В столовой Лиза слушает, как за спиной Эрик стучит тарелкой и переговаривается с другими Лидерами; она пытается уловить спасительное — «я после обеда поведу неофитов в кабинет симуляции, завтра финальный тест», но слышит лишь — «мне нужно отлучиться во фракцию Доброжелательности, подмени меня, Том».
— Чего дрожишь над говяжьей котлетой?
Пик её нервозного, эпилептического состояния замечает урождённая бесстрашная, сидящая с ней за одним столом. По Лизе скатывается лава горячего пота под мешковатой ветровкой без вентиляционной системы охлаждения. Ей нечего ответить внимательной девушке с серо-зелёными глазами; ей просто не хочется лицезреть ещё одну смерть невинного новобранца.
Элиза встаёт со всего места, что не успело достаточно сильно прогреться под ней, прощается с ребятами и идёт по направлению к выходу. За ней следует Эрик, она понимает это по присвистам, доносящимся со стороны стола Брианы и парня с дебильным голосом. Лиза вздрагивает, когда пальцы «палача» ложатся не соскабливающимися наклейками на локоть левой руки; сегодня её тело вновь будет гореть под мочалкой, напоминающую пемзу для сухих, растрескавшихся пяток.
— Тебе стоит найти парня, — вполголоса произносит Лидер, буквально выпихивая дивергента из столовой. Их бёдра периодически соприкасаются при тесной ходьбе, и Лизе мерещится, что она уже прижата телом Эрика к земле.
— Мне осталось всего ничего, зачем мне он? — за странным советом, наверняка, скрывается ключ к продлению её никудышной жизни.
— Вокруг нас витают неправильные слухи.
— Нас нет, и витать там нечему.
«Нас» никогда не должно было быть в их судьбах: она, не будь дурой, осталась бы в отчем доме, а он — насиловал, например, Бриану. Но карма, как и божий перст, отвратительная штука.
— Надеюсь, ты урегулируешь к вечеру этот вопрос.
— Предлагаешь мне клеиться к парням, как дешёвка?
— Ты и так дешёвка, если ещё чуть-чуть упадёшь в цене, то ничего с тобой не случится.
Их разговор набирает градус, а они ещё даже не дошли до железной дороги.
— Тогда, зачем тебе трахать меня, если моя цена не доходит и до бакса?
— Стоп, — Эрик резко притормаживает на повороте. — Разве я разрешал пререкаться со мной? Разве ты встала со мной на одну ступень?
Лиза покорно затыкается.
К поезду, безостановочно скрипящему по рельсам массивными колёсами, они подходят в полной тишине. В Чикаго солнце, и сцепленные вагоны блестят от налипших рафинированным подсолнечным маслом лучей без запаха и цвета.
Эрик сходу запрыгивает в поезд и ждёт Элизу, которая пытается ухватиться за раскалённые солнцем поручни; пальцы обжигаются о поручни и соскальзывают, будто железяки и вправду натёрты растительным маслом. Ко всему прочему, в ногах Лизы кончается дрянное топливо, она устаёт за считанные минуты, и Лидеру приходится втащить доброжелательную, приложив собственные силы.
— Какая же ты… — не договаривает, уверен, что она помнит красочное прилагательное, говорящее всё за него.
Нагретая плёнка воздуха подрагивает, и город за ней совсем не кажется неподвижным, он ходит ходуном. Глаза Лизы привыкают к черни Ямы и отвыкают от серо-золотого города с налётом копоти, поэтому дивергент пытается запомнить незначительные детали, что в последнее время усеяли Чикаго информационным мусором.
У зелёных плантаций и огородов фракции Доброжелательности этот мусор совсем исчезает из поля зрения, и город едва ли не сравнивается с пламенеющим горизонтом цвета извести. Что-то внутри Лизы колет иголкой, когда глаза вырезают по пунтирчатым контурам до боли знакомые поля, виноградники и грузовики, до отказа набитые холщовыми мешками с фруктами, овощами и зерном.
Эрик никогда не жаловал эту фракцию, несмотря на то, что люди здесь были сильными и поджарыми от работы, кипевшей и в град, и в метель, и в ураган; Лиза не в счёт. Ему претит фальшивая доброжелательность и ограниченность в выражении эмоций; они всегда всем довольны, и это слишком противоестественно для природы человека. Другое дело Бесстрашие — свобода действий, кожа из гибкой резины и внутренний стержень совсем не из графита.
