Я хлопаю себя по лбу.
— Кажется, разговор сегодня не задастся.
— Погоди-погоди, — тётя Света машет руками. — Вот именно это твоей маме узнавать сегодня не обязательно. Сегодня достаточно, чтобы она поняла, что ты не такой, как все. Информация должна приходить постепенно.
— Хоть это… — но не успеваю договорить, в гостиную уже вносят чашку с картофельным пюре.
Мама ставит её посреди стола, при этом улыбка вот-вот разорвёт губы. Я верю в искренность этой улыбки, гостей у деда не было давно.
— Ну что же вы суетитесь, — машет руками тётя Света. — Мы могли же просто попить чаю.
— Ничего-ничего, — машет руками в ответ мама. — Гостей мы давно не встречали.
— Давайте я хоть вам помогу, — находится тётя Света.
— Это замечательная идея, мам! — восклицает Володька. — А Никитос мне пока покажет свою комнату.
— Да-да! — соглашается моя мама. — Никита, ну-ка проведи Володе экскурсию.
И я провожу. Показываю комнату, хотя у Володьки был в его обители лишь раз, и то, когда тётя Света вносила его в комнату после неудачного путешествия по уровням. Моя комната Володьке почти неинтересна. На компьютер он даже и не смотрит, хотя тот является главной атрибутикой моей берлоги. А вот лестница на крышу привлекает его внимание. И вот мы уже чешем подошвы босых ног о черепицу, двигаясь к Каштану.
Как тебе живётся тут, брат? — спрашивает Володька, задрав голову, посматривая на крону Дерева.
В общем и целом не жалуюсь, — приветливо отвечает Каштан.
Никитка тут тебя не обижает? — Володька косится на меня, и я просто покатываюсь со смеху. Смеётся и Каштан.
Никита и мухи не обидит. Он хороший ученик, — говорит с любовью Каштан.
Мы ещё болтаем с Каштаном о пустяках. Кажется, здесь Володьке нравится больше, чем в моей комнате. А потом мама зовёт нас за стол.
* * *
— Наш Никита устраивает причуды, поэтому не ест некоторые блюда, — улыбается мама, накладывая себе пюре и цепляя куриное крылышко. Стол уже заставлен посудой настолько, что она вот-вот упадёт. Рядом с курицей Эйфелевой башней возвышается бутылка красного вина. Я не знаю, можно ли вино зелёным детям, но предполагаю, что нет. Очень даже нет, потому что его запах вызывает во мне тошноту не хуже чем готовящийся шашлык.
Бабушка с дедушкой остаются в кухне, в гостиной только мы четверо. А жаль. Дедушка бы пришёлся к нашей трапезе как нельзя кстати. Он бы служил связующим звеном между мамой и семьёй Морковкиных.
Передо мной стакан с апельсиновым соком и салат из помидоров и огурцов. Сок желтеет и у Володьки. Взрослые налили по бокалу вина. Мама продолжает верещать о том, что я не ем мясо и накладывает пюре Володьке. Братишка тревожно снуёт взглядом от тарелки ко мне. Он хочет отказаться, но не знает как.
Лишь тётя Света проявляет интерес к действиям мамы и слушает с любопытством, позволяя подкладывать сыну запрещённую еду. Впрочем, может, урожай картофеля, из которого сделано пюре, снят вовремя, и можно было бы поесть, но я не стал бы рисковать. Боль меня вряд ли пронзит, как в случае с кроликом, но лёгкое недомогание на весь день обеспечено.
Потом и тарелка тёти Светы наполняется картошкой, и дело доходит до курицы. Мама цепляет ножку и поворачивается к Володьке.
— Вова, ножку будешь?
Видимо, братишка впервые в такой нестандартной ситуации. Он бледнеет, бегает глазами от ножки к моей маме, открывает рот, и оттуда вырывается лишь лёгкое кряхтение.
— Давайте мне, — внезапно вставляет тётя Света. — Я люблю окорочка.
Моя мама тут же отвлекается от Володьки. В конце концов, последний сообщает, что сам возьмёт себе нужный кусок.
И вот мы вчетвером сидим за столом. Я напротив Володьки, наши мамы напротив друг друга. Моя уже приступила к пюре.
— Как давно вы живёте в наших краях? — спрашивает мама.
— Не так уж, — отвечает тётя Света. — Переехали недавно из шумного города. Муж у меня торгует недвижимостью, часто в командировках. Вот как и сейчас.
