— И сегодня седьмой день как он исчез. Его призрак может явиться сюда… — подхватил Осанаи.
— Бу-у! — воскликнула Юмико и неожиданно хлопнула Касивадзаки по спине. Тот тут же повалился на стол, смахнув на пол поднос со стаканами и столовыми приборами.
«А что, если подземные этажи всех зданий соединены между собой?» — думал Кондзо, продолжая свои блуждания в подвалах Кабуки-дза. Точнее, по цокольному этажу. Вообще-то в цокольных этажах обычно размещаются торговые галереи, где полно народу. Однако Кондзо видел перед собой лишь холодный и безжизненный бетонный коридор, освещённый еле тлеющими аварийными лампами. Ни одной живой души. Нет, это не знакомый мир, в котором он жил. Тогда что? Он умер? Кондзо не помнил. Что же это? Тусклые отблески подсознания? Сумерки его иллюзий? Впереди мелькнула вертикальная полоска света. Что бы это могло быть? И что значат доносящиеся оттуда приглушённые звуки — признаки жизни? Привлечённый светом и голосами, Кондзо, весь дрожа и еле волоча ноги от усталости, устремился вперёд.
Он подошёл к двери. Что там, за ней? Ясно, что он не в реальном мире, а в зазеркалье. А что там? Ад? Кондзо трясло как в лихорадке. Открыть дверь? Что он теряет?
Коридор кончился. Что сейчас может быть хуже для него? Только смерть. Он и так всё равно что мертвец. Такая вот ситуация. И если вдруг за этой дверью кто-то развлекается, веселится, это же замечательно! Он не в том положении, чтобы стесняться.
Дверь была металлическая, типа той, что стояла в аппаратной под сценой. Стальная ручка обожгла холодом. Кондзо решительно надавил на неё и широко распахнул дверь. Перед ним открылся блестящий мир — смех, кокетливые женские голоса, звон стаканов, ароматы жареного мяса и женских духов. Это был «Ночной ходок».
Едва Маюми Сибата и писатель Ёсио Торикаи вышли из гостиничного номера, как у лифта их перехватили два каких-то типа. Один сжимал в руках фотокамеру, у другого — коротышки — зубы выпирали вперёд и изо рта с каждым словом вылетали капельки слюны.
— Я видел, как вы выходили из номера, — заявил коротышка в лихорадочном возбуждении.
— А вы, собственно, кто такой? — потребовал объяснений Торикаи, очень гордившийся принадлежностью к писательскому цеху. Этот тип обращается с ним как с каким-нибудь клоуном, умудрившимся пробиться на телевидение! Торикаи изо всех сил старался заслонить Сибату от объектива мускулистого партнёра коротышки, который щёлкал затвором с частотой пулемётной очереди. Девушка пряталась за спиной писателя, зубы её отбивали чечётку.
— Ха-ха-ха! А ты ещё не понял? Я репортёр. Иллюстрированный еженедельник, — напирал коротышка. — Ну и как долго это у вас?
— Так вам нужна информация? Тогда надо было сначала договориться о встрече, — сказал Торикаи, нажимая кнопку лифта.
— Ого! Ты только посмотри, — расхохотался репортёр. — Я вижу, ты не просекаешь ситуацию. — Он бросил взгляд на Сибату через плечо Торикаи. — Вы познакомились на «Premiere 21», ведь так? С этого всё началось?
— Я буду разговаривать с вами, когда мы договоримся о встрече. Вы получите всю информацию.
— Ты же женатый, так? Жене, значит, изменяешь?
— Я же сказал: при встрече! — У Торикаи перехватило дыхание. Он выразительно посмотрел на коротышку и отпрянул от него. — Ты что, дебил?!
Фотограф продолжал щёлкать фотоаппаратом. «Раз они так себя ведут, и я буду так же», — подумал Торикаи.
Краска прилила к лицу репортёра — реплика Торикаи явно его задела, но он тут же взял себя в руки.
— То есть я могу написать, что ты не захотел отвечать и сбежал?
— Я же сказал: будет тебе ответ. Сколько можно повторять? Бог мой! Как у тебя изо рта воняет!
