— Лялька моя!
Нюрка схватила куклу, обцеловала её и спрятала за пазуху — ночь была холодная, как бы не простудилась ещё! И, уже совершенно успокоенная, дала себя закутать в ватник, покачать, как маленькую, и уложить в соломенный стожок.
— Мы к папке когда поедем?
— Проснёшься утром, тогда и поговорим. Спи!
В чёрном небе закружились звёздные светлячки. Они мигали, опускались всё ниже, плясали и гасли один за другим.
Так и не услышала Нюрка, как мать ушла в поле, где её поджидал нетерпеливый трактор.
Жаворонок для Варьки
Валерка лежал в постели и читал книжку. В избу вошла мать.
— О жаворонке не слыхал? — спросила она.
Валерка не шелохнулся. Он дочитал страницу, перевернул следующую и только тогда поднял голову.
— О каком ещё жаворонке?
— А я думала, оглох. Обыкновенном! На силосной яме объявился.
— Брехня! — уверенно сказал Валерка и снова уткнулся в книжку.
— Сама не видела, а девушки говорят. Я и подумала: может, тебе интересно.
— Брешут твои девушки, — отрезал Валерка. — Зима сейчас, какие жаворонки?
— Учёная ты у меня голова! — усмехнулась мать, — Однако с постели слазь. Небось не завтракал ещё?
Валерка наспех помылся и сел к столу. И ел, продолжая читать, но о чём читал — не соображал. Всё это враки насчёт жаворонка, решил он, но в то же время колебался: с чего бы это врать? А если правда? Вдруг на самом деле жаворонок прилетел? Может, в климате что-то изменилось? Сейчас ведь всё меняется.
Валерка захлопнул книжку, накинул пальто и побежал к Варьке, своей приятельнице, — новость с ней обсудить. «Эх, сейчас удивится!»— подумал и шибче припустил.
Дома Варька была не одна. За столом сидела и строчила на швейной машинке Сонька Гущина, первая мастерица среди девчонок, худущая и нескладная, как коза. Её и дразнили «козой», но она не обижалась, потому что знала: всё равно к ней прибегут, если чего понадобится шить. Поглощённые работой, девочки не сразу заметили, как вошёл Валерка. Он потоптался у порога и грохнул кулаком о пустое ведро.
— Ой, кто это? — обернулась Варька. — Ты, Валерик?
Она подлетела к нему и стала стягивать пальто.
— Некогда мне с вами! — оттолкнул он её, — На силосной яме жаворонок объявился!
Выпалил одним духом и уставился на Варьку: удивится ли? Но Варька махнула рукой и снова вцепилась в пальто.
— Полезай на печку, погрейся, пока мы фестончики закончим, а потом я тебя чем-нито покормлю!
Валерке стало досадно — не удивилась! Он покорно дал стянуть с себя пальто, сбросил валенки и полез на печку, где сушились яблоки и дремал на овчине чёрный кот. Разлёгся на горячих кирпичах и стал думать о жаворонке. Почему отбился от своих? Как устроился на ферме? Что ест-пьёт? Дотянет ли до весны? А то ведь скоро ручьи загремят, с юга прилетят птицы, кинется он к ним, а те его взашей погонят: пошёл от нас, приблудыш!
Долго Валерка думал о жаворонке, потом вдруг вспомнил про угощение и почувствовал голод.
— Ну давай чего обещала! — напомнил он.
— Счас!
Варька достала ухватом чугунок из печи, из сеней принесла запотевший кувшин. Снял Валерка крышку с чугунка, заглянул в кувшин: вкуснота! От картофелин пар валит, на молоке коричневая корочка сморщилась.
Наелся Валерка так, что дышать тяжело. Распустил поясок, снова взобрался на печку, лежал на тёплой овчине и думал о Варьке: заботливая. И пошутить с ней можно. Хозяйственная. Да ещё какая! Пока мать на ферме, сама всё приготовит, даже тесто ставить умеет. А сейчас надумала себя обшивать-одевать, у Соньки выучилась. В школе, правда, слабо тянула, ну а он, Валерка, на что? Завсегда поможет.
Так хорошо раздумался о Варьке, что совсем забыл, зачем пришёл. Стал он дремать, а тут вдруг слышит: девочки шепчутся. Не поймёшь: обсуждают что-то или ругаются. Прислушался — и спать расхотелось.
— Он за меня всё сделает, — шептала Варька. — Что ни скажу, всё сделает.