Я клюю помидоры, а Володька лишь пьёт сок и постоянно косится на курицу. Мне становится его жалко.
— А мой муж умер, — вздыхает мама.
В гостиную входит дедушка, поглядывает на застолье и начинает копаться в ящике инструментов.
— А чего это мы не все собрались, — улыбается тётя Света. — Анатолий, присоединяйтесь, а то как-то без вас пусто.
— Я попозже подойду, — без улыбки отвечает дед и продолжает копаться в ящике.
Я ловлю взгляд мамы. Та смотрит то на меня, то на Володьку.
— У вас что, амулеты одинаковые, не пойму? — хмурится она, отпивая вина.
Мой она видит потому, что я всегда ношу рубашку нараспашку, а Володька надел сегодня майку с огромным вырезом, почти до солнечного сплетения.
— Погодите. Никита. У тебя же такой был, как у Вовы. А у тебя сейчас другой совсем.
— Мы с ним обменялись, — говорю я.
— Эх, где наше детство, — смеётся мама и смотрит на тётю Свету. — Зачем же вы обменялись? Это знак вечной дружбы?
Глаза мамы блестят. Она ничего не знает о вечной дружбе. Но тут говорит тётя Света:
— Никита отдал Вове свой амулет потому, что это его знак. А Володя подарил Никите знак его стихии.
Теперь и дедушка подходит к нам, сжимая в руках гаечный ключ. Он внимательно смотрит на мою грудь, и мне страшно. Страшнее даже при кораблекрушении не было.
Хотя вру. Было.
— И что же этот знак означает? — улыбается мама, разглядывая мой амулет.
— Водную стихию, — отвечает тётя Света. — Вообще-то я сегодня пришла, чтобы с вами серьёзно поговорить, — вздыхает она.
— Да? О чём? — теперь моя мама смотрит на тётю Свету.
— А вы заметили, что Вова тоже не ест сейчас мясо?
Мама косится на Володьку и в её глазах внезапно появляется понимание…
…и тревога.
* * *
— И что это значит? — говорит она уже серьёзным тоном.
— То, что мой сын и ваш сын — зелёные дети. Всего лишь, — отвечает тётя Света, пожимая плечами.
Мама долго хмурится, глядя на неё.
Дедушка застыл с гаечным ключом у изголовья стола.
Все растеряны, кроме тёти Светы.
— Это что… вы в секте какой-то? — В голосе мамы появляются враждебные нотки. Всё пропало. Пора переходить к доказательствам.
— Нет, давайте я всё расскажу. Коротко в двух предложениях, чтобы как бы… описать ситуацию. — Тётя Света деловито сцепляет руки и откидывается на спинку кресла. — Зелёные дети — это обычные дети, только наделённые некоторыми способностями. Они могут говорить с природой. Ваш сын — и мой тоже — слышат, например, как разговаривают деревья. Никита был рождён зелёным ребёнком, но не у всех этот дар проявляется сразу. У Никиты он открылся из-за стресса во время кораблекрушения.
— То есть, вы прочли в новостях о нашем несчастье и решили на этом сыграть? — удивлённо вскидывает брови мама.
— Никита, — говорит тётя Света. — Настал твой выход. Объясни всё маме.
— Да, объясни мне. — Мама смотрит на меня колючим взглядом. — Как тебе удалось связаться с семейкой сектантов?
— Я… — мысли теряются, в висках стучит. Хочется вскочить и убежать в комнату, но я сжимаю кулаки и сижу. — Плыл на Круге в Море и услышал его голос.
— Голос Круга?
— Голос Моря, — недовольно уточняю я. Знаю же, что мама прекрасно всё поняла, просто притворяется. — Сначала оно не хотело меня спасать, а потом спасло, потому что поняло, что я — зелёный ребёнок. Когда акулы не стали меня есть.
— Ого, — наигранно удивляется мама. — А вы из этого целый триллер, оказывается, придумали.
— Никита не ест мясо потому, что он не может есть продукты, которые достаются людям с болью Природы, — говорит тётя Света. — Он и некоторую растительную пищу не может есть. И чай пить. Впрочем, думаю, вы уже поняли, что Никита ест в последние дни.
— Конечно, поняла, — кивает мама, но в голосе только раздражение. — Теперь я должна на вас дом переписать?
— У меня свой есть, — улыбается тётя Света. Кажется, она единственный в этом паноптикуме может сохранять здравый смысл и не терять основную нить.
