— Завтра будет произведена стерилизация. У тебя, Влад Никитский, есть аллергия на какие-нибудь лекарства?
Подросток отрицательно качнул головой.
— До встречи, — сказал Ли Тянг.
Влад и Бронислава смотрели, как сухопарая фигура в черном ловко забирается в паланкин.
— Ценный подарок, — пробормотала Бронислава.
— Мне нужен Дитрих, — произнес Влад. — Ты не знаешь, где его сейчас можно найти?
— Я давно его не видела, но помню, что его определили жить в семью Шмидтов, — сказала Бронислава. Рихард Шмидт занимался не наукой, а отношениями между людьми. Бронислава до сих пор с благодарностью вспоминала несколько советов, которые ей дал психолог. — Ну знаешь, Хельга Шмидт из параллельного класса? Беленькая такая?
— Не знаю, — ответил Влад.
— Вряд ли Дитрих еще жив, — задумчиво продолжала Бронислава. — Но зачем он тебе?
И тут она поняла, зачем ее другу, отличнику и изобретателю, понадобился Дитрих Таугер, не учившийся в школе ни дня.
Дитрих Таугер, в первый же день после своего прибытия на Кауаи напавший на Лу Синя. Бронислава вместе с другими учениками находилась в школьном дворике, когда это произошло. Лу Синь подошел к автомату с напитками, оттолкнув Хельгу. У его класса только что закончилась физическая подготовка, и подросток очень хотел пить. Таугер налетел на него сзади — Лу Синь доставал банку ти из автомата с напитками и даже его не видел. Дитрих повалил паренька на землю и хотел ударить головой о край железной коробки. Если бы он попал, то скорее всего разбил голову Лу Синя. Но тот извивался, и Таугер не сумел приложить его нужным местом, а только разбил стекло. Бронислава до сих пор помнила звон, с которым осколки посыпались на землю, — в школьном дворике царила потрясенная тишина. Каждый из учеников регулярно проходил тест на агрессивность, и в школе оставались только те, чьи показатели были в норме. То есть те, кто физически не мог вот так, ни с того ни с сего, напасть на незнакомого человека.
— Моих родителей накажут, если выяснится, что они воспитали неполноценного члена общества, — ничего не выражающим голосом ответил Влад. — Члена, который в состоянии поставить свои личные интересы и чувства выше интересов нашей страны. Члена негодного, который не в состоянии даже…
Никитский замолчал.
— Зачем же сразу сдаваться? — рассудительно сказала Бронислава. — Почему ты не хочешь поспорить? Ты можешь принести большую пользу обществу, откроешь или изобретешь еще что-нибудь.
— У тебя есть личный номер Великого Вана? — спросил Влад тихо.
Бронислава осеклась, вспомнив, как в новостях сегодня утром передавали — Великий Ван прибыл на Марс, провести вместе с колонистами Праздник Цветов.
— Ты знаешь, где живет Хельга? — спросил Влад. — Я у не ни разу не был.
На окнах чистенького, недавно побеленного домика висели занавески в таких уютных голубых цветочках, что сразу становилось ясно — здесь не могут жить плохие люди. Рихард Шмидт, хозяин дома, знал толк в таких вещах. Его последняя монография “Теория отношений в закрытых коллективах” наделала шуму в научных кругах. Но Рихард был не только дерзким теоретиком, но и великолепным практиком, и Берта гордилась своим отцом.
Последний раз Берта навещала родителей еще до того, как забеременела Ли Цином, младшеньким. Тогда семья Шмидтов работала над проектом в Гренландии. Жене И Вана, куратора Ваньчжуйской провинции, приходилось слышать, что в незапамятны времена Гренландия была погребена под щитом ледника, и Берта верила в это. Климат не меняется только в раю, как любил говорить Рихард Шмидт. Но ведь еще раньше, до того, как ледяное полотно накрыло остров, он был зеленым — об этом говорило его название, а Берта понимала не только кантонский диалект, на котором общалась с мужем, но и язык своих предков. Она и сама не знала, почему здесь, в окружении банановых плантаций, апельсиновых и манговых деревьев, вдруг вспомнила о горах, где росли дубы, березы и ясени.
И откуда пришла эта щемящая грусть — сюда, в этот воплощенный рай на земле.
Берта, сидевшая на веранде в кресле-качалке, тряхнула головой, отгоняя странные мысли, и прислушалась к голосам играющих во дворе детей.
