А принцесса наслаждалась парадным выездом. Пусть смерть уже не за горами, но все это великолепие, в котором она играла видную роль, по праву принадлежало дочери Генриха VIII. Рядом с ней сидела четвертая жена ее отца — одна из шести оставшаяся в живых. Женщины были одеты одинаково, что давало Елизавете очевидное преимущество. Анну Клевскую никогда нельзя было назвать красавицей, и сейчас на ее фоне молодая двадцатилетняя девушка, безусловно, блистала красотой. Они сидели бок о бок в своих серебряных одеждах, очень похожих на те наряды, которые мать Елизаветы привезла с собой из Франции.
На улице Фэнчерч четверо мужчин — каждый из них был около семи футов росту — прочитали оды. На улице Грейсчерч процессия приостановилась, чтобы наряженный ангелом трубач мог сыграть для королевы, а у ворот школы Святого Петра поэт Эдвуд прочел Марии несколько своих стихов. Люди ликовали и уже готовились пировать после того, как они поприветствуют королеву, принцессу Елизавету и молодого и красивого Эдуарда Куртенэ, новоиспеченного герцога Девонширского. Простой народ несказанно радовался бочкам с вином, в изобилии выставленным в честь коронации.
Елизавета вместе с Анной Клевской следовали непосредственно за королевой. «Наверняка, — рассуждала она, — королева не может прохладно ко мне относиться, раз она позволила мне занять такое почетное место в этой процессии».
Елизавета высоко занеслась в своих мечтах, вообразив себя центром всего этого волшебного действа.
И тут она услышала голос Гардинера:
— Здесь находится Мария, законная и безусловная наследница, по всем человеческим и божеским законам, короны и королевского звания нашего королевства Англии, Франции и Ирландии, и всем следует помнить, что этот день назначен по согласованию со всеми пэрами нашей земли для посвящения, помазания и коронации вышеупомянутой самой замечательной из всех Марий. Не послужите ли в таком случае и не выскажете свое желание и дадите свое соизволение на данное посвящение, помазание и коронацию?
И Елизавета вместе со всеми присутствующими закричала:
— Да, да, да! Боже, храни королеву Марию!
Но ей почудилось не «Марию», а «Елизавету».
И пока в честь Марии произносились речи, пока с нее снимали мантию, пока совершали помазание и снова набрасывали ей на плечи отороченную горностаем новую мантию, Елизавета видела на ее месте совсем другую женщину. Когда-нибудь, в один прекрасный день, в одежде из бархата, с короной на голове, со скипетром в правой руке и державой в левой будет стоять она, Елизавета. И это ей, Елизавете, принесут, преклонив колени, присягу вассальной верности эти пэры, и это ей, Елизавете, поцелуют левую щеку. «Боже, храни королеву Елизавету!» — такой крик будет стоять у нее в ушах.
Когда они покинули аббатство, в ликующей толпе Елизавете померещилась одна женщина с бледным и безрадостным лицом и скорбными глазами, которая выделялась среди весело орущей толпы тем, что не кричала вместе со всеми и была печальна на фоне всеобщего ликования.
Может, это была безутешная герцогиня Нортумберлендская?
Елизавета вздрогнула. Вот оно, напоминание о том, как близко катастрофа находится от триумфа.
Спустя несколько недель на холодных улицах люди ждали появления другой процессии. Она являла собой разительный контраст блистательному действу коронации.
Возглавлял ее епископ Ридли, а среди тех, кто шел позади него, находился лорд Роберт Дадли.
Роберт шел с высоко поднятой головой. Он, который жаждал страстей, был даже рад этому унижению и казался беспечным, когда проходил по узким улочкам. Он был ко всему готов. Амброуз, Гилфорд и леди Джейн уже были приговорены и вернулись в свои темницы. Теперь настала его очередь. И что могло теперь спасти одного из тех, кто вступил в заговор против королевы? Ничего не оставалось делать, как покориться судьбе.
Для Роберта не было бы неожиданностью, если бы по возвращении из ратуши в Тауэр его ожидал топор палача. Но его приговорили к ужасной казни, применяемой обычно к предателям: повесить, заживо вспоров живот и выпустив все внутренности.