— Мама! — Я стараюсь помочь тёте Свете и перетянуть одеяло на себя. — Папа умер потому, что у него сгнили кости!
— Кто тебе это рассказал? — Теперь даже я для неё враг, читаю это в её глазах.
— Каштан, — отвечаю я. — Дерево за домом!
— Или бабушка! — недоверчиво мотает головой мама.
— Ладно, подождите, — тётя Света поднимает руки, останавливая дискуссию. — Мы думали о такой реакции. И поэтому приготовили для вас доказательство.
— Я не хочу доказательств, — тихо говорит мама. — Я хочу, чтобы вы убрались из моего дома. И чтобы ваш мальчик больше и близко не подходил к Никите.
— Постойте, дайте нам всего одну попытку, — просит тётя Света. — Это отнимет пару минут вашего времени.
— Вон, — злобно шипит моя мама и при этом улыбается, чувствуя себя королевой.
— Оля! — голос дедушки, про которого все забыли, звучит резко. — Дай людям шанс!
— Папа? — мама больше удивлена, чем раздражена. — И ты туда же. Разве ты не видишь, что они пришли в наш дом только для того, чтобы…
— Что я действительно вижу! — перебивает маму дед. — Так это то, что после кораблекрушения я из больницы забрал совсем другого внука! Никита изменился. И я достаточно прожил на этом свете, чтобы констатировать, что с твоим сыном не всё в порядке. Он не болеет, нет. Он просто стал другим. Даже характер поменялся. Я старше тебя. Это мой дом. И я хочу, чтобы эти люди рассказали, почему в последние дни мой внук не похож сам на себя. А если они шарлатаны, так поверь, я сам же своими руками вышвырну их на крыльцо.
Несколько секунд на лице мамы борются все противоречивые чувства планеты. Наконец, она сдаётся.
— Дом-то твой, — кивает она. — А сын — мой. У вас пять минут, чтобы заставить меня поверить в сказку. Я слушаю. — И она смотрит на тётю Свету испепеляющим взглядом.
— Это не я буду доказывать, — добродушно улыбается та. — А ваш сын.
Четыре пары глаз уставились на меня, и мне становится плохо. Никогда ещё я не чувствовал, будто вселенная сконцентрировалась только на мне и вращается вокруг моей персоны. Уж лучше дрейфовать три дня по волнам Чёрного моря на Круге.
— Нам надо выйти во двор, — выдавливаю я.
* * *
Мама тихо шепчется с дедом на крыльце, иногда повышая голос. Вид у неё такой, будто её предал весь мир. Лицо тёти Светы излучает ванильную отрешённость, словно она в полудрёме. Её фигура стоит на дорожке, а глаза изучают нас с Володькой. Я на газоне, весь мир смотрит на меня. На моём лице, наверное, такая кислая мина, будто это я убил отца, потопил яхту и развязал Вторую Мировую.
Чувствую на плечах мягкие руки Володьки.
— Посмотри на меня, — тихо просит его голос. — Посмотри на меня.
Нехотя отрываю взгляд от взъерошенной мамы и смотрю в глаза Володьки: чистые, изумрудные, как вся Природа. Он стоит так близко, что я вижу каждую его веснушку и слышу запах пота. Братишка. Я немного успокаиваюсь.
— Всё как договаривались, — говорит он очень серьёзно, и меж бровей ещё глубже прорисовывается морщинка. У Володьки два состояния души: когда он восторжен, и даже веснушки его сияют, и когда он чем-то озабочен, и тогда появляется эта морщинка. — Просто несильно делаешь шажок назад, — говорит Володька. — Прямо в полсилы. Даже в четверть. Вообще не напрягайся.
Моё сердце вот-вот выскочит из груди, и я начинаю лепетать:
— А если я её испугаю? Если она начнёт вызывать полицию? Она даже может начать с вами драться…
— Так! — тихо прикрикивает Володька. — Немедленно возьми себя в руки, сын самурая!
Я не выдерживаю и улыбаюсь. Братишка улыбается в ответ. Морщинка меж бровей исчезает.
Володька отходит к маме, и тётя Света обвивает его руками. Я смотрю на дедушку, на свою маму, и снова мрачнею. Деваться некуда, иначе этот кошмар никогда не кончится. Я ложусь на траву и смотрю в небо. Утреннее солнце слепит меня.
Удачи, — желает мне Каштан.
До встречи, браток, — отвечаю я.