Двери лифта разъехались в стороны.
— Держись от нас подальше. Задохнуться же можно, — воскликнул Торикаи, толкая репортёра и фотографа, вознамерившихся войти в кабину вместе со своими жертвами.
— Так и напишу: испугался и убежал! — прокричал вслед Торикаи и Сибате репортёр, злобно буравя их вдруг сразу потемневшими глазами.
В лифте больше никого не было. Сибата расплакалась, Торикаи привлёк её к себе.
— Если их журнальчик принадлежит «Бунгэй»,[22] я сумею заткнуть им рот.
— Когда они это напечатают, как ты думаешь?
— Если смогут, то на следующей неделе. Или через неделю.
— Бедная твоя жена.
Торикаи решил пока ничего жене не рассказывать. У них будет время вдоволь наговориться после выхода журнала. А может, ещё обойдётся. Хотя, конечно, надо быть готовым к худшему. Потому что реально помешать публикации он не мог. Не такой уж он большой писатель. Если этот репортёришка раструбит о его связи с Маюми, начнётся настоящий ад. Восстановление отношений с женой может занять целую вечность. Тут уж будет не до писательства. Но это для него самое главное, важнее ничего нет! Жену Торикаи любил, но если всё же придётся развестись, как-нибудь переживёт. Он привык к этой мысли после того, как впервые переспал с Сибатой. Или, по крайней мере, думал, что привык.
У Мамору Касивадзаки было ощущение, что он провалился в Преисподнюю. За следующие два концерта ему не заплатят ничего. Его менеджер Осанаи, который организовал концерты, получил аванс и сбежал, а отвечать за всё должен он, Касивадзаки. Как он мог доверять такому человеку? Недаром у них говорят, что от лучших менеджеров можно ожидать самого плохого, а Осанаи был очень хорошим менеджером. Менеджеры, которые обирают своих клиентов, рано или поздно возвращаются в бизнес, находят, к кому присосаться, и делают вид, будто ничего не случилось. «Так устроен этот мир», — думал Касивадзаки, слоняясь в одиночестве по своей квартире и не зная, куда себя деть.
С тех пор как он увидел призрак Кондзо Итикавы, Касивадзаки будто сглазили. Такого ужаса он никогда раньше не испытывал. В тот вечер привычная компания из «Premiere 21», как всегда, сидела в «Ночном ходоке». Разговоры о судьбе Кондзо уже потеряли свою остроту, но Касивадзаки почему-то то и дело с тревогой поглядывал на то место на диване, где обычно сидел пропавший актёр. Все пребывали в миноре. Особенно подавленной выглядела Маюми Сибата — еженедельник всё-таки написал о её шашнях с Ёсио Торикаи.
— Ну чего ты раскисла? — утешал Сибату Осанаи. Он ещё не скрылся с деньгами Касивадзаки, но наверняка уже подумывал о том, как лучше это сделать. — Если и вправду хочешь стать актрисой, сейчас самый подходящий случай. А хочешь иметь личную жизнь — забудь о телевидении. Может, тебе лучше в театр.
— Погоди, — оборвал его Нисидзава. — Пускай она пока в шоу поработает как следует. У нас такой план. Не надо человека с толку сбивать.
У Нисидзавы настроение было тоже поганое. Он обнаружил, что его жена заняла большую сумму у ростовщиков и потратила на сумки от «Луи Виттон» и костюмы от «Шанель», и сейчас отчаянно ломал голову, как погасить долги, которые всё росли из-за процентов.
— Эти типы никак от меня не отвяжутся, — сказал Нисидзава. — Звонят каждый день. И ещё этот осакский говорок… «Думаэшь, палучится нас кинуть? Да мы тваю ка-а-зу в публичный дом прададим. Не знаешь, на каго нарвался!» А на днях явились на телестудию, чуть не подрались с охранниками. Не понимают, что ли, что я никогда с ними не расплачусь, если работу потеряю?
— Похоже, ты в самом деле не понимаешь, на кого нарвался, — заявила Юмико, которая в своё время делала специальный репортаж о кредитных акулах и знала эту тему очень хорошо.
