Баженову будет вручена карта с нанесенными на ней разведданными оборонительными сооружениями, огневыми точками, ориентирами, целями. Баженов обязан сообщить сразу же о новых разведданных объектах, особенно в тылу врага. Еще будет вручена карта кодирования только для связи с ним.
Курит ли? Нет. Пусть возьмет спички, лучше зажигалку, и в случае необходимости сожжет все бумаги. Самолет поджечь, но лишь соблюдая условия обстановки: в лесу этого делать нельзя. Летчик знает, как вывести мотор из строя и все прочее.
Полетят без документов. Никаких погонов и офицерских шинелей. Наденет ватник, и не новый, чтобы не выделяться среди партизан, особенно при атаке.
Его роль в партизанском отряде — начальник штаба с чрезвычайными полномочиями. Командовать будет Льоха, это фамилия «Деда», командира партизан, в прошлом агроном. Но вмешиваться в его командование надо тактично. У «Деда» большой авторитет.
Вторая задача: как только будет сброшен наш авиадесант (за этим тотчас установить непрерывное наблюдение), сейчас же связаться через партизан с командиром бригады и организовать взаимодействие партизан с бригадой. Пусть комбриг вышлет офицера для связи с партизанами. Самому из леса не выходить.
Надо добиться, чтобы комбриг помог саперам командирами и трофейным оружием для организации маневра минами на дорогах.
— Авиадесант выбросят вот здесь, — показал командарм на карте. — Второй эшелон — западнее. — Это место он не счел нужным уточнять. — Не исключено, что часть авиадесантников приземлится в лесу. Чтобы они не блуждали, надо выделить небольшие группы партизан в качестве маяков в лесу, предварительно разведав, нет ли гитлеровцев на опушках. Если гитлеровцы для перехвата десантников заслали в лес полицаев и власовцев под видом партизан или «добровольцев» — задерживай, изолируй. Партизаны это сделают лучше тебя. У них на это особый нюх. Если парашютисты, попавшие в лес до начала сражения, не успеют присоединиться к бригаде — используй их. Все время держи при себе ракетницу и вовремя давай сигналы ракетой нашим самолетам, чтобы не приняли вас за гитлеровцев. Ну, вот, собственно, и все. Мы очень надеемся на тебя. Командарм помолчал.
— Что касается ведения нашего артогня по твоему вызову, имей в виду следующее: второй и третий дивизионы артполка будут работать только на тебя, а потребуется еще огонь — дадим, сколько надо. Организацию взаимодействия, равно как условные указания для авиации, сигналы и прочее уточнишь с Георгием Васильевичем. На тебя будут беспрерывно работать две наши мощные радиостанции. Можно считать установленным, что ночью короткие радиоволны иногда не проходят. Поэтому старайся передавать не ночью, работай не на штыре, а с двойной, тройной антенной. Ну, все это тоже уточнишь с Георгием Васильевичем.
В заключение командующий сказал:
— Помни: направление главного удара войск армии — «Орешек»!
Баженов даже не улыбнулся, хоть и знал отлично, что в действительности направление главного удара — Станиславовка. Он понимал желание командующего заставить его, Баженова, осознать всю ответственность возлагаемого на него задания.
О серьезности задания говорило и то, что на него будут работать целых два артиллерийских дивизиона, в их числе третий, укомплектованный двумя батареями тяжелых орудий калибра сто двадцать два миллиметра.
Уже перед самым уходом Соболев вернул Баженова, отвел его в сторону и спросил, глядя ему в глаза:
— Надеюсь, ты хорошо понимаешь, что ни при каких обстоятельствах не можешь сдаться в плен?
— Понимаю. Не сдамся!
— Отбивайся и пробивайся, но в плен не попадай. Теперь ты знаешь направление нашего главного удара и можешь оценить важность твоей миссии. Во что бы то ни стало разыщи партизан и организуй взаимодействие. Я в тебя верю. — Он крепко пожал руку Баженову.
Начштаба повел Баженова к себе. Около часа они работали, а потом был вызван летчик. Баженов его и раньше видел, но только сейчас с ним познакомился. Это был плотный, добродушный улыбающийся парень в унтах и шлеме. О таких говорят: «свой в доску» и еще: «особых примет не имеет». Все звали его Вася-Василек.