— И с дерева спрыгнет?
— И с дерева спрыгнет. Только за тебя не спрыгнет, а за меня спрыгнет.
— Это почему же?
— А потому что он мне суженый.
— Как это? — не поняла Сонька.
— А так — жених.
Сонька с опаской уставилась на печку.
— Жених, говоришь, а сама не жалеешь: а вдруг упадёт и ногу сломает?
— Что ж он — дурак, чтоб прыгать по-глупому? Он ловкий, — заверила Варька, — И за меня что хошь… даже… это самое… жаворонка поймает!
— Ой, что надумала! Какого ещё жаворонка?
— Ну, того самого, который на яме…
Варька оставила шитьё, взобралась на лежанку и задышала Валерке в лицо.
— Валер, а Валерик, — вкрадчиво сказала она, — а ты мне жаворонка принесёшь?
— Это какого?
— Ну, о котором говорил…
— Это можно, — солидно согласился Валерка и подумал о Варьке приятно: «Ишь ведь, слыхала!»
— Небось и жаворонка никакого нету, — надула губы Сонька. — Мало ли чего наболтают!
— Вот сама и болтаешь, как сорока на заборе! — разозлился Валерка.
Он скатился с печки, накинул пальто и побежал на ферму.
Над скотным двором поднимался пар, разогревали горящей паклей трактор, скотницы разносили корм. А за силосной ямой на кучке соломы сидела птичка. Только жаворонок ли? Может, воробей? Нет, воробей — тот без хохолка, да и помельче. Жаворонок! Точно! И, видно, неплохо жилось ему здесь — вертел хохлатой головой, блестел сытыми глазками и пускал из клюва струйку пара, будто цигарку курил. И на мороз никакого внимания — шубка на нём перьевая с подпушкой. И людей и скота не боится — привык! Ох и получит Сонька лупцовку! Правда, некрепко, всё же девчонка…
Валерка вытер отсыревший нос, снял шапку и стал обходить жаворонка с тыла. Пристроился сзади, постоял не дыша, прикинул, как ловчее прикрыть, шваркнул носом — и прыг! Попался, голубчик!
Валерка осторожно приподнял шапку, заглянул под неё, а там — никого. Жаворонок стоял поодаль и озорно посматривал на него: что, поймал? Держи карман шире!
— Ты чего здесь безобразишь? — закричала девушка, катившая тачку. — Зачем птичку гоняешь?
Валерка спрятал озябшие руки в карманы и для вида пошёл прочь, но, как только девушка скрылась, вернулся обратно и со зла запустил в птичку мёрзлым комком. Жаворонок взлетел, покружился над ямой и провалился в клубы пара. Был — и нет его!
«Ну теперь от меня не спрячешься!» — подумал Валерка, сел на край ямы и свалился вниз. Метра два пролетел, шмякнулся на мягкий кукурузный силос и чихнул от уксусного духа. И сразу же нашарил рукою что-то пушистое. Поднёс к глазам: ух ты, жаворонок! Но что это с ним?! Крылышки смяты, клюв раскрыт, гребешок свалился набок. Валерка зажмурился, чувствуя, как прыгает сердечко под нежным пушком: тук-тук, тук-тук! Живой! И заранее ликовал, представляя, как ахнет Варька, когда он вручит ей подарок! Ох и посмеются они над Сонькой!
Валерка спрятал птицу за пазуху и полез по лесенке наверх. У самой бровки огляделся — нет ли кого? — и выбрался наружу. Он продышался от кислого духа, неслышно проскочил мимо скотниц и зашагал как ни в чём не бывало.
Вся деревня сверкала, как игрушечная, дым из труб валил столбом, снежная благодать вокруг. Валерка дышал полной грудью, щурился от солнечной синевы и осторожно трогал рубаху. Варькин жаворонок шевелился, щекотал живот, нежно царапался, словно бы просился на волю.
И вдруг кто-то рядом тирликнул. Валерка огляделся — нет никого. Прислушался к запазухе — не оттуда ли звук? Нет, не оттуда. Поднял голову и увидел ещё одного жаворонка — он завис над ним и жалобно кричал.
— Кыш! — замахал Валерка рукой. — Кыш!