И все же по своей природе Роберт был оптимистом, — он продолжал надеяться, что его ждет лишь топор. Сын герцога не может погибнуть бесславной смертью заурядного предателя.
Поэтому, по пути в свою темницу, находящуюся в башне Боучемп, он ждал, что процессия свернет на Тауэр-Хилл. Тем не менее, этого не случилось.
На протяжении всего своего путешествия Роберт ощущал на себе заинтересованные, полные сочувствия взгляды женщин, вышедших поглазеть на заключенных. Пребывание в мрачной темнице никак не отразилось на его притягательной силе.
— Какой красивый молодой человек! — говорили в толпе. — Он слишком молод, чтобы умереть.
И провожали Роберта сочувственными взглядами.
Больше других за ним наблюдала одна женщина. Она страстно желала выкрикнуть его имя, когда он поравнялся с ней, но она все же затаилась в страхе, что ее вид может потрясти его. «Какая у него благородная осанка, — думала она, — и какое безразличие проявляет он к своей судьбе!» Именно этого и ждала она от своего гордого Робина.
Когда процессия удалилась, Джейн Дадли упала без чувств на землю.
При дворе происходила перестановка сил. Высказав вначале расположение по отношению к Эдуарду Куртенэ, королева затем отвернулась от него. Многие поговаривали, что причиной тому развратные привычки, приобретенные им во время пребывания в Тауэре. Другие полагали, что он оказался плохим актером и не смог так страстно влюбиться, как пытался это показать, в стареющую женщину. Были и такие, вероятно наиболее осведомленные, которые считали, что перемена в ее отношении к молодому аристократу может быть отнесена на счет тайных переговоров с испанским послом, а также того факта, что Филипп, сын императора Карла и наследник обширных территорий, вдовец.
Французский посланник Ноэлль в обстановке крайней секретности предостерег принцессу Елизавету.
— Слышали ли ваша светлость, что королева подумывает о браке с испанским принцем? — спросил он.
— Да, до меня дошли подобные слухи.
— Ваша светлость должны понимать, что союз с Испанией вызовет крайне негативную реакцию в Англии.
— Королева — хозяйка своей страны и самой себя. Она выйдет замуж за кого ей заблагорассудится.
— В вашей стране многие не примут брак с испанцем.
— Я с такими незнакома.
— А ваша светлость знают, почему королева отвернулась от Куртенэ? Да потому что она догадывается, на какой объект направлены его нежные чувства.
Несмотря на все ее самообладание, глаза у Елизаветы заблестели.
— Не понимаю, что ваше превосходительство имеет в виду.
— Он влюблен в вашу светлость. Он так далеко зашел в своей любви к вам, что не задумываясь отбросит в сторону готовую вот-вот свалиться на его голову корону для одной только надежды на ту, которую получит в будущем.
Елизавета все же почуяла опасность.
— Я ничего об этом не знаю.
— Но другие знают. Они говорят, что, если Куртенэ женится на вас, а вы будете вознаграждены тем, на что у вас есть права, то народ станет более счастливым, чем в том случае, когда мужем королевы окажется испанец.
Ее сердце бешено забилось. Она вновь услышала слова церемонии в аббатстве и крики пэров «Боже, храни королеву Елизавету!»
И тогда она вспомнила женщину, увиденную ею в толпе, и братьев Дадли, ожидающих в настоящий момент наказания за амбиции, которым не суждено было осуществиться.
Ноэлль вкрадчиво продолжал:
— У Куртенэ есть влиятельные друзья в Девоне и Корнуолле. Ваша светлость, перед вами открывается великое будущее.
«Я иду сейчас по лезвию бритвы, — подумала она. — Удержусь на острие — и в конце пути меня будет ждать трон. Но один только неверный шаг — и вниз, к катастрофе, к темнице в Тауэре и на плаху».
Ноэлль мечтал любым путем воспрепятствовать браку королевы Марии с испанцем, потому что это противоречило интересам Франции. Но желал ли он видеть на троне Елизавету? Конечно же, нет! Целью его заговора являлось посеять вражду, которая уберет с пути и Марию, и Елизавету, оставив место свободным для Марии Шотландской. Ее губы сложились в усмешке. Французский посол, наверное, принимает ее за идиотку!