Начштаба уточнил методику выхода к месту посадки и еще раз повторил приказ:
— Если окажется, что сели у противника, — живыми не давайтесь! Постарайтесь пробиться к партизанам.
— Будет исполнено!
— Ни с кем больше не разговаривай, — обратился он к Баженову. — Ожидай в комнате моего адъютанта. Тебе все доставят: ватник, автомат, рацию, ракетницу и прочее.
Ночью начальник штаба отвез Баженова к самолету, Вася-Василек встретил их сообщением, что ему приказано не на бреющем лететь, как было задумано, а забраться на тысячу триста. Карту района приземления он изучил досконально.
Начальник штаба пожелал обоим успеха и обоих поцеловал. Командир эскадрильи дал Баженову свой шлем и очки.
Баженов уселся поудобнее, поставил рацию на колени, автомат сбоку, на пол. У него было одно стремление — действовать.
Аэродром находился поблизости от штарма; чтобы на ПО-2 пересечь Днепр на большой высоте, надо было еще на нашей стороне забраться повыше. Баженов, тоже хорошо изучивший карту, вначале не понял, почему самолет полетел не к Днепру, а в тыл: Вася-Василек «крутил спираль», поднимая «Уточку» к заданному потолку.
Однотонный, уверенный рокот мотора вдруг как бы захлебнулся. Самолет встряхнуло, у Баженова возникло ощущение, будто они проваливаются в воздушную яму. «Уточка» переваливалась с крыла на крыло, эта болтанка усиливалась, и Баженов мечтал сейчас об одном — лишь бы не укачало… Снизу доносился гул и гром, а здесь в вышине наступила тишина. Слышался только нарастающий свист ветра.
Баженов выглянул через борт. Внизу проплывает широкий темный проспект, кое-где неровно освещаемый редкими фонарями, парящими в небе. По обеим сторонам проспекта вихрится огненный карнавал — яркие вспышки залпов и взрывов, многоточия трассирующих цветных огоньков, взлетающие ракеты…
«Уточка» бесшумно пролетает над Днепром.
По ним не стреляют: то ли не заметили, то ли умышленно «не замечают»…
Вот и западный берег. Остались позади разноцветные огни на черном бархате. Снова затарахтел мотор. Внизу теперь тьма. Вверху, в разрывах туч — холодные звезды.
Юрий Баженов внимательно поглядывал на часы. Два километра в минуту — двадцать два разделить на два — одиннадцать летных минут от Днепра. Светящаяся стрелка компаса, укрепленного на запястье, указывает на правый борт: они летят точно на запад.
Чтобы не улететь к Герасимовке, они условились держаться в двух километрах от северной опушки. За ней виднеются яркие огоньки. Огоньки движутся попарно: фашисты ездят при включенных фарах. Где-то там — Станиславовка.
Справа, вдалеке, быстро замигали красноватые вспышки. Неподалеку от «Уточки» в небе стали быстро возникать и так же быстро гаснуть огненные кляксы: скорострельные зенитки на ощупь работали шрапнелью.
Семь минут. Восемь. Лес внизу стоит темный, затаившийся. Девять минут… Двенадцать. В чем дело?.. Не возвращаться же! А если так и не будет костров? Где садиться?
Почти одновременно они вдруг протянули левые руки вперед и вниз: костры! Наконец-то… Симметричные группы светящихся пятен быстро приближались. Согласно условию, Баженов должен был ударом по плечу дать сигнал приземляться.
Но радость исчезла так же быстро, как и появилась: на поляне было слишком много костров… |
Много костров обещали им на лесосеке возле Герасимов-ки. Это было явно провокационное приглашение. Неужели они сбились с пути? Нет, опушка справа. Светящаяся стрелка компаса показывает направо. Это не Герасимовекая лесосека!
Почему же так много костров? Может, фашисты раскодировали радиограмму и захватили и эту поляну?
Среди множества разнокалиберных костров отчетливо виднелась буква Т: пять одинаковых костров с востока на запад и три в голове, с севера на юг.
Была бы одна эта буква Т — и не было бы никаких сомнений. Провокация или нет?
Приземляться или Нет, он не может вернуться в штаб. Не может! Как же быть?