Но жаворонок не улетал. Он опускался, чуть не касаясь Валеркиной головы, и снова поднимался — и не переставал кричать. Откуда он здесь? И что привело его сюда? И тогда вдруг Валерка подумал: а вдруг это друг той самой птицы, что сидела у него под рубашкой? Может, суженый её? И не кружил ли, чтобы спасти свою подружку? Но почему же они вместе не улетели на юг?
Однако, что бы там ни было, решил Валерка, поздно уже. Летай, летай себе на здоровье, а птичку всё равно тебе не отдам— теперь она Варькина, а не твоя. Он низко нагнул голову и припустил по деревне. А потом сбавил скорость и поневоле глянул наверх. Глянул и обмяк от бессилия: над ним по-прежнему кружил жаворонок и по-прежнему кричал, а что кричал, не разобрать. Но ясно, что это была слёзная просьба — не разлучать.
Валерка вытащил жаворонка, подержал его немного в руке и поднял над собой. Будь что будет! Даже если Варька его не простит, он не мог поступить иначе. Птица полежала на ладони, привыкая к морозу и свету, царапнула лапкой кожу и вспорхнула.
В солнечной синеве затренькали два колокольчика, превратились в точки и растаяли вдали.
Чихачёвская артель
Федька делал уроки, время от времени отрывался от них и, скучая, поглядывал в окно. Стадо гусей у высохшего колодца, курица с выводком цыплят, спящий прямо на проезжей дороге пёс — всё привычно, не к чему прицепиться, поневоле будешь делать уроки. Вдруг, однако, Федька оживился. На улице, у новенького сруба, появились близнецы — Мишка и Никишка Чихачёвы и стали возиться у верстака. Отец их Ефим, рабочий леспромхоза, по вечерам возводил новую избу — с большой кухней, горницей и комнатой для сыновей. Вот они и старались. Даром что шестилетки, а трудились, как муравьи. Отца и сыновей так и называли в деревне — Чихачёвская артель. Интересно, что они там возятся у верстака?
Федька влез на подоконник, огляделся по сторонам и спрыгнул в палисадник.
— Бог в помощь, работнички! — солидно сказал он, подходя к близнецам. — И чего вы тут ладите, если не секрет?
Братья оторвались от верстака и уставились на Федьку — Мишка подозрительно, а Никишка улыбаясь во весь рот.
— Ручки к носилкам делаем, чтобы глину таскать, — ответил Никишка.
— Это под фундамент, что ли?
— Ага.
— Это сколько же вам таскать-то её?
— Много.
— Ну-ну!
Мишка поправил за ухом плотницкий карандаш и стал гонять рубанок взад и вперёд, сбрасывая стружки, а Никишка — сгребать их к мусорной куче, в которой возился поросёнок. Федька оглядел глиняную кучу и покачал головой. Ой-ой, сколько таскать! Поросёнок подошёл к ней с другой стороны, обнюхал и плюхнулся в неё, как в ванну.
— Пшёл! — заорал Никишка и припечатал его метлой.
— Ишь, развалился! — не удержался и Мишка, жахнув поросёнка ногой.
Федька смотрел на братьев скучающими глазами — суетились много, а без толку. Поросёнок только жмурился и урчал, словно его щекотали.
— Ну чего привязались? — вскинулся Федька. — Может, ему для здоровья так надо?
Он обошёл поросёнка, почесал большим пальцем ноги у него за ухом, потом уставился в небо и что-то пробормотал.
— Ты чего? — удивился Никишка.
— Думаю, однако…
— А об чём?
— А об том: умные вы или дураковатые?
— Умные, — ответил Никишка за себя и за брата.
— Я тоже так считал, а потом передумал.
— Это почему же?
— А потому что глину таскаете сами.
Близнецы переглянулись, не понимая, куда клонит Федька.
— Чем хрюшку зря молотить, лучше принесите хлеба и верёвку покрепче.
Зачем и для чего — братья интересоваться не стали. Федька был постарше, учился в школе и зря не станет говорить. Они вынесли хлеба и моток белого шнура. Федька попробовал шнур на зуб и подёргал руками.
— Сойдёт, — сказал он и перочинным ножом разрезал его на три куска. — А теперь давайте хлеб сюда.
Федька присел на корточки и подёргал поросёнка за хвост. Тот не шелохнулся. Тогда Федька помахал краюхой перед его мордой. Поросёнок приоткрыл один глаз, потом другой.
— Что, вкусно?
Поросёнок нетерпеливо уркнул.
— Тогда вставай, не ленись.
Поросёнок послушно встал.
— А теперь за мной!