Как только Елизавета рассталась с ним, то сразу же испросила у королевы аудиенцию. Разрешение было получено, и когда Елизавета склонилась перед нею в поклоне, то поняла, что со времени последней встречи отношение к ней Марии не стало более теплым. Несмотря на свою молодость и показную невинность, Елизавета была достаточно искушенной, чтобы понимать, откуда это нерасположение к ней и к чему клонят все эти послы.
Она знала, что испанский посол, осознавая непопулярность союза, который он старался организовать для сына своего господина и английской королевы, догадывался, что существует определенная фракция, которая предпочтет посадить на трон Елизавету и позволит ей выйти замуж за Куртенэ, и что если дать этому случиться, то Англия снова станет протестантской страной. Поэтому Ренар и убеждал королеву отправить Елизавету на плаху. Он был уверен, что принцесса замешана в заговоре, и собирался вывести ее на чистую воду, чтобы окончательно заглушить в королеве сентиментальные чувства по отношению к сестре.
Сейчас, наблюдая за присевшей в реверансе сестрой, королева вспомнила предостережения испанского посла.
— Ваше величество, — произнесла Елизавета. — Я умоляю отпустить меня в одно из загородных поместий.
— Почему это? — спросила Мария.
— Мое здоровье сильно пошатнулось. Мне требуется свежий деревенский воздух.
— Ты кажешься вполне здоровой.
— Я очень страдаю от болей, ваше величество. В деревенской тишине я могла бы проштудировать те книги, которые ваше величество обязало меня изучить. Я чувствую, что в тишине Вудстока или Хэтфилда на меня снизошло бы откровение.
— Ты останешься здесь, — сказала королева, — чтобы я знала, что у тебя на уме.
Елизавету отпустили. Покидая королевские покои с дурными предчувствиями, она понимала, что переживает сейчас наиболее критический период в своей полной опасностей жизни.
Как ни странно, но ей на помощь пришел, сам того не желая, испанский посол.
Вся страна знала, что королева с благосклонностью относится к браку с испанцем. Это не могло понравиться англичанам, ненавидевшим испанцев, и все чаще повсюду начали упоминать добродетели Елизаветы.
Королева упорно отказывалась признать законное происхождение своей сестры. Казалось, она поступала так из-за боязни, что народ решит, что младшая дочь короля, исповедующая протестантскую веру, станет для Англии лучшей правительницей, чем католичка старшая дочь Генриха VIII. Но настоящая причина была следующая: если Мария являлась законной дочерью, то Елизавета не могла быть таковой, ведь единственным способом признания прав Елизаветы было объявить недействительным брак ее отца с Екатериной Арагонской. Поэтому для них обеих стало невозможным одновременно считаться законными дочерьми.
Испанский посол, стремясь ускорить события, поспешил впутать во что-нибудь нехорошее своего давнего недруга Ноэлля. Если Ноэлля отошлют назад во Францию и одновременно отправят на плаху Елизавету… О большем он и мечтать не мог. Но обвинить Ноэлля в том, что тот побывал ночью в покоях Елизаветы с целью организовать заговор против королевы, было слишком неразумным с его стороны.
Это обвинение показалось таким смехотворным, что всем стали ясны планы заговорщиков.
Стоя перед королевой на коленях, она рыдала:
— Я умоляю ваше величество не обращать внимания на дьявольские козни и наветы, касающиеся меня, дать мне возможность доказать мою невиновность.
Мария свято верила в справедливость, и слова Елизаветы падали на благодатную почву.
— Моя дорогая сестра, — сказала Мария, — я очень сожалею, что напрасно тебя осудила. Возьми эти жемчуга в знак моей привязанности к тебе.
Елизавета приняла жемчуга и не преминула воспользоваться ситуацией. Она подняла глаза на сестру и произнесла:
— Ваше величество так добры ко мне. Я уверена, что вы позволите мне удалиться от двора, чтобы я могла жить в тишине и мне удалось сделать то, что ваше величество приказали. Дайте свое милостивое разрешение на это, чтобы я могла проштудировать книги, которые вы велели изучить, и чтобы поскорее обуздала свои мысли и направила их в то русло, куда их угодно направить вашему величеству.
