Тургонель обернулся и смущенно потупился.
— Я пошутил, господин мушкетер, — пробормотал он. — Эта маленькая дурочка ищет одного каторжника, а его и в живых?то уж нет.
— Как? Марсель Сорбон умер? — пораженно спросил Виктор.
Адриенна бросилась к нему.
— Я не могу в это поверить! — воскликнула она. — Это было бы слишком ужасно!
— Он умер, — повторил Тургонель. — И если вы приехали от имени герцога, господин мушкетер, то отвезите ему известие, что каторжник Марсель Сорбон находится в царстве мертвых.
— Так он умер в дороге? — спросил Виктор.
Адриенна со страхом смотрела то на него, то на Тургонеля.
— Да, в дороге, господин мушкетер. Он выказал мне сопротивление, и я, по долгу службы, вынужден был убить его.
— Какой изверг! — прошептала Адриенна.
Лицо Виктора омрачилось.
— Вас, капрал, могут привлечь к строгой ответственности, если ваши слова подтвердятся. Но вы пьяны, а пьяный человек не сознает, что говорит.
— Это оскорбление, господин мушкетер! — вскричал рассвирепевший Тургонель. — Я и сам скоро получу офицерский чин! Я не пьян и прошу вас взять свои слова обратно.
— Не делайте из себя посмешище! — с презрением сказал Виктор.
— Вот увидите — я скоро буду офицером! — не унимался Тургонель.
— Когда?то еще будете… А пока исполняйте свой долг, капрал Тургонель, или я прикажу арестовать вас вашим же конвойным, так как вы пьяны и не повинуетесь старшему по чину! — сурово промолвил Виктор.
— Мы еще встретимся… — проворчал Тургонель.
Пыхтя от злости, он вышел из гостиницы и громко велел своим людям садиться на коней.
— Конечно, следовало бы хорошенько проучить этого мерзавца… — сказал Виктор. — Но я не хочу поднимать шума.
— Я страшно боюсь за Марселя! — призналась Адриенна. — А что если и в самом деле он убил его по дороге?
— Прежде всего мы и должны проверить, правду ли говорит этот бурдюк с вином, — ответил мушкетер. — Вполне вероятно, что герцог дал ему указание не щадить Марселя…
— Вот этого?то я и боюсь, — откликнулась Адриенна. — А этот капрал как раз подходящая фигура для исполнения приказа герцога.
— Каторжники сданы в тюрьму вчера. Значит, сегодня их наверняка вывели на работу, — стал размышлять Виктор вслух. — А с холма на другой стороне города видна часть территории тюрьмы… Не исключено, что мы увидим каторжников за работой и разглядим среди них Марселя…
— Так и надо сделать! — согласилась Адриенна. — Пойдемте, Виктор. До наступления сумерек еще целый час. Я должна знать истину, какой бы она ни была…
Виктор и Адриенна тотчас отправились через город на другую его окраину и вскоре вышли на дорогу, ведущую на холм. За этим холмом и располагалась тюрьма. Она примыкала к гавани, которая раскинулась внизу огромным полукругом и была занята кораблями.
Адриенна с Виктором поднялись на вершину холма, заросшую оливковыми деревьями и кустарниками. Отсюда обширная, окруженная со всех сторон могучими стенами тюрьма была видна как на ладони. То здесь, то там видны были группы каторжников. До боли в глазах всматривалась Адриенна в их лица и искала Марселя. Она все еще верила, что он жив.
Вдруг Виктор указал ей вниз, на один из бассейнов, где производились работы.
— Вот он! — радостно воскликнул мушкетер. — Должен быть он! Хотя лица я не разглядел, но фигура и движения… Да, это Марсель!
Адриенна посмотрела в указанном направлении и тоже узнала Марселя. Не говоря ни слова, она опустилась на колени, воздела руки к небу, и слезы радости побежали по ее прелестным щекам.
III. ПЕРЧАТКА МАРКИЗЫ
Небольшой дворец, находившийся в Гранд–Трианоне, был построен еще Людовиком XIV для госпожи де Ментенон. Теперь же, по приказу Людовика XV, дворец реставрировали и расширили. Парк с его великолепными деревьями был украшен новыми дорожками, беседками, павильонами и стал излюбленным местом пребывания маркизы де Помпадур, которая часто по вечерам в узком кругу избранных друзей принимала здесь короля.