— Я убил тебя, проклятый черномазый! — закричал Хун Го. — Земля очищена от выродков!
“Надо будет проследить, чтобы они поменьше торчали перед визором”, — морщась, подумала Берта.
— Я больше не хочу играть за черных, — сердито ответил Рихард. Берте все-таки удалось уговорить мужа назвать второго сына в честь своего отца. Так же, как когда-то ее свекрови Людмиле удалось уговорить своего мужа назвать ребенка Иваном.
— Они всегда проигрывают! — продолжал возмущаться Рихард.
— Тогда давай играть во Вторую Гражданскую Войну Белых, — быстро согласился Хун Го. — Будешь немцем, как наш дедушка!
— Так нечестно, — возразил Рихард. — Ты опять выиграешь!
— Тише, мальчики, — сказала Берта. — Разбудите Ли Цина. Она заглянула в детскую корзинку, где спал сын, с нежностью посмотрела на лысинку на крохотном затылке. Третьи роды дались ей тяжело, несмотря на все чудеса медицины. Можно было, конечно, переложить процесс вынашивания плода на инкубатор. Это стоило не так уж дорого, да и И Ван опасался за здоровье жены. Но Берта не смогла оставить свое дитя с первых минут существования, даже не существования, а предсуществования, наедине с холодной, бездушной машиной. Что бы ни говорили об идентичности условий в утераторах и в живой матке, Берта не верила.
Ли Цин спал, лежа на животе и подтянув ножки под себя. В этой позе он удивительно походил на лягушонка. Малыш научился переворачиваться на животик только две недели назад, и проплешина, заработанная им за то время, когда ребенок еще не мог двигаться, не успела покрыться волосами.
— Хоть бы книжку какую почитали, — добавила Берта. — Отец же купил вам целый ворох манги для раскрашивания. Идите в дом, порисуйте.
Однако вместо топота маленьких ног она услышала голос Хун Го:
— Здравствуйте! А вы к кому пришли?
— Мама! — завопил Рихард.
Обеспокоенная Берта покинула качалку и выглянула в окно веранды. Хун Го стоял посреди двора, спиной к матери, независимо оставив одну ногу. Рихард застенчиво выглядывал из-за качелей, которые повесил к приезду любимых внуков дедушка. За всю свою жизнь в Эль-Хуфуфе Рихард не встречал столько белых людей, сколько за два месяца на этом крошечном острове, и все еще немного побаивался. Около ворот обнаружились два подростка, кудрявый мальчик и девочка лет четырнадцати. Коса девочки, светлая и почти такая же толстая, какую в свое время носил Берта, была перекинута на грудь.
— Добрый день, — сказал мальчик. — Дитрих дома?
Берта вздохнула.
Дитрих — приемыш. Крепкий орешек, на котором все испытанные практики Рихарда Шмидта дали сбой. Впрочем, отец сравнивал приемыша не с орешком, а с гнилым зубом мудрости, который ни выдернуть, ни вылечить. За те два месяца, что Берта гостила у родителей, она видела Дитриха раза три. До беседы ней подросток не снизошел, только посмотрел на ее сыновей так, что у женщины противно заныл живот.
— Нет, — ответила Берта.
— А Хельга? — спросила девочка.
Берта отрицательно покачала головой. Сестренка, за время ее отсутствия из проказливой шмакодявки превратившаяся в юную валькирию, появлялась дома, только чтобы поесть, делала уроки и убегала гулять. Домой Хельга приходила затемно, но, как заметила Берта в разговоре с матерью, пока еще каждый день. На успеваемости в школе это никак не отражалось, и Рихард, исповедовавший теорию “длинного поводка”, не вмешивался ситуацию.
Подростки погрустнели — это Берта видела даже с веранды.
— Спасибо, извините, — сказала девочка и потянула мальчика к воротам.
— А вы не знаете, где Дитрих может быть? — спросил он. И в его голосе было что-то такое, что сердце Берты дрогнуло, хотя она сама только что мечтала сплавить юного хулигана — ну а кем еще мог быть друг Дитриха?
— Он работает на полигоне отходов, — припомнила женщина. — Оператором комбайна. Только я не знаю, сейчас его смена или нет.
Мальчик улыбнулся.
— Спасибо большое, — сказал он, и парочка пошла со двора.
Берта проводила их задумчивым взглядом.