Баженов сосчитал костры. Кроме костров в букве Т — еще пятнадцать. Какое же он как командир должен принять решение? Пункт четвертый приказа начинается словами — Я решил… «Я решил», — мысленно начал Баженов, но закончить не мог.
Летчик нетерпеливо оглянулся. Его командир высунул голову за борт и всматривался в огни, уплывавшие назад. Не дождавшись указания, Вася-Василек лег на обратный курс и снова пролетел вдоль костров, но уже с другой стороны. По ним не стреляли. А офицер почему-то не хлопает по плечу. Не решается, что ли?
Баженов тронул его за плечо и показал рукой — пройти пониже над буквой Т.
Самолет прошел бреющим полетом. У крайних костров отчетливо виднелись фигурки людей с запрокинутыми вверх лицами. Баженов поднялся и ударил летчика по плечу. Тот поднял руку: иду на посадку. Но еще дважды он пролетал над поляной, высматривая, как бы сесть так, чтобы не угодить в один из костров. «Вот олухи, — сердился он, — заставь дурака богу молиться…»
Выключен мотор. Костры мчатся на них. Ближе, ближе. Земля — черный провал, ни черта под собой не видно.
Баженов прижал рацию к груди, уперся ногами и локтями, предвосхищая сильный толчок. Его рвануло с места. Удержал ремень-пристяжка. Самолет с треском врезался во что-то и замер, задрав хвост кверху.
Баженова швырнуло лицом о козырек, но невероятным напряжением воли он удержал в объятиях рацию.
Кругом было темно и тихо. Контузия? Боли он не чувствовал, но ничего не слышал и не видел.
Кое-как повернув голову, он вдруг увидел силуэты подбегавших людей, услышал голоса — «опрокидывай обратно», кричал кто-то, — и тут он понял, что козырек не перед ним, а под ним. Удерживая левой рукой рацию, правой он сбросил очки, протянул руку вниз, — автомата рядом не было. Пошарил у ног — нет. Нащупал кобуру, вынул «парабеллум» и сунул его за пазуху. Самолет опрокинулся назад, и Баженов вернулся в нормальное положение.
На крылья вскочили двое. Один выхватил из рук Баженова рацию, второй потянул его за плечи, помогая вылезти.
Баженов стоял возле самолета, окруженный толпой, и держал руку за пазухой.
— Партизаны?! — спросил он. В его вопросе не звучала радость, которую должен бы проявить советский командир.
— А вы что, не к партизанам летели? — раздалось из толпы.
— А на кой черт так много костров развели?
— Возле пеньков жгли, чтобы вы не разбились.
— А вы на яме споткнулись!
— Да вы кто такой? — полюбопытствовал наконец кто-то.
— Кто я такой — об этом знает ваш командир. Где он?
— Чтобы говорить с командиром — отдайте оружие.
— Мой автомат выпал из самолета, когда мы тут кувыркались. Пистолет и финку можете взять, если надо, но кое-что я себе все же оставлю. — Говоря это, Баженов достал из кармана заветную «феньку», быстро выдернул чеку и поднял над головой.
— Вот так, — сказал он, — чека вынута.
Разожму пальцы — граната сработает. Если вы враги — у меня другого выхода нет. Если друзья — партизаны, отойдите, позовите командира.
— Та где же они? Живой? Не раненый? — донесся в это время басистый голос.
— Живой!
— Здесь они, — облегченно загудели партизаны. Толпа раздалась, и перед Баженовым предстал высокий бородач. Именно так выглядел Отто Юльевич Шмидт на фотографиях середины тридцатых годов. Он протянул обе руки, и Баженов должен был вложить в них свои, все еще сжимая в руке гранату.
— Пока еще живой, — впервые улыбнулся он, вставляя чеку на место и опуская гранату в карман.
Теперь они обнялись, и бородач заставил трижды поцеловаться с ним.
— Ну, я рад — так рад, что и передать невозможно, — гудел бородач. — Хлопцы, кричите «ура!»
— Ура-а-а! — прокатилось по поляне.
И не только то обстоятельство, что бородач походил на образ, описанный Соболевым, и не то, что рядом с Льохой стоял тот самый партизан, которого он видел в дивизии Курдюмова, а неподдельная радость на лицах, освещенных бликами костров, убедила Баженова, что он прибыл по назначению.