— Я так от этого устал, — со вздохом продолжал Нисидзава. — Уже боюсь домой возвращаться, потому что они могут под дверью караулить.
Ну, по крайней мере, здесь их вроде не видно. — Слова Нисидзавы будто о чём-то напомнили Юмико. Она с тревогой оглядела зал и вздохнула. — Мне бы кто посочувствовал. Прямо плакать хочется. Я пошла в полицию — там меня подняли на смех: мол, раз вы звезда телевидения — вот вам типа довесок к славе. В первый раз я увидела этого козла на встрече с моим фан-клубом. Все слушали меня, открыв рот, я шутила — они смеялись, хлопали. Всё было классно, весело. Потом все по очереди стали ко мне подходить, чтобы представиться, и каждый старался как-то выделиться, произвести на меня впечатление. Только этот стоял в углу с хмурой улыбочкой и молчал. Мне он сразу не понравился. Похоже, с того самого момента ему втемяшилось, что я его жена, поэтому дальше он так себя и вёл. В следующий раз он появился через месяц. Мы сидели утром с мужем, завтракали. Он у меня обычный служащий, на работу уходит рано — ещё восьми не было. И тут этот тип открывает дверь, говорит: «Доброе утро, Юмико!» и направляется в комнату. Наверное, я забыла запереть дверь, когда выносила мусор. Я вся побелела. Увидев его, муж воскликнул: «Ты кто такой, чёрт побери?» Этот ненормальный рассмеялся и говорит: «Я как раз собирался тебя об этом спросить!» Потом подходит ко мне: «Ты всегда так очаровательно выглядишь, Юмико. Ну, будем завтракать». И садится за стол! Муж страшно разозлился, схватил его за шиворот и выволок на улицу с криком: «Пошёл отсюда, псих!» Тот совсем не сопротивлялся и только твердил: «Я муж Юмико! Что ты делаешь? Убери руки!» С тех пор он появляется регулярно, через два дня на третий, независимо от того, который час, дома муж или нет. Если меня нет, просто стоит у подъезда и ждёт. В полицию заявление написала, конечно. Установили, кто он. Какой-то Судзуо Ямагата. Но арестовать его они вроде как не могут — особого вреда он не причинил, оружия при себе не носит. Они считают, что у него навязчивая идея, то есть не в порядке с башкой, но очень боятся, что на них наедут правозащитники, скажут, что полиция нарушает права человека. Короче, он может делать, что хочет, и от этого заводится всё больше и больше. Приходит на телестудию, дожидается меня в вестибюле. Я так боюсь: а вдруг он меня зарежет? В последнее время на него смотреть страшно — настоящий псих, он нас ненавидит, кричит. Как мне всё это надоело! Прямо не знаю, что делать. Хоть бы кто помог!
В этот самый момент Мамору Касивадзаки застыл, как парализованный. Из прохода между кабинетами возник Кондзо Итикава. В сценическом гриме и хаори, выставив грудь вперёд, он плыл над полом, протягивая руки к своим старым приятелям, будто в тоске по ним, и грустно улыбаясь, словно прося принять его обратно в компанию.
Глаза Касивадзаки округлились, губы задрожали. Он уставился на Кондзо, ничего не соображая, не в состоянии издать ни звука и пошевелиться. Но никто не обращал на него внимания. Юмико продолжала трещать о своих проблемах. Ужас достиг предела — Касивадзаки не выдержал и потерял сознание, уронив голову на стол.
Посуда и столовые приборы со звоном полетели на пол.
— Ну вот, опять! — раздражённо проговорил Осанаи, вскакивая. — Обморок!
— Положите его ноги на диван, — живо распорядился Нисидзава и склонился над Касивадзаки.
Сидевшие рядом посетители повскакали с мест и наблюдали за происходящим.
Очнувшись, Касивадзаки обвёл взглядом всматривавшиеся в него лица и пробормотал, ни к кому конкретно не обращаясь:
— Он здесь? Здесь? Здесь?
— Кто?
