Лиза, со своей стороны, не спешит отделиться от темноты и стать чем-то целым в столбе света, она наблюдает, как буквы, складывающиеся в слова и предложения, сминают губы Лидера. Эрик расценивает её нерешительность, как всё тот же буднично-привычный инстинкт самосохранения; ему не нужно проходить рентгеном глаз по лицу дивергента, чтобы определить степень нервозности, скворчащей в мясе щёк серной кислотой.
— Скажи мне, девочка, ты всегда хотела оказаться в Бесстрашии? — он заводит волчок игры, и ждёт, пока круговерть игры подхватит и её.
— Не всегда, лишь в последний год, — она отвечает, не может не отвечать ему.
— Тогда, пожалуй, начнём нашу экскурсию по фракциям с Бесстрашия, — использует расплывчатые образы неминуемого будущего в речи.
— Какую экскурсию? — Лиза делает несколько широких шагов в центр света.
— Для особенных особ особенную, — скороговорка удаётся на славу в его понимании, и он улыбается, слегка обнажив зубы. — А сейчас бегом. Шестьдесят кругов средним темпом.
Лизу со всей силы толкает его голос, и она бежит. Болячка в горле затвердевает, и бег не способствует выведению её из организма, наоборот, вбивает молотком глубже, к самым ключицам. К пятьдесят восьмому кругу неофит сдаётся и валится с ног; пытается всосать губами воздух и заставить его работать на благо лёгким.
— Отжимания. Тридцать, — Эрик носом тяжёлых ботинок толкает её под рёбра, и Лизе приходится подчиниться его указаниям.
Лёгкие разрываются с лёгкостью целлофановых пакетов и их можно выскоблить из тела за ненадобностью; можно выскоблить и все остальные органы, оставив только истерзанную, затёртую оболочку. Лиза и так на добрую половину труп.
— Ты же понимаешь, что тебе нечего делать в нашей фракции? — Эрику хочется пристрелить её без суда и следствия прямо здесь и сейчас за никчёмные, не натренированные мышцы ног, рук и мозга; Лидер знает о существовании ещё одних немаловажных мышц, которые можно опробовать. Если и они окажутся в отвратительной форме, то он пустит ей несколько пуль в затылок, чтобы мозг разлетелся бесполезными ошмётками.
— Меня всему научат, — отвечает Лиза, замечая, как расстояние между ней и Эриком сокращается без её на то согласия; таким тварям, как Эрик не нужно согласие и одобрение каких-то слабых, не прокаченных в тренажёрных залах дивергентов.
— Не научат, давно бы запомнила.
Эрик подходит к ней совсем близко, и свет между их грудными клетками замирает золотой тесьмой, а потом истончается до нитки, потому что Лидер срезает ненужный материал с неё. Лиза каменеет и вспоминает вопрос Брианы, что поставил её в тупик и заставил багроветь; сейчас тот момент, когда быль может стать явью: он пустит её в расход своими низменными желаниями.
Эрик бесцеремонно заламывает руку дивергента и ставит подножку. Лиза заваливается на жёсткий пол, от которого ещё пахнет моющими средствами, и шумный выдох выбивается из горла Лидера — она снова предстаёт перед ним беспомощной шарнирной куклой, — её части тела так легко подчинить себе.
— Застрели меня сейчас, — шепчет Элиза.
— Не могу, я же обещал тебе экскурсии по фракциям, — его пальцы стягивают тесные брюки с её бёдер.
Эрик слишком ценит время, отмеренное ему жизнью, чтобы тратить его на сентиментальные прелюдии: он разрывает эластичные трусы на Лизе и вкручивает сверлом указательный палец в её неразработанное, девственное влагалище — проверяет «боевую» готовность мышц сжаться и разжаться в нужный момент. Низ живота, кажется, вскрывают винтовым штопором, и боль с не обточенными острыми углами затуманивает рассудок Лизы; её расплывчатый взгляд приковывается к татуировкам на шее Эрика, она старается грамотно расставить акценты, что могут помочь абстрагироваться от боли в эти минуты отчаяния и унижения. Но его руки продолжают втирать в кожу болезненные ощущения, словно не лечебные, бесполезные бабкины травы, и татуировки не могут надолго удержать внимание дивергента.