Подманивая хлебом, Федька вывел его на середину двора и только там отломил от краюхи кусок. Пока поросёнок ел, Федька подсунул под брюхо шнур, затянул узлом на спине и приладил с боков другие концы, сделав из них вожжи.
— А то сами таскаете! сказал Федька и тряхнул вожжами. — Теперь тащите сюда свой шарабан.
Жаль, в это время не было Ефима Чихачёва, а то бы порадовался, глядя, как прянула со двора шумная ватага: впереди Федька с краюхой, за ним поросёнок с тележкой, а с боков близнецы с лопатами навскидку.
— Ать-два! Ать-два! — командовал Федька, на бегу распугивая кур и голубей, — Разойдись!
У плетня команда притормозила — тропа вела к овражку с глиняным откосом, а впереди — калитка на огород. И вдруг ни с того ни с сего поросёнок помчался к калитке.
Держи его! Держи!
Но было уже поздно — поросёнок пролез в огород, свернул на грядку, зацепил картофельный куст и вырвал его с клубнем. Розовые картофелины рассыпались по борозде. Мальчики тянули вожжи в обратную сторону, поросёнок при этом, как ни странно, успевал подрывать всё новые и новые кусты и пожирать летящую с них картошку.
— Тппрру, шкода!
— Стой!
Но поросёнок топтал всё на своём пути.
Вдруг толчок — отвязались вожжи. Федька шлёпнулся на спину, Мишка повис на плетне, а Никишка с испугу бросился к калитке и… угодил прямо в руки отца!
— Это что за представление? — хмуро спросил Ефим.
Поросёнок мотнул башкой и помчался к выходу. Федька ринулся за ним, ухватился было за край тележки, тележка осталась у него в руках. А поросёнок скатился в овражек и плюхнулся на глиняный отвал.
— Ну и что скажете, артисты?
Растерзанные и грязные, близнецы стояли перед отцом и сопели.
— Это всё хряк виноват! — сказал Федька, потирая коленку.
Ефим покосился на него.
— Ладно, сами разберёмся.
Он взял сыновей за уши и так повёл их домой. И долго слышались кряхтенье, недовольные вскрики и возня. А Федька всё стоял на огороде и ругал поросёнка. Потом он поплёлся домой.
Возле старой избы Чихачёвых Федька чуть задержался. Из окна, как по команде, выглянули близнецы, умытые и одинаковые, как куклы-матрёшки.
— Федька! — крикнул не то Мишка, не то Никишка. — Айда с нами обедать!
— Не, — сказал Федька и мотнул головой. — Уроков — во!
За близнецами стоял обнажённый по пояс Ефим и растирался махровым полотенцем. Все трое, отец и сыновья, смотрелись из окна, как с фотографии. Это была уже снова дружная и работящая семья — Чихачёвская артель.
Чья лопата сильнее?
Когда ребята пришли на колхозный огород, вожатая Наташа раздала лопаты, внимательно всех оглядела и вдруг улыбнулась Мишке Синякину.
— Ты будешь примером для всех и покажешь, как надо работать, — сказала она. — Пусть в колхозе не думают, что городские ребята белоручки. Договорились?
За что примером для всех был назначен Синякин, а не кто-то другой, было неясно. Может, за то, что он был выше всех? Сам он никому не собирался показывать примера и вот прямо-таки изнывал от тоски, ковыряясь лопатой в земле и глядя на тёплое небо, на лес у реки, на уютные копны, которые так и манили поваляться в них и поспать. Стоит ли говорить, как он обрадовался, когда Наташа ушла? Её зачем-то вызвал к себе бригадир Володя, и теперь неизвестно, когда она вернётся. Стараться стало неинтересно и вообще работать было уже ни к чему: никто всё равно не следил, никто не хвалил и не ставил в пример.
Синякин потёр поясницу и огляделся. Все ребята усердно трудились. Рядом сопел второклассник Санька Горшков. Он так быстро копал и выдёргивал свёклу, будто надеялся, что ему за это орден дадут. Синякин вразвалку подошёл к нему.
— Эй, Горшок, тебе что, больше всех надо?
Санька испуганно уставился на Синякина. Мишка и сам не знал, чего хотел от Горшкова. Ему было только противно, что тот так старается. Он осмотрел лопаты — свою и Горшкова: Санькина лопата была с поперечной рукояткой на длинном черенке, а у его лопаты не было никакой рукоятки. Обидно!