— Кондзо. Кондзо. Кондзо Итикава.
— Разумеется, его здесь нет, — сказала Юмико. — Тебе, наверное, что-то показалось. Кого ты видел? Кондзо?
— Он шёл вон оттуда, — проговорил Касивадзаки, указывая на проход между кабинетами, упиравшийся в металлическую дверь аварийного выхода.
— Тебе просто привиделось. — Юмико успокаивала Касивадзаки, поглаживая его длинные волосы. — Ты испугался.
— У вас всё в порядке? — поинтересовался подошедший к столу официант. Лицо его ничего не выражало.
Всё ещё дрожа, Касивадзаки сел и оглядел приятелей.
— Не привиделось. Вы что, в самом деле его не видели? Никто? А я видел! Видел, понимаете?! Погодите, а что случилось с Идзуми? Что-то его не видно. Где он? Куда он делся?
— Да успокойся ты. — Юмико мягко придерживала Касивадзаки за плечи, не давая встать. — Идзуми сегодня не будет.
— Неправда. Я его видел. Рядом с тобой.
— Он во Франции в командировке, — сказал Осанаи. — Помнишь, он говорил? В Париж поехал, на аукцион.
Нисидзаву позвали к телефону. Вернулся он с каменным лицом.
— Звонили из студии, — сообщил он. Только что сообщили о захвате самолёта. Рейс из Парижа. Я спросил на всякий случай… Среди японцев на борту был человек по фамилии Идзуми. Ёсикадзу Идзуми. И… они сказали, что самолёт разбился.
— А-а-а-а! — с воплем вскочил с места Касивадзаки.
С того вечера их компания перестала ходить в несчастный «Ночной ходок». Но после этого Касивадзаки приснилось, как он сидит в этом клубе с необъятным танцполом, болтает с приятелями. Там тепло, пахнет вкусной едой. Он видит Кондзо Итикаву и Ёсикадзу Идзуми. Итикава в том же гриме и костюме, в каком Касивадзаки видел его в тот вечер, сидит наискось от него, Идзуми — на своём привычном месте рядом с Юмико. Заснуть невозможно. Страшно. Касивадзаки ворочался с боку на бок. Но нельзя же вообще не спать. А-а-а! Это ад! И во сне, и наяву — ад кругом! Весь тот ад, который он пережил в детстве, теперь здесь, слился воедино, чтобы превратить его жизнь в кошмар. В школе его дразнили «голубым», педиком. Это был ад. Жизнь в аду. Импресарио говорит, что будет платить только оркестру, а ему — шиш! Но завтра добро пожаловать на репетицию! Бесплатного концерта. А что сделаешь? Говорят, что его импресарио связан с якудза. Касивадзаки только что переехал в шикарную новую квартиру, взял на неё огромный кредит, а тут ещё это навалилось…
Сатико Идзуми по-прежнему жила в доме, который в своё время приобрёл муж. Её любовника не стало через пять лет после гибели мужа. С тех пор минуло больше двадцати лет, но оба ещё снились Сатико. Особенно Такэси Утида. Она спала на втором этаже, когда зазвенел дверной колокольчик. Сатико поднялась с кровати и в белой ночной рубашке вышла на лестничную площадку. Дверь беззвучно отворилась, и вошёл Такэси. Почему-то без костылей. Разве она давала ему ключи? Не обращая внимания на замешательство Сатико, Такэси снял пальто и сказал:
— Как это было! Помнишь ту вечеринку в отеле? Мы улизнули от твоего мужа и вышли в сад. Я всё думаю: как хорошо мы понимали друг друга, хотя до этого никогда не виделись.
Такэси повесил пальто на вешалку и стал подниматься по лестнице.
— О, Такэси! Ты мне снишься? Ведь тебя уже двадцать пять лет нет на свете. Ты погиб в аварии. Погиб или убили? Говорили: авария… Это же сон, правда? Ты умер двадцать пять лет назад…
— Это не сон, Сатико.
Такэси уже разделся, уже вошёл в неё. Если это не сон, то что? Реальность? Несмотря на охватившее её смятение, Сатико отдалась умелым ласкам Такэси и скоро застонала.