По дороге к подсолнуховому полю доброжелательные провожают светлыми, беззаботными взглядами потерявшихся в их огородах бесстрашных. Эрику и Лизе никто не задаёт вопросов, никого не волнует, куда они идут и зачем. Об этом «обществе» давно складывают легенды о том, что они выращивают не только овощи, но и коноплю, из которой получают психоактивные вещества по типу каннабиса; в сказке ложь, да в ней намёк…
— Что плохого в свежем воздухе? — неожиданно спрашивает Эрик и подбирает к своим губам одну из неприятных ухмылок.
— Его слишком много, — ответ отдаёт индифферентностью и апатичностью.
— И нет карьерного роста, да?
— Да.
— Повернись ко мне спиной, — приказывает Лидер, останавливаясь между жёлтыми головами подсолнухов в самом центре поля.
На этом жидкое собеседование заканчивается, и «работодатель» переходит к практическим заданиям.
Тревога и внутренние рыдания размазываются в Лизе испорченным пластилином, но она медленно поворачивается. Где-то вдалеке ревут двигатели грузовиков, и люди кричат, что нужны ещё корзины для зелени, а Элиза хрипит повреждённым дыханием в поле родной фракции и вовсе не от выматывающей работы, от страха повторного неминуемого изнасилования.
Эрик рассматривает её вьющиеся каштановые волосы и плохопростроченные швы на лямках лайкровой майки, сегодня у него времени в избытке — ебать дивергента можно до потери прощупывающегося пульса у последнего. Лидер каблуком берцев внезапно ударяет под сгиб колена Лизы, и девушка тем самым холщовым аморфным мешком с продовольствием падает на сухую землю. Боль окрашивает бледное полотно её тела в критический красно-фиолетовый; боль доламывает её и без того сломанную, дефектную и с кучей сбитых настроек. Кому она теперь такая нужна?
Бесстрашный добивает Лизу, надавливая сапогом на позвоночник; проводит тестирование на ней, как на каком-то пластмассовом товаре, и терпеливо ждёт того момента, когда она прогнётся под ним и попросит остановить насилие. Дивергент просит незамедлительно.
— Быстро сдаёшься, бесполезная, — говорит предельно тихо, чтобы до Элизы донёсся звук расстёгивающейся молнии на ширинке.
Лиза желает слиться с землёй, принять её форму, разделить с ней составляющую её материи; Лиза не желает принимать моральное и физическое участие в безжалостных зверствах над своим телом. Она отключается от прямого эфира на пять секунд после того, как ледяные руки Эрика стягивают её брюки к щиколоткам; она запрещает себе концентрироваться на болезненных ощущениях и на бесправных действиях Эрика. Бесстрашный притягивает её за бёдра к напряжённому члену, на головке которого загустевает капля смазки, и входит одним толчком до матки; бесстрашный проходит сквозь неё, сшибая перегородки-соединительные ткани и пересчитывая кости. Элиза не контролирует молебный вскрик, давящий на горло шершавой удавкой, и Лидеру приходится заткнуть её рот земляной пробкой, не вынимая пениса из иссушенного влагалища. Эрик двигается в одном выдержанном темпе и сдирает членом с внутренних стенок травмированного лона ни один слой кровавой «штукатурки».
— Я хочу больше, — в спине Лизы чернеют ножи его блядского «хочу».
Эрику не совсем понятна и по нраву её безучастность и отрешённость; он поворачивает игру на сто восемьдесят градусов западнее к минету. Лидер переворачивает Элизу на лопатки, надавливает на её челюсть пальцами, разжимая рот, из которого сыпется червивая земля, и совсем не тонко намекает на оральные ласки. Лиза мотает головой, и мужчине приходится применить силу — снова насильно раскрыть её рот и впихнуть член в глотку; воздух выкипает от трения фаллоса о горло. Доброжелательная оставляет не одну бороздку зубами на коже члена бесстрашного под его взыскательное и наистрожайшее — «я выбью тебе все тридцать два, если не прекратишь капризничать»; мужчине приходится самому доделывать за Лизой всю основную работу, её потуги никуда не годятся. Когда где-то за полем с подсолнухами кто-то справляется о погоде на ближайшие часы, по Лизиному пищеводу уже ползёт ленивая струя спермы Эрика, а по небу грозовая туча — будет дождь, нужно уходить.