Разрешение было даровано, и с величайшим облегчением Елизавета ощутила, что на этот раз избегла реально угрожавшей опасности.
Для Елизаветы существовал один путь избегнуть постоянно висящего над нею дамоклова меча. Она нередко думала об этом пути, но всякий раз отвергала его. Ибо он состоял в замужестве.
Король Дании выдвинул кандидатуру своего сына Филиберта Эммануэля, герцога Савойского, в качестве ее супруга. Испания благоволила подобному союзу, и поэтому королева полностью его одобрила.
Живя, казалось бы, спокойной жизнью в своем доме в Эшридже, Елизавета не чувствовала себя в полной безопасности. В каждом проезжавшем мимо незнакомце ей мерещился посланник от королевы, везущий приказ явиться ко двору, что могло означать, кроме всего прочего, вероятность заточения и казни. Она ничего не могла поделать со своими дурными предчувствиями. Только брак с заморским принцем освободит ее от непреходящего страха. Но избавиться от страха таким способом означало одновременно и расстаться с самой заветной мечтой. В качестве герцогини Савойской она никогда не услышит те магические слова, которые в следующем году или даже через десять — пятнадцать лет могли бы прозвучать для принцессы: «Боже, храни королеву Елизавету!»«
Нет, будь что будет, она останется здесь. Все ее надежды связаны с Англией. И если временами ей казалось, что взобраться по скользкой тропинке, ведущей на вершину власти, не удастся никогда, то пусть так и будет. Она предпочтет падение с высоты, чем навсегда откажется от восхождения.
Елизавета театрально отказала герцогу Савойскому.
Королева и ее министры рассердились, но не слишком сильно, и этот вопрос на время повис в воздухе.
Принцесса прожила в деревне несколько недель, внимая новостям, которые доходили до нее от друзей, оставшихся при дворе.
А новости приходили сумбурные, сулившие и полную победу, и окончательное поражение.
Против испанской партии поднялся Уайетт. Елизавете слали письма с просьбой о поддержке, но она не хотела иметь ничего общего с этим восстанием. Принцесса понимала, что ее козырь — терпеливое ожидание. Она узнала, что Куртенэ был замешан в заговоре Уайетта, что его глупость и лицемерие оказались подстать его красоте. Но принцесса теперь также хорошо понимала и то, что, если заговор удастся, то герцог Саффолкский, один из его лидеров, вероятнее всего постарается посадить на трон свою дочь леди Джейн Грей и не станет помогать Елизавете.
Нет! Это восстание не для нее!
Время показало, что она была права. Куртенэ оказался предателем — он запаниковал и сознался в заговоре Гардинеру, так что Уайетт был вынужден выступить раньше времени. Восстание было подавлено. Уайетта арестовали, Куртенэ и Саффолка отправили в Тауэр, вышел приказ немедленно казнить леди Джейн и лорда Гилфорда Дадли.
К несчастью для Елизаветы, письма, написанные Ноэллем и Уайеттом в ее адрес, были перехвачены и доставлены королеве. Когда пришел приказ явиться ко двору, Елизавета поняла, что ни один из опасных моментов, которые она пережила на своем тернистом жизненном пути, не мог сравниться с настоящим.
Она могла сделать только одну вещь — лечь в постель. «Увы, — объявила она, — я слишком больна, чтобы вынести дорогу». И в самом деле, Елизавета была так сильно объята ужасом, что на этот раз ее болезнь не являлась пустым обманом. Она не спала и не ела, металась по кровати, мучительно прислушиваясь к звуку лошадиных копыт в своем дворе, который возвестит о прибытии людей от королевы.
И они не замедлили явиться.
К счастью, это оказались не солдаты с приказом об аресте, а два королевских лекаря — доктор Уэнди и доктор Оуэн.
Дрожащая от страха прислуга доложила об их прибытии.
— Я их не приму, — сказала принцесса. — Я слишком больна, чтобы принимать посетителей.