Важно ли для неё, что она оказалась в баре Ямы? Вовсе нет, ключ-то у неё.
Лиза поджигает папиросу и снова впускает в себя скользкий серпентарий дыма.
Ей хорошо, пьяно и похуй на обстоятельства и растраченную в пустую жизнь; она крутится на стуле, а ей кажется, что на ржавой, покрытой забвением карусели в забытом Чикагском парке. Голые, изуродованные природными катаклизмами деревья в её полуснах стоят в цвету и прибивают смрадный алкогольный запах ароматами созревших яблок и апельсинов. Карусель разгоняется до немыслимых скоростей, и деревья, вросшие в зрачки пышными кронами, резко меняют окрас от антрацитового до жёлтого; когда деревья пылают алым заревом, в её арендованной кабинке появляется ещё один пассажир. Он темноволос, кареглаз и достаточно юн, чтобы отдать ему просроченную девственность.
— Хочешь выпить? — его дыхание скатывается по её волосам только сорванными ежевичными ягодами.
— Да, — её голос замедляет ход карусели.
— Это виски, — отмечает он и протягивает пыльную бутылку; на ней ещё свежи отпечатки его пальцев.
За нагретой чужими руками пылью в бутылке просматривается колькотаровая жидкость; Лиза взбалтывает виски, и теперь они горят чёрно-оранжевым, как тлеющие камни в чаше на выборе фракции. Она делает долгую затяжку сигаретой и отпивает виски жадным глотком до середины бутылки; алкоголь согревает костяные перекладины рёбер, желудок и печень, будто укрывает акриловым пледом.
— Ты красивый, — говорит дивергент незнакомцу, но он тут же исчезает в лазоревом небе, его из кабинки вырывает воронка ветра.
— Ты, блять, охуела? — спрашивает чертовски ледяной ветер.
В мозгу Лизы происходит короткое замыкание, и карусель превращается в стул, деревья в фотографии бесстрашных, незнакомец в бармена, а ветер в Эрика. Все электропровода кайфа свисают теперь уже бесхозными кабелями внутри. Надолго ли?
— Это ещё что, ужратая сука? — он указывает на подожжённую самокрутку.
— Не знаю, — она нетрезвым взглядом смотрит на Лидера и его татуировки на шее. Прямоугольники разной ширины и длины превращаются в чернильное крошево; они съезжают под майку мелкими, изрезанными квадратами. Кайф тянет Лизу обратно в свою липкую пучину.
— Сейчас узнаешь, — Эрик перехватывает из руки неофита папиросу и прижигает ею, до въедливых шрамов, ладони неофита.
Элиза смеётся, в её фантастическом мире — это бабочка мазнула крыльями по ладоням.
Эрик взбешён её издевательским смехом. Эрик пытается привести её в чувства — бьёт по щекам крепкими, несмывающимися пощёчинами и засовывает ей в горло два пальца, принуждая Лизу выблевать кайф и алкоголь. Организм нехотя подчиняется, и дивергента выворачивает на тёмный пол.
— Ебанутая дура, не пройдёшь финальный тест, сдохнешь собакой.
До Лизы вряд ли дойдёт его ложное, лицемерное беспокойство, её глаза устало закрываются, и она совсем не противится сну.
========== Часть VI. Финальный тест и татуировка. ==========
Эрик не укладывается в сроки и это неимоверно раздражает его центральную нервную систему. Лидер уже должен был положить душу Лизы на алтарь жертвоприношения; он должен был умаслить рогатого, но спустя время понимает, что чёрт в этом аду один, и это он сам. И назло самому себе разрешает непотопляемому крейсеру «Лиза» бессрочно пришвартовываться у его берегов и вогнать литые лапы якоря под его кожу.
Ему впервые за двадцать шесть лет интересно бодаться с недозревшим неофитом, и поэтому он разрешает зловонной блевотине доброжелательной проспиртовать его лофт до основания. Так он платит дань Богу, чтобы тот не трогал его; так он превращает поставленные на Лизе точки в запятые и многоточия.
Эрик настороженным взглядом серо-презрительных глаз осматривает тело, находящееся в полуадекватном дрёме, обычно так смотрят, когда примеряются к тому, какой кусок от человека отрезать первым; Эрик предпочёл бы не расчленять Лизу, он бы пропустил через мясорубку всю её, затолкал бы по винтовые рёбра ноги, надавливая ладонью на макушку.