Приближалась осень, и по желанию Людовика во дворце и парке Трианон был устроен праздник. Весь двор был приглашен на это торжество.
Маркизе де Помпадур все больше и больше нравилась роль некоронованной королевы. Ее тщеславие возросло необычайно. Она постепенно прибрала к рукам короля, и он спокойно смотрел, как маркиза, не спрашивая его, повелевала министрами и постепенно захватывала бразды правления страной. Король искал все новых и новых развлечений и в душе даже радовался, что ему не надо заботиться о государственных делах. А маркиза была настолько же умна, насколько и ловка — она никогда не давала королю возможности ощутить ее влияние на него.
В парке и на террасе дворца Трианон, освещенных бесчисленными свечами, собралось многочисленное нарядное общество. И всякий старался получить доступ ко всемогущей маркизе, напомнить ей о себе и восхититься ее блеском и могуществом. Все знали, что фактически это она управляет государством, что король подчиняется ей во всем. И потому каждый теперь старался присоединиться к толпе счастливцев, озаренных сиянием этой блистательной звезды.
Маркиза не могла скрыть легкой усмешки, замечая в залах дворца, на террасе и в магически иллюминованном парке министров, вельмож, послов, генералов и высокопоставленных дам из древнейших дворянских родов. Как поспешно стекались они сюда со всех сторон, как торопились на праздник маркизы!
Стоя на террасе, маркиза разговаривала с графиней д'Альмирон. Но вот она заметила поднимавшегося по ступеням Шуазеля. Он явно искал глазами ее. Маркиза сказала несколько любезных слов графине и отошла. Шуазель тотчас воспользовался этим, чтобы завязать разговор с маркизой.
— Вы подошли, полковник Шуазель, чтобы проститься со мной, не так ли? — спросила она с пленительной улыбкой.
— Так точно, я пришел проститься, маркиза.
— Да, я уже знаю, что его величество оказал вам милость перед вашим отъездом в действующую армию, — с прежней улыбкой продолжала маркиза.
— И я знаю, что этим я обязан маркизе… — прибавил полковник Шуазель с глубоким поклоном.
— Рано или поздно вам представится случай отплатить мне, полковник… — сказала маркиза. — Вы, вероятно, еще помните наш разговор… Я уверена, что вам предстоит великое будущее… Итак, к делу, полковник! Дерзайте! Я буду ждать вашего возвращения и надеюсь, что наши мечты скоро осуществятся.
— Ваши слова будут сопровождать меня всюду, маркиза. Я отправляюсь на поле брани с надеждой найти дорогу к славе и возвышению и далеко пройти по ней! — ответил Шуазель.
— Ваше честолюбие поведет вас прямо к солнцу! — засмеялась маркиза. — Вы хотите взлететь, подобно орлу, Шуазель. И я искренне желаю вам счастья и успеха. Но не забывайте — чем выше поднялся человек, тем ужаснее для него опасность падения.
— Это если у него на высоте закружится голова, — прибавил Шуазель. — Но за себя я не боюсь! Я отказался от любви с тех пор, как вы внушили мне, что человек, решивший возвыситься, должен во имя славы и почестей пожертвовать даже любовью. Любовь, говорили вы, есть только препятствие на пути к возвышению.
— Поверьте, я от души радуюсь, что способствовала достижению ваших целей, полковник! Я уверена, что вы, с вашей волей, с вашим мужеством и умом, далеко пойдете. А когда возвратитесь ко двору, мне доставит удовольствие приветствовать в вас союзника, который вместе со мной начинал свою карьеру.
В это время король, проходя по парку со своей свитой, вдруг увидел на площадке перед террасой герцога Бофора, с которым не виделся со времени его путешествия в Италию на поиски сокровищ.
Бофор возвратился в Версаль только накануне праздника и потому не получил приглашения на него. Однако он нашел уместным явиться сюда и без приглашения. Ведь сам король в доверительных разговорах называл его, Бофора, двоюродным братом, и герцог знал, что при дворе нет больше никого, равного ему по влиянию на короля. В своей кичливости герцог называл себя правой рукой короля. Даже министры и другие государственные мужи относились к герцогу с подобострастием.
— Добро пожаловать, кузен! — воскликнул король, протягивая герцогу руку. — Когда вы прибыли?