Стальные зубья ковша напоминали Ильясу зубы огромного крокодила. Иногда — расческу для великана. А иногда, когда таблетки были особенно хорошими, — сабли, взошедшие из-под земли подобно колосьям.
Но сегодня зубья ковша были только зубьями ковша. Ильяс нажал на рычаг, и железная пасть вгрызлась в гору мусора. Перед подростком мелькнули смятые банки из-под ти, разбухшая, почерневшая гигиеническая прокладка, куриные кости с прилипшей к ним банановой кожурой. Ильяс закрыл ковш, перевел два рычага, и экскаватор двинулся к открытой для заправки мусором огромной печи. Разболтанные колосники громко дребезжали.
Парочка будто выскочила из-под земли, когда Ильяс был уже на полпути к печи. Он едва успел затормозить. Подросток высунулся в окно и очень изобретательно облегчил душу. Над головой парня и его телки промчался кривой Иблис, Локи и парочка демонов пониже рангом.
— А где Дитрих? — спросил Ильяса паренек, когда боги скрылись вдали.
— А ты кто такой?
— Влад.
Ильяс задумался, припоминая клиентов Дитриха.
— Таких не знаю, — буркнул он и снова взялся за рычаги.
— Ну, пожалуйста, — сказала девка. — Очень надо.
— Я понимаю, что надо, — огрызнулся Ильяс. — Но я вас не знаю, сказал же вам. Приходите завтра. Дитрих будет с утра.
— Я завтра не смогу, — ответил Влад очень тихо.
И хотя Ильяс уже твердо решил, что этим подозрительным кентам он не продаст ни грамма, было в голосе Влада что-то такое, что заставило его передумать. Он заглушил мотор, открыл дверцу и спрыгнул со ступеньки. Жилетка Ильяса распахнулась. Девка заметила вшитую под его левой ключицей зеленую звезду и попятилась.
— Не понимаю тебя, милашка, — сказал Ильяс лениво. — Я-то просто тест на агрессивность не прошел, мать его так. Вот за что мне эту зеленую звездочку дали. Как же ты с Дитрихом собиралась разговаривать? У него ведь оранжевая. Знаешь, за что такие дают?
— Знаю, — ответила девушка. — Видела.
Ильяс хмыкнул.
— Ну че, — сказал он. — Черный по триста, таблетки по пятьсот. Что брать будете? Таблетки в этот раз хорошие, Дитрих сам варил. Из того, что ему прописывают. А ему знаешь, что прописывают? Совсем не то, что мне. Короче, не пожалеете. Если на черном остановитесь, шприцы — вы же их вечно забываете — бесплатно. Сервис, мать его так.
— А сколько нужно таблеток, чтобы… чтобы совсем отъехать? — спросил Влад.
— У меня столько нет, — спокойно произнес Ильяс. — Да и тебя откачают, а мне потом успокаивающую терапию пропишут — пять сеансов по триста вольт? Не пойдет, брат.
— Мне нужен Дитрих, — сказал Влад. — Он сам. Сегодня. Сейчас.
Он посмотрел на Ильяса и добавил:
— Дам шестьсот, брат.
— Да тебя конкретно приперло, видать, — заметил Ильяс.
— Да, — сказал Влад. — Край, как приперло.
Ильяс покачал головой.
— Забирайтесь, — сказал он.
Когда дребезжание экскаватора затихло вдали, Влад и Бронислава стали взбираться на холм по тропинке, которую им перед отъездом показал Ильяс.
— Имейте в виду, я вас никогда не видел, — сказал он им на прощанье.
Тропинка была так — не тропинка, а стежка в густой траве, про которую если не знать, то и не заметишь. Влад и Бронислава молчали, цепляясь за воздушные корни лиан и топча папоротник.
— Ты видел? — сказала девушка, когда они остановились передохнуть. — У Берты трое детей.
— Ну и дура, — ответил Влад.
Бронислава нахмурилась:
— Ты правда так думаешь?
— Да нет, — ответил ей друг. — Но у меня-то никаких детей не будет, Славушка. А так, это, наверно, весело. Я, когда был маленький, хотел братишку. Или сестренку. Думал, будем играть… как дети Берты сейчас во дворе. Но ведь что говорят? Что вредно это. Здоровье у женщины портится, фигура, психика. Да и по жизни… Вон Хельга — наша ровесница, а уже руководит экспериментальной группой. После окончания школы ей, может быть, лабораторию дадут. А Берта что? Ни образования, ни перспектив. Пойдем.