— Ты никакая, — подводит безрадостный итог Лидер, пока девушка отхаркивается спермой. — Подумай об этом по дороге к Яме. Пойдёшь пешком.
— Но ты зачем-то трахаешь никакую, — Лиза готова расписаться в графе — «пулю получил» и пройти в комнату, где на белоснежной стене нарисует импрессионистическую картину своей кровью. Лиза не держит язык за зубами уже давно.
— Пойдешь без обуви, — он расшнуровывает ботинки дивергента и выталкивает её из них. — Завтра финальный тест, надеюсь, ты успеешь дойти. Если придёшь вовремя, я накину тебе бонусные очки, — проведя инструктаж, Эрик уходит прочь.
Скоро дождь…
========== Часть V. Кайф. ==========
Лиза какое-то время лежит между подсолнухами и ведёт обратный отсчёт времени; начинает с шестидесяти секунд, через минуту в ней должна сдетонировать взрывчатка и вонзится гвоздями со скошенными остриями. Если одеревенелое, не сгибающееся тело не разворотит до психоделического месива, значит, можно официально назначать похороны; на завтра.
— Ищете разнообразия? — над Лизой тучной тенью нависает парень в жёлтой свободной рубашке подпоясанной тонким ремешком и красных безразмерных шароварах. Лиза между делом замечает в руках «рабочего» и чёрный бинокль, болтающийся на синтетической верёвке.
— Ты о чём? — брови дивергента взмывают вверх, и, кажется, они готовы дойти до ободка волос; на лице с усердием лепится последняя стадия удивления.
— Не нервничай, разнообразие помогает сохранить огонь в отношениях, — доброжелательный делает вид, что не замечает её глупого вопроса, выдающего с потрохами, ровно, как и неравномерно лёгший на щёки пурпур. — Не старайся откреститься, бесстрашная, я наблюдал за вами из вон того строения, — он указывает взглядом на покосившийся деревянный сарай с соломенной крышей.
— Между нами отношениями и не пахнет, только животный секс, — буквы, расставленные не в алфавитном порядке, имеют акутовые края и тем самым режут полость рта. Элизе невероятно больно врать; враньё, горящее торфяниками на языке, отдаётся болью в растерзанных придатках.
— Очень изобретательный секс, прошу заметить, я такого никогда не наблюдал за годы своей службы в огородах. Вы ехали с другого конца города, чтобы поиграть в изнасилование, а потом добавить ещё перца и добровольно отдать ботинки. Небось, до города ещё пешком будешь добираться, — парень улыбается широко и светло, подтверждая заслуженный статус сеятеля добра; он не осуждает её, и ей вполне хватает этого, чтобы послать мимолётную улыбку в ответ.
— Буду.
— Тогда желаю удачи и попутного ветра, — он нацеливается вернуться к пункту обзора за подсолнуховыми и картофельными полями, но что-то его останавливает, и он снова обращается к Лизе: — Ты баловалась когда-нибудь травкой?
Если в каждой шутке, есть доля правды, то и в каждой неподтверждённой сплетне она тоже имеется.
— Если только петрушкой или укропом, — шутка выходит не совсем удачной, парень с непониманием щурит глаза; он не разделяет с ней остроту, да и Лизе всё равно как-то, они не друзья по юмору. – Нет, не баловалась, — когда молчание между ними переваливает за трёхминутный рубеж, дивергент спешит сказать понятное и простое «нет». Физическая работа отупляет, а на палящем солнце и вовсе затормаживает работу мозга — она знает это не понаслышке.
— Я дам тебе пару косячков в дорогу, идти будет веселее, — он вкладывает ей в руку несколько самокруток, набитых засушенной травой, и коробок спичек. — Всего тебе доброго.
Лиза смотрит на удаляющийся к сараю силуэт доброжелательного и допускает к рассмотрению мысль, что сарай стоит там с определённой целью, но это, в общем-то, не её дело. Она давно не часть этой фракции, она просто прячет наркотическое подаяние в карман ветровки до подходящего случая.