— Вчера, ваше величество, точнее, сегодня утром, в четыре часа, — ответил герцог Бофор. — Это было продолжительное и трудное путешествие.
— Рад, что вы опять здесь, кузен!
— Я прибыл сюда не по приглашению маркизы де Помпадур… — со значением произнес герцог.
— Вы для меня всегда приятный гость, герцог, а потому и желанный гость маркизы, — возразил король.
Герцог почтительно поклонился.
— Я часто вспоминаю о вашей затее с водолазом, кузен. Вы вернулись из Италии. Так что же, нашли вы там ваши сокровища? — с живым любопытством спросил Людовик.
— Полная неудача, ваше величество… — глухим голосом неохотно ответил Бофор.
— Так вы не нашли вашего золота?
— Нет, ваше величество.
— Я должен признаться, герцог, что вообще сомневался в успехе вашего предприятия, — сказал король. — С вашей стороны это был слишком поспешный шаг. Доверить реке, да еще в чужой стране, такие сокровища! Причем — золотые монеты! Наверняка вода за столь длительное время разрушила сундуки и частью рассеяла, а частью истерла эти монеты… Итак, вы не нашли своего золота… А что же ваш водолаз?
— Все было напрасно, ваше величество. Много дней я провел на берегу реки, жертвовал всем, чтобы добыть золото, но — увы…
— Стало быть, ваши богатства потеряны навсегда?
— Я опасаюсь, что они попали в чужие руки. Кто?нибудь случайно узнал о том, что они находятся на дне реки, и достал их. Я вполне уверен в этом, так как ни один фут речного дна не остался неисследованным. Но все средства, которые я использовал, не дали никакого результата.
— Но кто же мог узнать о ваших сокровищах? — с сомнением в голосе спросил король.
— О них мог узнать Марсель Сорбон.
— Марсель Сорбон? — переспросил король, подходя с герцогом к террасе. — Так вы еще не знаете всего случившегося, герцог…
Бофор пытливо глянул на короля.
— Я повторяю, ваше величество, что только ранним утром прибыл в Версаль, — напомнил герцог.
— Марселя Сорбона больше нет в живых… — произнес король подавленно.
Выражение глубокого удовлетворения появилось на мгновение на лице герцога.
— Он умер? — безразличным тоном спросил Бофор.
— Я так и не увидел Марселя живым, герцог, — печальным голосом продолжал Людовик. — Мое заветное желание оказалось неисполненным. Мне было дано увидеть его лишь мертвым…
— Я уже давно, ваше величество, хотел уберечь вас от этого тягостного воспоминания, — отважился сказать Бофор. — Я называл Марселя мертвым и тогда, когда он был еще жив, — чтобы только вы забыли о нем.
— Это было несправедливо, кузен! — воскликнул король. — Да, все это прошло, все миновало… И у меня ничего не осталось от того отдаленного времени, кроме воспоминаний…
«Итак, капрал Тургонель сдержал свое слово! Марсель мертв!» — Герцог Бофор несказанно обрадовался этому известию. Оно внушало ему уверенность, что он больше не увидит ненавистного ему незаконнорожденного. Да и король навсегда успокоен и умиротворен, так как знает, что его сын переселился в мир иной…
Тем временем Людовик и Бофор поднялись по ступенькам террасы. На верхней площадке их встретила маркиза, которая только что отпустила Шуазеля.
Бофор все еще смотрел на маркизу де Помпадур как на свою ставленницу. Он еще не знал, как маркиза быстро и ловко воспользовалась его отсутствием при дворе для укрепления своего могущества. Он все еще думал, что она оказывает на короля гораздо меньше влияния, чем он сам, и считал себя вправе не оказывать ей внимания, на которое может рассчитывать дама высшего света.
Когда Людовик окончил разговор с маркизой и обратился к стоявшей вблизи графине де Марзан, маркиза случайно или намеренно уронила свою перчатку — в тот момент, когда герцог Бофор стоял рядом с ней. Герцог заметил перчатку, но не поднял ее.
Лицо маркизы вспыхнуло, когда она убедилась, что герцог отказал ей в обыкновенном внимании. Его пренебрежение показалось ей тем чувствительнее, что такое отношение к ней заметили многие придворные.