Он тоже кричал «ура», пожимал руки, тонул в крепких объятиях, кого-то хлопал по плечам, и кто-то его хлопал так, что дух захватывало…
Ему подали его автомат.
— Ну, орлята, — обратился Льоха к партизанам, — загасите костры. Все, кроме боевого охранения, — айда на базу! А вы, — обратился он к группе партизан, — идите не ближе десяти шагов впереди и позади, и чтобы никто к нам не подходил: у нас будет свой разговор.
Ночь была безлунная; «молодых» лишь обозначился узеньким серпом на небе. Баженов шагал рядом с бородачом. Позади них шли еще двое.
— Я Льоха, Кондрат Григорьевич. Опять же «Дед», и опять же «Борода». В прошлом агроном, а сейчас командую этим партизанским отрядом. А кто вы?
— Я Баженов Юрий Николаевич, помощник начальника оперативного отдела штаба армии Королева, прибыл к вам в качестве начштаба на время наступления.
— А звание у вас какое? — ревниво спросил шагавший позади немолодой мужчина с выправкой военного.
Баженов мысленно прикинул: этот не меньше, чем капитан или майор.
— Майор! Майор Баженов. Окончил Высшие Стрелкова тактические — «Выстрел». Слышали о таких? По курсу командиров полков.
— Слышал, — уже с уважением и, как показалось Баженову, с оттенком сожаления отозвался спрашивавший.
— А вы кто? — спросил Баженов.
— Начальник штаба, комбат Киселев. В сорок первом попал в окружение. Был ранен, захватили в плен. Дважды бежал. Второй раз — сюда.
— Товарищ Льоха, вы не возражаете против назначения меня вашим начштаба? Так будет удобнее для организации взаимодействия с армией Королева.
— Приветствуем. Комбат Киселев будет вашим заместителем.
Баженов спросил Льоху, не комиссар ли их четвертый спутник.
— Комиссара похоронили. Позавчера. А это наш боевой комроты Петро Бугаенко.
Бугаенко был невысокий, плотный. Баженов в темноте не мог разглядеть ни его лица, ни выражения глаз, отметил только, что ходит он вперевалку, как на палубе при шторме, — невоенная, в общем, походка. Рукопожатие — железное. Сильный мужчина!
Заговорили о противнике, о действиях партизанского отряда.
Положение отряда было трудным: противник блокировал партизан в лесу. Села вокруг леса — это опорные пункты противника. Партизанам удавались вылазки мелкими группами, но их эффективность была незначительной. Отряд в пятьсот сорок человек фактически бездействовал. Нынешней численности отряд достиг, когда немцы стали выселять местное население. Поэтому не все в отряде воины, есть и простые селяне, без какого-либо боевого опыта. С их приходом создалось тяжелое положение с продовольствием: в ближайших селах не осталось ведь ни населения, ни продуктов. Партизаны охотятся в лесу. Ловят рыбу в озерах. Отбивают у фрицев машины с продуктами. Но в последнее время гитлеровские машины движутся под прикрытием: спереди танк, сзади бронетранспортер. За галеты с таких машин приходится платить кровью.
Оружия тоже мало. Его хватает только на половину отряда. Поэтому оружие — кроме находившегося у разведчиков, пулеметчиков, бывалых солдат — было не закреплено, передавалось из рук в руки.
Около половины партизан так или иначе проходили в свое время военную службу. Некоторые же только здесь научились стрелять из винтовки.
Отряд состоял из двух рот, пулеметного взвода (три пулемета, и те ручные), взвода разведки, взвода связи, хозвзвода и медсестер… Словом, это был почти стретковый батальон, и это «почти» было весьма ощутимо. На исходе были и боеприпасы. У бывалых солдат оставалось по полусотне патронов, у других — по десять-двадцать штук на винтовку.
Чем больше вникал Баженов, тем больше расстраивался. Самым скверным считал он отсутствие противотанковых средств: остались всего три противотанковые гранаты в несколько бутылок с зажигательной смесью.
— Ну и положение, — вслух огорчался Баженов: — командарм рассчитывал на батальон, а здесь, учитывая количество пулеметов и боеприпасов, — только взвод, да я к тому до полного комплекта не хватает пулеметов…