— Эти прямоугольники так и сыпятся, — тело подает признаки жизни: Лиза широко распахивает глаза, врезается угольными зрачками в Эрика и тянет руки к его шее. Бесстрашный блокирует её «доброжелательный» жест — перехватывает в воздухе за кисти рук.
Он не хочет меняться местами в игре; это он кукольных дел мастер, и это он должен управлять своими «детищами» — дёргать за прочные нитки, —, а не наоборот. Дать вырваться кукле из рук, значит, в открытую показать, насколько херова и убога стала система управления за последние годы.
— Пьяная дрянь, — Эрик сгребает с пола Элизу, когда рвотные позывы сжимают грушу её желудка и вибрируют в горле, и бросает в корыто ванны, предварительно включив на всю мощь холодную струю воду в кране. — Полежи, подумай, — он уходит подальше от запаха сырых волос и слабоволия.
Но ненадолго.
Лидер изредка совершает рейды от кровати до ванной комнаты, проверяет, не захлебнулась ли его подопечная; хотя самое время утопить в её же переработанных организмом алкогольных отходах. Лиза безмятежно спит, и вода, скоблящая по темечку китайской пыткой, не будоражит её покой. В последний из таких рейдов Эрик принимает решение оставить её в живых и подготовить к финальному тесту.
— Отоспишься на том свете, — он тормошит дивергента за плечи, но в ответ получает лишь невнятное, как зажёванная музыкальная кассета, бормотание. — Возиться я с тобой ещё буду, ну, — второй раз Эрик повторяет крайне редко, и Элиза не тот человек, на которого хочется тратить буквы, он просто месит руками тесто её щек.
Девушка приходит в себя на тринадцатой пощёчине; чёртова дюжина пощёчин горит «живительной» ментоловой мазью на её лице. Лиза тут же трезвеет от хмельного сна, и обращает осуждающий взор на Лидера. Они держат зрительный контакт, проверяя друг друга на наличие мелких морщин в уголках глаз, пока Эрик первым не покидает выжженное поле взглядов и не уходит прочь. Лиза вылезает из ванны, не жалея простреленных окурком сигареты ладоней, и неспешно следует за Эриком; одежда мокрым пластилином липнет к телу и тяготит шаг.
— До теста остался час, — как бы, между прочим, замечает мужчина и бросает Элизе пачку печения и бутылку воды, чтобы не давилась всухомятку; Лиза не успевает вовремя среагировать, и завтрак неприятным шлепком ударяется о пол. — Боже правый… Мне даже руки марать о тебя не надо, сама подохнешь на первом же задании.
— Я не пойду на тест, — противится дивергент.
— Чем ты думаешь, бесполезная? — Эрик сдерживает порывы вцепиться ей в горло и процедить в ухо, что он и так переступает через себя, возясь с её пропащей тушкой.
— Наверное, тем же, чем и ты, — огрызается, не жалея зубов, которые ненароком может пересчитать кулак бесстрашного. — Я не пойду.
— Похер, не иди, — он бесконечно устаёт от неё за эту ночь, — трусы не нужны нашей фракции, — входная дверь, кажется, готова раскрошиться под его побелевшими пальцами.
— Жалеешь, что не получится показать мне оставшиеся три фракции, да? — Лиза огибает Эрика и выходит из комнаты. Помереть в ореоле гордости дорогого стоит.
***
Эрик хрустит пальцами рук и шеей; звуки хруста перебивают пищащие электроприборы в просторном зале, где проходит финальный тест.
Эрик — беспристрастный наблюдатель, готовый немедленно применить оружие против выявленных тестом дивергентов;, но главный дивергент, наверное, уже бродит по свалке жизни, в логове изгоев — Лиза отсутствует.
Неофиты построены в три шеренги и стоят плечом к плечу, словно они новорожденные солдаты, а не разнофракционная шайка. И Лизе нет места среди них, ряды упакованы под завязку, и она лишь испортит картину огненно-чёрного цвета; Лидер уверен в этом на сто с лишним процентов, но всё равно порой пробегается взглядом по двери.
— Бриана Фолк.
— Саймон Дин.
Неофит за неофитом — бесстрашный за бесстрашным. Они примыкают к семье с какой-то необъяснимой лёгкостью и бездумностью, с юго-восточными пассатами в юных головах.