Эрик меняет указательный палец на член, обильно смазанный его слюной, через две минуты; Эрик заполняет Лизу собой без остатка — резко дёргается в ней, как автомобильный движок на холостом ходу. Элиза не видит его члена, но предполагает, что сквозь плоть проходят электрические провода-вены, и они бьют током в пятьсот киловольт стенки влагалища; это смертельно, но она живёт. Лиза упирается ладонями в грудь Лидера, пытаясь замедлить его ход, но сопротивляться девяностокилограммовому буйволу бесполезно. Слёз, как назло, нет — все резервы и склада организма опустошены Эриком;, а они нужны, чтобы чувствовать себя ещё живой.
Она хочет жить, но надо ли теперь?
Лидер изливается в неё тугой струёй спермы, когда лицо Лизы приобретает безразличный вид и бледновато-жёлтый оттенок; Лидер выходит из неё вместе с густой кровью с разорванных влагалищных стенок. Он смотрит на её безобразно, неестественно изломанное тело, и совесть его молчит, вместо того, чтобы осуждать и упрекать за содеянное. Она переводит блёклый взгляд на насильника, и вновь напоминает себе, что скулы у него, вдавленные в лицо, как у чёрта, и сам он чёрт; и совести у этого чёрта отродясь не было.
И ей адски больно; и горло — это такая хуйня, по сути.
— Хоть какие-то мышцы у тебя работают, бесполезная, — он вытирает о её бёдра с пениса остатки спермы и крови. — Тебе понравилась фракция Бесстрашия, ещё хочешь?
Лиза не отвечает, имеет право не отвечать.
Лиза пахнет кровью и для подтверждения сего факта не нужно идти в больничное крыло Ямы. Больше никуда не нужно идти…
========== Часть III. Суицидальные наклонности и наручники. ==========
Лиза еле-еле перебирает ногами до душевой; боль ебёт её тело не хуже Эрика. В голове вертится крамольная мысль о самоубийстве, как Кубик Рубика, и эта механическая головоломка никак не может собраться в однотонные квадраты; Лиза хочет жить настолько же, насколько хочет умереть. Но для того, чтобы кануть в лету, спрыгнув в зияющую пустотой пропасть, нужно привести себя в подобающий вид. Умирать — так надушенной, с чистыми волосами и промежностью.
Уже в душевой, Элиза безвольной, усталой марионеткой с гнущимися в разные стороны конечностями оседает на холодный кафельный пол и жёсткой мочалкой с силой соскабливает с себя верхний слой кожи, до которой дотрагивались руки и член Лидера фракции. Мочалка справляется со своей ролью на все оправданные девяносто девять процентов, она удаляет стыд и позор с тела, как наждачная бумага старую краску; жаль только, что ей не удастся отмыть влагалище от спермы Эрика.
Доведя своё тело до бывалой свежести и почти девственного состояния, какое у неё было за два часа до изнасилования, она кутается в банное полотенце и выходит из душевой комнаты. Вода практически залечивает, сшивает её поверхностные раны, как бы лукаво это не звучало; вода притупляет боль, согнувшуюся пополам внизу живота и души.
Лиза на мгновение останавливается в полутёмном коридоре и улыбается себе улыбкой психически нездорового человека; она улыбается картинкам в голове, что неспеша прокручиваются на старенькой кинокамере сознания, она отчётливо видит себя со сломанным позвоночником и пугающим взглядом омертвевших глаз на дне пропасти. Лиза полна решимости.
У разинувшей смердящую безысходностью пасть пропасти дивергент сталкивается с девушкой по комнате, кажется, она перебежчик из Искренности; она сидит на неровном, сколотом краю и смотрит в бездну. Кто действительно хочет покончить жизнь самоубийством, тот прыгает сразу же, без всяких посторонних, отвлекающих от главной цели прихода к обрыву разговоров. Решимость в Лизе испускает дух.
— Я трусиха, — неофит подаёт голос, чувствуя присутствие Лизы спинным мозгом. — Я даже распрощаться с жизнью толком не могу.
— Тебя подтолкнуть? — в дивергенте говорит совсем не доброжелательность, взращенная в ней с малолетства, а один из подвидов сарказма;, но сейчас это не важно, ей остаётся жить от силы не больше десяти минут. Она осознанно передаст себя в руки, стоящей особняком, фракции Смерти.