Бесстрашная начинает пешую, босоногую прогулку до Ямы вместе с дождём, дырявящем её водными дротиками. Она рада, что ливень избивает тело, а ноги вязнут в болоте земляной жижи; она может скончаться от переохлаждения или пневмонии ещё до того как придётся ехать на «экскурсию» в следующую фракцию.
К подножию города, минуя поля бывшего родимого «общества», дивергент подходит к закату, который пахнет костром из железных мусорных баков. Город в затухающем дневном свете не вызывает страха и ужаса, он вызывает чёткое желание покурить.
Она поджигает «веселящую» папироску и запускает дымных ужей в конические колбы лёгких; дело остаётся за малым — дождаться химических реакций. Они накрывают её тяжёлым покрывалом к седоватой полной луне, выкатившейся из погреба горизонта. Серые коробки зданий молниеносно раскрашиваются в причудливые радужные цвета, будто откуда-то из тёмных подворотен понабежали граффитчики и опробовали новенькие баллончики с краской. Запах краски Элиза тоже чувствует, он сладко щекочет ноздри и пробирается к желудку, чтобы осесть в нём разноцветным, канцерогенным порошком.
А ещё жуткая боль в ногах, давящая на пятки растёртыми мозолями, мгновенно испаряется; если Лиза снимет с себя кожу, как какой-то водолазный костюм, это не принесёт ей никакого дискомфорта и не усилит боль. Вот оно побочное действие без мишуры и прикрас. Лиза не прочь двинуть в массы идею о легализации марихуаны, ведь она действует почти, как подорожник, только специализируется на внутренних болезнях; после финального теста она обязательно подойдёт к правящей элите Отречения и поделится своими мыслями насчёт лечебной травы.
Но пока Лиза блуждает по безлюдному городу светлячком, её выдаёт подожжённая сигарета, и напрочь забывает, какую миссию должна выполнить до полудня. Она приближается к волшебным, сказочным мирам, где киты ныряют в асфальт, как в мягкое желе, не разбиваясь о дно земли, и отдаляется от Ямы.
Чёрт с ней с этой Ямой.
Чёрт, однако, давно там.
В одном из гулких переулков Лиза проклинает себя за опрометчивые шаги по судьбе, она отчитывает себя за уход из миролюбивого «общества», которое даже после её предательства поделилось с ней своими запретными плодами. Она благодарно вгрызается в этот плод зубами, ощущает, как оно льётся млечным путём внутри раскроенного, разъёбанного тела; она вся сверкает, как звезда Антарес.
Утренний ветер, проходящий через форточку-рот Лизы, задувает горящие свечи кайфа где-то в районе предсердия; утреннее солнце поддевает тонкий слой сетчатки глаз лучевыми скальпелями и мордует лицо, заставляя окончательно выйти из «наркотического опьянения» Вселенной.
Город претерпевает заметные изменения в глазах дивергента, он так же сер и несвеж, а галактическая (не) реальность трансформируется в повседневную, земную. В Лизе заканчивается супермен, политик и аналитик, в Лизе восстанавливается, поднимается с колен неопытный неофит — всё растравляется по законным местам.
Девушка определят своё местоположение по дорожным указателям. Ей приходится выложиться по полной программе, чтобы найти Яму до того, как её объявят бесполым афракционником за неявку на финальный тест.
Порог общей спальни она переступает в шесть утра, так показывают часы на запястье спящего новобранца; с собой Лиза приносит цепочку грязных следов и запах мясных отходов. Она спешит отмыться от уличной копоти до того, как здоровые лбы мужского пола задрочат утренней спермой полы душа.
После омовения тела в прохладной воде, Лиза понимает, что путь до Ямы был исключительно на автопилоте, а уже у кровати энергетический рассол заканчивает свои целебные действия. Лиза принимает решение отравить рассудок ещё одной сигаретой, которая придаст ей сил продержаться ещё часов пять и уверенности в том, что смерть лучше жизни; в момент, когда стальная пуля будет вытеснять из неё угрожающего системе дивергента, она, наверное, будет управлять космическим кораблём и ловко шнырять между метеоритов.
Элиза находит надёжное убежище, где намеревается осуществить запланированное, и закрывает его на ключ, что опрометчиво оставлен в створке замка; в убежище есть неоновая барная стойка со стульчиками на длинных прозрачных ножках, стеллажи с горячительными напитками, зеркала в форме языков пламени и фотографии знаменитых бесстрашных.