— Дороти Брокс.
— Лукас Ли.
Теперь в их венах не разнофракционная кровь, а кровь бесстрашия; их организмы раз и навсегда обновляются со слов: «Добро пожаловать к бесстрашным».
— Саманта Крок.
— Лиза Мур.
Лиза, сама себя списавшая со счетов, появляется в зале, как только в конце её фамилии голосом Джанин Мэтьюс ставится жирная точка. Элиза разбавляет собой, какой-то независимой и бойкой, веселие и напряжение, скопившееся многотонной пылью в помещении. Эрик ловит в глазах Лизы искру упорства, которая отсутствовала у неё напрочь с самого зачатия, в ней отчего-то просыпается истинный дивергент.
Изменения Лизы на этом не заканчиваются — на её шее чернеет татуировка, полностью копирующая татуировку Лидера — полоса в полосу, прямоугольник в прямоугольник, квадрат в квадрат — с точностью до миллиметра. Одинаковые нательные рисунки не возбраняются фракцией, зато возбраняются Эриком. Он не совсем понимает такого «татуировочного» посыла, зато окружающие воспринимают это со свойственным им сарказмом и непотребным юмором. Лидер советовал найти Лизе парня, а не «сдирать» с его шеи татуировку.
Пока Эрик пытается привести подходящие по смыслу доводы, для чего нужно настолько уродовать своё молодое тело чужим аляповатым рисунком, Лиза борется со своими страхами, терроризирующими черепную коробку. Эрик прекращает искать смысл в поступке девушки, когда стрелка часов указывает на пятнадцать минут второго — Элиза находится в кресле ровно пятнадцать минут — своеобразный рекорд для дивергента.
Тори.
Сука.
Это её рук дело: татуировка и посвящение в то, как правильно продлить время на финальном тесте.
Эрик сведёт с ней счёты, только позже; за тату она ответит точно.
— Добро пожаловать во фракцию Бесстрашия, Лиза Мур!
— Жалеешь, что получится показать мне оставшиеся три фракции, да? — спрашивает Лидер, когда Элиза сползает с кресла; она театрально кивает головой.
Бесстрашный дивергент Лиза.
***
— Красивая татуировка, — Эрик неслышно подкрадывается со спины Лизы, и пальцы смыкаются обручем на её горле у запрятанного природой кадыка. — Долго выбирала? — он втягивает ноздрями запах её каштановых волос, отдающих ободранным куском хозяйственного мыла. — Она запатентована, поэтому тебе придётся хорошенько отсосать этот патент.
— Эскиз был доступен для любого желающего, и я не буду сосать тебе за него, — Элиза упирается эфемерными рогами в жёстконатянутый холст воздуха.
— Когда ты стала такой свободной от приказов, бесполезная? — его губы проходятся по запёкшимся чёрной краской прямоугольникам и квадратам татуировки. — Не ленись, поработай, — он надавливает руками на плечи дивергента и осаживает её на колени.
Лиза рефлекторно набирает по самое илистое дно лёгких воздуха и сжимает зубы. Эрику не стоит никаких сил разжать ей рот — он надавливает пальцами на жевательные зубы, и рот раскрывается буквой «О». И вся эта «романтика» без пассатижей и клещей; всё гениальное — просто.
Эрик проталкивает член в горло Лизы одним заходом, не напарываясь на ровные ряды зубов; он сам контролирует процесс и регулирует мощность толчков, сотрясающих слизистые, едва шершавые стенки. Это принуждение к минету несколько отличается от того, которое он оформил на экскурсии во фракции Доброжелательности, оно слаще и не оставляет смываемых водой шрамов на члене.
— Я не хочу, — простанывает дивергент в один из тех интервалов, когда пустует её горло, — больше.
— А так? — Эрик достаёт из-за ремня джинс пистолет и надавливает дулом к не просматривающемуся кадыку Лизы. — Так хочется?
Элиза молчит, и пустота в горле снова заполняется пенисом Эрика на долгих двадцать минут; дуло пистолета всё ещё теплит надежду проделать в Лизе дымящуюся дырку. Внутри Лизы белковой лавой сползает сперма, и ей хочется вытрясти её из себя, вывернувшись наизнанку;, но пуля успевает раньше, потроша горло.