Министр Орри и граф д'Аржансон тут же бросились поднимать перчатку, однако их опередил паж маркизы. Быстрым и ловким движением он подхватил перчатку и подал ее маркизе.
Маркиза непринужденно рассмеялась и бросила несколько шутливых слов благодарности всем трем кавалерам.
Бофор же, не обращая никакого внимания на случившееся, продолжал стоять возле короля и надменно поглядывать вокруг.
Вскоре король отбыл к себе во дворец. Вслед за ним покинула празднество и маркиза.
Оказавшись у себя, где некому было наблюдать за нею, она дала выход своим чувствам. Ее изящные ручки ломали и рвали красивый дорогой веер, Ее глаза гневно сверкали, а лицо исказила непримиримая ненависть.
«Ты дал мне почувствовать, что я ниже тебя по происхождению, герцог Бофор! — думала она, задыхаясь от гнева. — Но тебе придется узнать, что я не напрасно добилась могущества! Ты думаешь, что без тебя я не смогла бы достигнуть такого положения? Тщеславный глупец! Ты был только средством в самом начале. О, ты еще вспомнишь о перчатке маркизы Помпадур! Тебе придется ее поднять в другой раз, и это унижение будет сильнее и постыднее того, которому ты подверг меня сегодня!.. Женщина, Бофор, никогда не забывает подобного оскорбления. Она ненавидит того, кто напоминает ей о ее ахиллесовой пяте. Ты бросил мне вызов, не зная, какой силой я располагаю теперь… Я ненавижу и презираю тебя!.. Маркиза Помпадур уже не бедная Жанетта Пуассон, не жена ростовщика д'Этиоля, а королева — пойми это, суетный глупец! Да, она королева, хоть и не носит короны и не обвенчана с королем. Но ты увидишь, Бофор, что и корона королевы Франции будет принадлежать мне!..»
IV. МЕДНОКОЖИЙ ЯГУАР
В одиночный камере, куда охранники приволокли креола Диего, он постепенно пришел в себя, а потом день за днем боролся с последствиями страшного наказания.
Когда раны, нанесенные плетью, еще не зажили как следует, надзиратель Рошель счел креола вполне пригодным к работе. Диего не протестовал, не отказывался, хотя по правилам, при таких?то ранах, его следовало освободить от работы.
Когда Марсель, работавший вместе с группой каторжников возле одного из бассейнов, увидел надсмотрщика, ведущего к ним осунувшегося, похудевшего креола, то невольно посочувствовал бедолаге. Как он под палящим солнцем будет ворочать эти тяжеленные камни?..
— Ты, наверное, собирался еще с недельку прохлаждаться, меднокожая собака, — насмехался Рошель над Диего, подводя его к месту работы. — Как бы не так! Рошель покажет тебе, где раки зимуют. И горе тебе, если я увижу твое нерадение! Еще раз отведаешь плетей!..
Диего смолчал и на этот раз, но во взгляде его мелькнула такая дикая ненависть, что Марсель, уловивший этот взгляд, был поражен.
Диего впрягся в работу наравне с другими. Он не жаловался, не стонал, не давал Рошелю повода для придирок. По ночам Диего ворочался и скрипел зубами — незажившие раны не давали ему уснуть.
На следующий день, как только началась работа, надзиратель Рошель подозвал креола к огромному камню.
— В одиночку ему не утащить такой камень, — заметил один из работавших поблизости каторжников.
— Ничего, утащит! — отрезал Рошель. — Берись, креол, ты должен его унести.
Диего не возразил, хоть и понимал, что Рошель издевается над ним. Он схватил камень и попытался оторвать его от земли. От неимоверных усилий у него на лбу, на шее и на руках вздулись жилы. Но поднять камень ему все?таки не удалось.
— Погоди, я помогу тебе, меднокожий ягуар! — сказал Рошель и яростно ударил креола бамбуковой тростью по голове и по спине.
Диего вынес и это, не произнеся ни звука. Только стиснул зубы.
— Ты притворяешься, ленивая собака! — завопил Рошель.
Но тут креолу помогли двое других каторжников, и общими усилиями камень был передвинут.
Когда Марсель, стоя рядом с креолом на краю бассейна, заметил, что на свежую кровавую рану товарища сел большой москит, он зачерпнул ладонями воду и плеснул на раны, охладив их и отпугнув насекомое.