Подростки двинулись дальше.
Поднявшись на вершину холма, Влад огляделся.
— Мне кажется, нам сюда, — сказала Бронислава и указала рукой на тяжелую, окованную порыжевшим железом дверь.
— Подожди меня здесь, — произнес Влад. Бронислава просительно посмотрела на него.
— Слава, — сказал подросток мягко. — А если у Дитриха сегодня особенно плохое настроение?
Девушка вздохнула и присела на траву. Она смотрела, как Влад спускается по оплывшим ступенькам. Дверь, несмотря на свои размеры, даже не скрипнула, закрываясь за подростком. Бронислава осталась одна на полянке, окруженной кустами дикого имбиря. Девушка сорвала цветок мальвы и стала отщипывать лепестки механическими движениями. Мать всегда говорила: “Под пристальным взглядом даже чайник не закипит”. Бронислава старалась не смотреть на черно-красный прямоугольник двери, казавшийся плотом в море буйной зелени. Девушка задумалась о том, что мог бы изобрести Влад, если бы в то утро, когда на него обрушился приступ вдохновения, друг наткнулся бы не на цветущий куст шиповника…
А на эту тяжелую дверь.
Бетонную стену уродовали черные буквы, оплывшие от сырости и времени, но еще вполне различимые в свете старинной V-образной лампы под потолком:
NIEMALS NICHTS FUR SIE
FUR EVRIG
Немецкого Влад не знал, но на противоположной стене обнаружилась надпись на языке, знакомом с детства.
УМРЕМ, НО НЕ СДАДИМСЯ!
“Это же дот, — подумал Никитский. — Полуавтоматический, одна из первых моделей”. Влад видел такие только в военных энциклопедиях и узнал сооружение по характерной форме бойниц. Пулеметов там, конечно, уже не было — только небо, прищурясь, заглядывало в дот своими голубыми, как у Брониславы, глазами. Но Влад ни на миг не задумался над тем, с кем же сражались люди, на языке которых он думал и говорил. Он мог думать только о том, согласится Дитрих выполнить его просьбу или нет.
Под потолком тихонько гудел кондиционер. Корпус треснул в двух местах, и пластик был грубо заварен. Старый, обшарпанный шифоньер делил бетонную коробку на две части. Влад даже догадался, откуда Таугер его взял. Дверца шкафчика была открыта, на полке лежала аккуратно сложенная стопка белья. Никитский окинул помещение быстрым взглядом. Стол с двумя грязными тарелками и какими-то бумагами, старая газовая плитка на две конфорки у противоположной стены, газовый баллон, шкафчик для посуды… Влад подумал, что если бы Дитрих ушел, то он бы запер дверь дота. И уж точно выключил бы кондиционер. Значит, Дитрих находился где-то здесь. Влад зашел за шифоньер.
И замер, глядя в направленное на него дуло парализатора.
Вторым, что увидел Влад, была оранжевая звезда под левой ключицей парня, лежавшего на кровати. Из кома сбитых простыней торчала только его голова и рука с оружием.
— Я так рад, что нашел тебя, Дитрих, — сказал гость с чувством.
Бровь Дитриха изумленно приподнялась. Он молча указал гостю на кривой табурет. Парализатор в его руке описал изящную дугу. Влад сел и обнаружил, что все слова куда-то повыскакивали, а во рту пересохло.
— Меня зовут Влад Никитский, — начал подросток.
Бронислава бросила безжалостно истерзанный цветок, встала и прошлась по поляне. “Господи, да что же так долго-то”, — нервно подумала девушка. Она остановилась на краю обрыва, задумчиво посмотрела на родной городок, лежавший в долине у ног. Такой уютный, чистый и милый.
А вот мысли, ворочавшиеся в ее голове, никак нельзя было назвать чистыми и милыми. Как будто кто-то повернул в мозгу тяжелый вентиль вроде тех, которые ставят на газовых баллонах. Бронислава слышала, что в городах на материке давно уже перешли на солнечные батареи вместо газа. Но ни в одном из островных городков, где ей приходилось жить, — а Бронислава за свою жизнь успела полюбоваться и на китов в Тихом океане, и на северное сияние, — девушка подобного чуда не встречала. Да и к чему эти солнечные батареи, новые, ненадежные, когда на остров каждые две недели приходит газозаправщик?