на стол вино, закуски. Выпили.
Клава посидела минут тридцать и, сославшись на головную боль, поднялась, чтобы уйти. Оделся и Эрих.
Он проводил Клаву до дома. Она любезно пригласила его заходить к ней.
Вскоре два мальчика привезли на салазках Клаве от Ксении швейную машину, потом большой ковер и
несколько мягких кресел, и Клава стала иметь отличное ателье. Хозяйка дома, Евдокия Федоровна, была очень
рада возвращению Клавы. Она во всем помогала своей нареченной внучке, привела к ней первых заказчиц.
Потом стали приходить жены полицейских, чиновников городской управы. Они шили себе платья из
награбленного материала.
Заказчиков у Клавы было достаточно. Многим она вынуждена была отказывать. Под видом заказчиц
собирались и подпольщики, являлись связные.
В сорок втором году, и особенно в сорок третьем, подпольная организация активизировала свою
деятельность, и Клава вся отдалась этой опасной, но нужной работе. Она участвовала во многих операциях
вместе с партизанами и с боевыми группами железнодорожников, была отличной связной. В этом ей помогали,
сами того не замечая, некоторые ее постоянные заказчицы.
Клава сделала платье жене бургомистра.
— Хорошо сшила, — сказала бургомистерша, примеряя платье.
— Очень рада, что угодила вам, — заискивающе ответила Клава.
Бургомистерша о цене не спрашивала. Очевидно было, что она и не собирается платить за работу.
Завернув платье, она села на стул с явным намерением поговорить с Клавой, завязать знакомство.
— Вы местная или приезжая? — спросила бургомистерша.
Клава не сразу поняла, к чему начат этот разговор.
— Я жила в Тифлисе. Отсюда уехала еще маленькой, — ответила Клава.
— А шьете давно?
— С малых лет. Училась специально в Тифлисе.
— Видно, хорошая была у тебя учительница, хорошо шьешь, красиво.
— Учительница у меня была первоклассная. Сама она обучалась в Париже, — сказала Клава.
— Ты такая мастерица, и в Германии не пропадешь.
— К чему это вы говорите? — искренне заволновалась Клава.
— А к тому, что девушек скоро будут отправлять в Германию. Конечно, не всех. Которых и здесь оставят.
Клава поняла, что бургомистерша хочет предложить свою защиту и за это получить бесплатную
модистку.
— Если бы вы смогли отстоять меня, чтобы не взяли меня в Германию, я бы вам всю жизнь благодарна
была, — попросила Клава.
— Что же, это можно. Это дело в наших руках. — Видно было, что бургомистерше хочется похвастаться
своим могуществом.
— В ваших руках большая власть, — подзадоривала ее Клава. — Если только можно, будьте добры,
защитите меня, а я вам всю жизнь буду шить бесплатно, что только вы захотите, в первую очередь буду делать,
— умоляла Клава.
— Ну, что ж, услуга за услугу. Да ты не бойся, дорогая, все сделаю. Никуда тебя не возьмут.
Так у Клавы завязалась дружба с бургомистершей. Вскоре она же достала Клаве пропуск, с которым
Клава могла ходить по городу круглые сутки. Клава часто бывала и на квартире бургомистра. Стала шить не
только платья для самой бургомистерши, но и обшивать ее трех маленьких дочек.
К Клаве на квартиру каждую субботу приходил всегда печальный обер-лейтенант Эрих. Эти дни
посещения Клава установила сама. Сославшись па то, что в обычные дни у нее очень много работы, она
приглашала его только по субботам.
— Оошень гут, — сказал Эрих. И он приходил аккуратно, в одно и то же время. Приносил бутылку вина.
Выпивал, курил и смотрел на Клаву. Потом, вежливо распрощавшись, уходил, все такой же грустный.
Очень странный этот немец. Он был в немецком мундире, но не вызывал чувства ненависти.
“Загадочный субъект, — думала Клава. — Что у него на уме? Почему он всегда печальный?”
И хотя Клаву вполне устраивало такое отношение к ней немца (ей надо было главное: чтобы в
комендатуре знали, что к ней ходит немецкий офицер, чтобы не было подозрений в ее “благонадежности”, хотя
за это ей иногда крепко доставалось. Приходилось не только выдерживать осуждающие суровые взгляды
соседей, но и изредка слышать, как за ее спиной раздавались намеренно громкие реплики: “Шлюха немецкая.
Подлая, ни стыда, ни совести…” Как ни тяжело было Клаве, надо было переносить. Эриха этого она
использовала как прикрытие своей нелегальной деятельности), все-таки ей хотелось как-нибудь вызвать Эриха
на откровенный разговор, узнать, кто ой, что у него на душе, как он оценивает войну, как относится он к
фашистской партии. То, что он не фашист, — Клава в этом почти не сомневалась. Но что он за человек? Какие
печальные мысли мучают его?
Первое время Клаве трудно было завести такой разговор — Эрих плохо знал русский язык, а Клава слабо
объяснялась на немецком. У них в школе изучался немецкий язык, и Клава учила его прилежно, но без практики
многое забыла. Она упорно стала тренироваться, разговаривала с немцами только на немецком. Достала
словарь. Каждый приход немца она использовала, чтобы вспомнить или заново изучить десяток-другой
немецких слов. Эрих весьма охотно помогал ей в этом.
Скоро Клава стала объясняться по-немецки до. вольно хорошо.
В одну из суббот Эрих пришел несколько раньше обычного. Он принес вино, шоколад, консервы и
объявил, что у него день рождения.
Когда стол был накрыт, Клава поставила два бокала. Эрих улыбнулся и спросил:
— Я вижу доброе намерение, фрейлен. Она хочет отметить по-дружески день моего рождения. Вы же
никогда не выпивали со мною.
— Мне от вина нездоровится, но сегодня, по случаю дня вашего рождения, я решила пожертвовать
несколькими часами своего самочувствия, чтобы сделать вам приятное.
— О! Я с удовольствием приму эту благородную жертву. — торжественно сказал Эрих.
Клава чокнулась с ним и отпила немного вина.
— Мне хочется лучше познакомиться с вами, господин обер-лейтенант.
— Давайте для знакомства сделаем так: вы будете называть меня просто Эрихом. Мы уже давно знаем
друг друга, забудем эти официальности. — Эрих помолчал, посмотрел в свой недопитый бокал и спросил:
— Вы, наверное, хотите больше знать обо мне? Кто я, чем занимаюсь в комендатуре, как смотрю я на
войну? — он улыбнулся.