— Я смотрю, ты при параде, — искренняя поворачивает голову к Элизе и окидывает её пустым взглядом с ног до головы. — Может тебя стоит подтолкнуть первой? — это предложение совсем не звучит грубо, скорее заманчиво. — Думаю, тебе нужнее.
— Что тебя привело сюда?
— А тебя?
Они, как два долбанных психолога без образования, да ещё и лишённые лицензии на приём пациентов, поэтому лечат друг друга наводящими вопросами сами.
— Я всё равно не доживу до официального вступления в ряды Бесстрашия.
— Есть такое дело. Не хочу быть изгоем.
— А я бы перешла к бесфракционникам.
— Тогда смысл прыгать?
— Если не прыгну — сойду с ума.
— Тогда последний вопрос — ты спишь с Эриком?
Лизу передёргивает от этого имени, и она встряхивает плечами, словно пытается скинуть с себя груз букв, которыми напичкано его имя. Живот скручивает спазм; с такой же лёгкостью спазм может скрутить железный штык арматуры с железнодорожного моста. И Лизу вместе с болью накрывает гигантская одиночная волна воспоминаний, которые невозможно стереть с жёсткого диска памяти.
— Просто, если спишь, то тебе и место не нужно выцарапывать. Автоматически попадаешь в топовые строчки. Он, вроде, ничего — трахаться можно.
Вызывать желание Эрик может только у таких же морально падших, как и он, но только не у чистых душой и мыслями. Элиза сглатывает тошноту, подступающую к горлу из недр желудка, ещё не переварившего плотный ужин, только от мысли, что — «он, вроде, ничего». Наверное, стоит сию же минуту сигануть вниз, чтобы больше не касаться темы, что выделяет вязкую горечь на языке.
— Не подумай ничего такого, я не лезу, просто все в спальне говорят об этом последние пару часов.
Лиза не удивлена, всё же в общей комнате собраны люди с разным воспитанием и психологическим фенотипом; сучьих выблядков там намного больше божьих одуванчиков, последние, впрочем, знали, куда и на что идут, предавая идеалы своих фракций.
— Хочешь покурить напоследок?
— Хочу.
— Так посвятишь в истинные мотивы? Почему решилась на высший грех?
Они выпускают сизый дым одновременно, ровно, как и затягиваются; секунда в секунду.
— Эрик изнасиловал меня. А ты говоришь о «месте под солнцем».
— Вот это информа…
Она не успевает описать в красках своё удивление и осмыслить услышанное; для неё признание-откровение доброжелательной оказывается последним, что впитывают в себя её уши — чья-то нога одним мощным толчком сталкивает искреннюю в пропасть. Эхо от упавшего тела застревает занозой-страхом в Лизе; она не хочет быть следующей, хотя уже пора бы определиться.
— Пизди больше и полетишь следом, — нордически-спокойный голос Эрика пробуривает в её затылке ни одну лунку, в которые клубочками укладываются его тихие угрозы.
— Я и так следующая, — Лиза пододвигается ближе к пропасти; одно неверное движение и эхо двух разбившихся тел будет гулять по Яме, сплетаясь в неполную косу.
Ещё чуть-чуть и она скатится в пропасть, как с ледяной горки. Осталось набраться смелости.
Раз. Два. Три. Дивергент отталкивается руками от зазубренного края, но сильная рука Лидера не даёт ей совершить задуманное — хватает её в последний момент за запястье и резко, до гипертонического головокружения, подтягивает к себе. В бездну летит только полотенце; оно, наверняка, накроет искреннюю похоронным венком из целлюлозного волокна.
— Ещё раз увижу у пропасти, раздроблю тебе коленные чашечки, — все его предостережения звучат убедительно и не требуют перемотки, до умных должно доходить с первого раза; Эрик не нанимался в ораторы и дикторы, только в диктаторы и тираны.
Лиза отходит от пропасти, в которой стонет душа разбившейся девушки, и идёт по направлению к спальной комнате. Эрик крадётся сзади бесшумным зверем, провожает, чтобы она не натворила дел с необратимыми последствиями. А ей и не хочется уже. Она будет жить ради той, что боялась прощаться со своим каким-никаким существованием; она нашла тот якорь, что будет держать её утлый кораблик в бухте жизни.