Сосредоточиться сложно, даже с закрытыми глазами я чувствую враждебный взгляд мамы. Моё эфирное тело начинает трепетать и последнее, что я слышу, голос тёти Светы:
— Смотрите скорее, он для вас это делает.
Я делаю лёгкий шажок назад, и человеческий гомон прерывается.
Открываю глаза.
Тишина. Всё так же светит солнце. Вокруг меня трава, Каштан, домик дедушки. Всё то же самое, только ни мамы, ни дедушки, ни Володьки, ни тёти Светы. Люди исчезли, а ещё исчез и ветер. Поначалу я не замечаю особой разницы с моим миром, но потом поднимаю взгляд и ахаю. Неба нет. То есть, есть, но ночное. Вижу звёзды, солнце светит прямо на черноте полотна.
Столь сказочная картина будто гипнотизирует меня, но я велю себе оторвать взгляд. Смотрю на Каштан.
А вот и я, — говорю ему.
И я здесь, — отвечает он.
Улыбаюсь. Растения никуда не исчезли: шепчет трава, деревья размышляют над сущностью вселенной. Спохватываюсь. Володька велел не задерживаться надолго. Хватаюсь за амулет, и в ухо врезаются крики мамы:
— Что вы сделали с моим сыном???
Она нападает на тётю Свету. Дедушка растерянно пялится на женщин. В окне прорисовывается удивлённое лицо бабушки. Только Володька смотрит на меня. Наши взгляды пересекаются, и братишка кричит:
— Вон он! Вон он!
Суматоха перед домом замирает, все смотрят на меня, а потом мама бросается ко мне и обнимает.
— Где же ты был? Где ты был, Никитушка? Я думала, я тебя потеряла!
— Я в любой момент могу оттуда вернуться, — отвечаю, стоя прямо как дундук.
— Боже мой, что же это такое? — мама плачет.
— Я был на другом уровне Природы, — отвечаю я. — Это всё равно что в другой мир уйти. Но я вернулся. Я всегда буду возвращаться, обещаю.
— Больше так не делай, — просит мама.
— Ты видела, как я исчез??? — спрашиваю.
Мама отстраняет меня и смотрит в глаза. Её взгляд такой… потерянный. Её мир уже не станет прежним.
— Оля. Вам стоит понять, что ваш сын — не обычный ребёнок. Он зелёный ребёнок Природы. Он избранный.
Тётя Света подбирает самые лучшие слова. Таких даже я бы не придумал. Мама растерянно смотрит на Морковкиных, потом на не менее растерянного дедушку, потом на меня.
— Никита, это правда? — спрашивает она меня на последнем дыхании. Она хочет услышать эту самую правду из моих уст. Уст родного сына.
— Да, — выдавливаю из себя я. — Поэтому меня не съел медведь, когда мне было шесть. Поэтому меня не съели акулы. И поэтому меня спасло Море. Я говорил с ним, как говорю сейчас с тобой.
Мама чуть покачивается и смотрит куда-то в степь. Я думаю, что сейчас она упадёт в обморок, но она смело оборачивается к тёте Свете и говорит:
— Я хочу некоторое время побыть одна. Я должна подумать. Вы можете отправляться домой.
С этими словами мама уходит к себе в комнату.
Глава седьмая Песнь
Мама зашла ко мне в комнату вечером. Я сижу за компьютером и играю в стрелялку, но сюжет игры не лезет в голову, уши прислушиваются к шорохам в маминой комнате. Я даже звук из-за этого отключил. Несколько часов назад к маме вошёл дедушка, и они до сих пор о чём-то шептались, но потом щёлкнул замок, тяжёлые шаги деда заскрипели по лестнице. Я уж думаю, что всё плохо, но вот мама нарисовалась на пороге.
Я озабоченно оглядываюсь, и мама дарит мне кроткую улыбку. На душе становится легко, но я не знаю, что сказать. Первой говорит мама:
— И чем тут занимается мой супергерой?
Она видит на экране монстра и пушку, но ей нужно с чего-то начать.
— Играю, — отвечаю я.
— Думаю, нам надо всё обсудить, — говорит мама, нехотя входя в комнату. — Кто-то должен поставить мои мозги на место, и этим кто-то должен быть родной сын, а не чужие люди из соседнего дома.
— Ну… хорошо, — соглашаюсь, хотя и боюсь вопросов мамы. — Пойдём тогда на крышу! — Мне кажется, что в присутствии Каштана я буду говорить смело. Если что, он мне всё подскажет.
— Если тебе будет там удобнее, то пойдём, — соглашается мама.