========== Часть VII. Она и Алестер. ==========
Сон Эрика соткан из крепкой, ажурной паутины, и эта липкая паутина сна заворачивает его тело, как в подарочную бумагу. Дефибриллятор реальности возвращает Эрика в спальню, не дав учуять запах мяса на костях разлетевшегося горла Лизы; за разрядом разряд и Лидер приходит в себя, чувствуя лёгкое онемение конечностей и головокружение.
Хуже сна с привкусом мертвечины может быть только вечер, подпирающий окна с внешней стороны. Эрик давно не позволял своему организму расслабляться днём, но сегодня, вроде как, двойной праздник — финальная инициация и посвящение, — можно сделать скидку.
Бесстрашный встаёт с кровати, покачивается, ощущая космическую невесомость, хотя стопы твёрдо вжаты в пол, словно приклеены, и идёт в душ смывать с тела пот, а с души куски Лизиной плоти.
***
В клубе светодиодные лазеры прошивают иглами с разноцветными нитками, вдетыми в игольное ушко, полуголые тела; в клубе жарко, как внутри вакуумированной лампы накаливания. Музыка закручивается пружиной и дрожит битым стеклом внутри бесстрашных, которые добровольно загоняют себя в драман бейсные пружины.
Эрик не поддаётся на уговоры музыкального вихря, он жжёт горло «тархунным» абсентом и подумывает уйти через три песни; вся эта «клубная жизнь» в Яме однажды знатно потрепала ему нервы и заставила закрасить пару поседевших волосков. Все во фракции и так знают, если Лидер переступает порог «Вертепа», то однозначно за выпивкой.
Сегодня, возможно, это и не только выпивка.
Он мониторит помещение клуба, ища намёки на присутствие «новообращённых»; их нет, значит, нет и Лизы. Эрик невольно вспоминает кровавую развязку сна, и печень требует ещё разрушающего лабиринты клеток алкоголя.
— Твоя наложница флиртует с другим, — Тим имеет неосторожность оторвать товарища от длинного, идущего на рекорд, абсентного глотка; Тим столько раз «имел» эту неосторожность, что по всем правилам техники безопасности должен был гнить в пропасти.
— Она мне такая же наложница, как и тебе, — Эрик не ведётся на провокацию, но направление взгляда второго Лидера определяет безошибочно, он направлен на Лизу. Элиза на этот раз в клубе не в статусе наркоманки и алкоголички, а бесстрашной; собственно, как и остальные десять человек за её плечами.
Девушка пересчитывает пальцами вьющиеся локоны и клонит голову ближе к уху бармена; они о чём-то переговариваются, и Эрик замечает, как безобразно алы растянутые в улыбке губы на её детском лице.
«Он трахает её в рот, и багровая помада оставляет неровные дорожки на члене».
— Тебя не учили, что врать — это плохо? О вашей случке не говорит только ленивый, — ходит по лезвию заточенной бритвы, но Тим больше друг, чем враг. Ему можно.
— А ты у нас, я смотрю, превратился в девочку-сплетницу, — ещё осталась одна песня, но мужчина уже хочет уйти.
— Значит, она не под твоим патронажем? — Тим не отстаёт; никогда не отставал, затрагивая данную тему.
— Не под моим, можешь трахнуть её со спокойной душой, — со сквозящим безразличием и спокойствием в голосе даёт добро товарищу на совокупление со своей непризнанной наложницей, на что получает обыденное «спасибо» и непродолжительные хлопки по плечу.
Как только рука Тима вольготно ложится на талию Лизы, Эрик уходит.
Середина последней песни. Это он вовремя.
***
Миндалины ноют, а вены ревут от недостачи спиртного.
Эрик пытается уснуть под инфантильные терзания организма, но загасить мятеж не получается, и он снова идёт заполнять себя клубной толпой.
В коридорах лампочки запотевают от алкогольного смрада, и Лидеру достаточно просто постоять в катакомбах, чтобы опьянеть до невменяемого состояния; ему приходится держать связанными руки, чтобы они ненароком не развязались, потому что «завтра» уже близко, и никому не поздоровится, особенно алконавтам-неофитам. Эрик обожает ежегодные подставы, устроенные для облечения настоящей сущности прошедших финальный тест новобранцев, некоторые даже отправляются к праотцам бесфракционникам.