— Руку, — говорит Эрик, когда Лиза устраивается на своей кровати.
Лиза с опаской протягивает правую руку, и Лидер заковывает её в металлический наручник и крепит за железные прутья кровати ровно над головой. Ей вряд ли удастся нормально выспаться в таком положении, да и, ко всему прочему, нужно придумать, как оправдаться утром перед «односельчанами» за весь этот двусмысленный спектакль.
— Так будет каждую ночь, бесполезная. Я стараюсь никому не доверять.
Эрик покидает спальню неофитов, совсем не думая о том, что слишком заигрался в Бога.
***
— Вот это новости, друзья, — сквозь неясную дымку сновидений Лиза улавливает ломающийся подростковый голос парня; она узнаёт его – шут, балагур и бывший эрудит. — Всё же ты была права, Бри, она спит с Лидером. И их сексуальные игры перекинулись в общую спальню, нет, чтобы у него в комнате за закрытыми дверьми.
Элиза подскакивает с кровати, выворачивая себе руку, она забывает о том, что прикована к кровати; об этом ей спешит напомнить кольцо, сомкнутое на запястье. Фортуна давно отвернулась от неё, если вечером она стояла к ней почти вполоборота, то сейчас Лиза отчётливо может рассмотреть её костлявую спину. Вокруг дивергента начинает образовываться круг из неофитов, а она остаётся в центре; она, как хреново солнце, вокруг которого вращаются планеты.
— Пусть спят, — даёт разрешение Бриана.
— Нечестно будет, ежели она пройдёт отбор с минимальным количеством баллов, — продолжает нагнетать обстановку эрудит, —, а другие, более способные, останутся с носом.
— Жалеешь, что у тебя нет пизды? — подаёт шутку кто-то слева.
— Зачем жалеть, если в штанах прячется семнадцатисантиметровый агрегат? — отбивается всё тот же паренёк.
— Не преувеличивай.
Лиза молится, чтобы разговоры о членах прекратились немедленно, иначе она блеванёт им под ноги золой своего выгоревшего «я»; её больше нет, она закончилась там, в спортивном зале. От неё осталась, разве что только телесная упаковка, у которой скоро должен кончиться срок годности, но это не ей решать, когда подвергнуть её утилизации.
Времени на обсуждение конфуза Элизы катастрофически не хватает, и неофитам приходится выбрать душ вместо дебатов о сексуальной жизни доброжелательной; рядом с ней задерживается только парень с противно ломающимся голосом.
— С тобой можно делать всё, что душе угодно, пташка, — эрудит склоняется в три погибели над телом Лизы и думает совсем не об утренней тренировке, скорее о повседневно-привычной эрекции, рвущей спортивные брюки.
— Давай, сделай это, — науськивает его Эрик, материализовавшийся, словно из уплотнённого воздуха за спиной озабоченного паренька, — ты же хотел…
— Вовсе нет, — оттенки на лице новобранца меняются с такой же скоростью, как в штанах падает утренний стояк; сердце беспокойно простукивает траурный марш, его слышно даже за пределами Ямы.
— Моё дело предложить, — спокойно отвечает Лидер и добавляет: — Напомни мне, что наручники сегодня ночью будут красоваться на твоих руках.
Лиза не знает, радоваться ей такому защитнику или плакать, потому что у такого защитничка плата слишком высока. А когда это бесы довольствовались малым? Её вообще удивляет, почему земля под его ногами до сих пор ещё не разверзлась, но Гёте уже когда-то дал на это объяснение — «Я рад бы к чёрту провалиться, когда бы сам я не был чёрт».
— После обеда мы с тобой поедем во фракцию Доброжелательности, — Эрик освобождает руку дивергента от наручников и скользит взглядом по её соскам, что затвердевают от режущего по груди холода, гуляющего по комнате, — хочется понять, какого хрена ты оттуда ушла.
========== Часть IV. Фракция Доброжелательности. ==========
Первую половину дня Лиза ходит по Яме, словно приговорённая к смерти через отсечение головы начищенным лезвием топора; Эрик ходит за Лизой, словно палач, готовый с минуты на минуту привести приговор в исполнение. Так они и ходят друг за другом, каждый раз замыкая узкий круг, состоящий из двух человек, пока не наступает время обеда.