— О-о… Муж. Муж. Он… Он в командировке за границей. На аукционе в Париже. Нет, не так. Он погиб на обратном пути. Но как это может быть? Как было бы хорошо, если бы он был жив. Да, он жив. Вошёл в дом. Поднимается по лестнице.
— Я знаю.
— Он поднимается по лестнице.
— Я знаю.
— Но как? Как ты можешь знать?
— Это уже было раньше. Много раз.
Конечно. Это сон, но он снится ей не впервые. Неужели она видит его каждую ночь? Такэси не желает отпускать Сатико.
Вот муж уже стоит на пороге спальни, вот уже приоткрылась дверь, а он всё не отпускает её. Муж входит в спальню.
— Да. Я проходил через это много раз, — говорит Идзуми, присаживаясь на край кровати. — Но это не сон.
— Привет, Идзуми.
— Привет, начальник.
Они разговаривали между собой так, словно расстались всего на несколько минут и теперь снова вместе. Но они же оба мертвы. Их уже давным-давно нет на свете.
— Ты хочешь сказать, что вы… — Сатико потянула на себя простыню, чтобы прикрыться. — Вы подружились… там? В другом мире?
— Подружились… — повторил Такэси.
Мужчины поглядели друг на друга и обменялись слабыми улыбками.
— Тогда это сон, верно? Я в своей спальне, и мне снится, что я в своей спальне. Ведь так?
— Сатико! Это не сон.
— Тогда что? Явь?
— Нет, не явь, — бросил Идзуми.
Если не сон и не явь, то что же?
Сатико повысила голос:
— Тогда это Преисподняя, должно быть. Не сон, не явь. Но я же не умерла. Жива, но я… я не могу выйти из этой спальни. Не могу никуда пойти. Никого не вижу, кроме вас двоих. Для меня это Преисподняя. Моя Преисподняя.
Наконец-то она всё поняла! Сатико проснулась. И в этот момент зазвенел дверной колокольчик. Ясно — всё, что было раньше, ей приснилось, подумала она и вышла на площадку. Входная дверь бесшумно отворилась, и вошёл Такэси Утида. Сняв пальто, он проговорил:
— Как это было! Помнишь ту вечеринку в отеле? Мы улизнули от твоего мужа и вышли в сад. Я всё думаю: как хорошо мы понимали друг друга, хотя до этого никогда не виделись.
Такэси повесил пальто на вешалку и стал подниматься по лестнице.
— Это и не сон, и не реальность. Тогда, получается, я умерла? — спросила Сатико. — Но если я жива, то сейчас уже должна быть старухой.
— Нет, ты не умерла, — говорил Такэси, обнимая Сатико в постели. — Ты будешь жить долго, пока не состаришься. До смерти ещё очень далеко, и ты будешь видеть этот сон каждый вечер. Каждый вечер. И даже после смерти ты сможешь видеться со мной, с мужем. И с разными другими людьми, о встрече с которыми ты никогда не помышляла.
Время в Преисподней — величина непостоянная. Три дня здесь могут тянуться, как десять лет в реальном мире. Можно вернуться в прошлое или заглянуть в будущее. Случилось так, что в какой-то точке этого смутного временного потока две пожилые женщины одновременно оказались в некоем городе, окутанном туманом. Или не туманом, а дымом от мусоросжигателя. Так или иначе, в такой пелене уже на расстоянии нескольких метров почти ничего не было видно. Одной женщиной была Сатико, жена Идзуми, другой — Мотоко, супруга Симады. Они шли навстречу друг другу и, поравнявшись, на секунду остановились. Каждая вопросительно склонила голову набок и оглянулась на прохожую. Им показалось, что их прошлое может быть как-то связано. Может, они дальние родственницы? Или у одной случилась интрижка с мужем другой? Женщины какое-то время смотрели друг на друга, и тут в одночасье обе поняли, в чём дело. У обеих был роман с одним и тем же мужчиной. На их лицах мелькнуло изумление, и они разошлись в разные стороны, обменявшись улыбками и кивками.