От Антуанетты ждали слишком многого. Каким чудесным образом могла она сделать более или менее нормального короля из неотесанного болвана? Ведь дофина была всего лишь четырнадцатилетним ребенком. Кроме того, ее разозлило не очень-то лестное высказывание Дюбарри, которая считала внука своего любовника «толстым, плохо воспитанным юношей». Дофина сочувствовала своему неуклюжему, постоянно моргающему супругу, который начинал заикаться, если ему приходилось высказываться по какому-нибудь вопросу.
После обручения торжественная процессия проводила невесту в ее новые покои. Комнаты дофины были обставлены со вкусом и очень дорого. У нее была большая спальня с соседней ванной комнатой, два салона с великолепными гобеленами и изысканной мебелью, чересчур большая библиотека, две прихожие и молельня.
Только теперь, во время скучной церемонии, девушке представили членов ее дома. Все преклоняли перед ней колена и давали клятву верности. Графини дю Плесси среди них не было, потому что официально ее еще не представили королю.
Мария-Антуанетта получила огромный штат придворных: почти двести человек занимались приготовлением для нее еды, а еще сто находились в ее распоряжении на всякий случай. Кроме того, к свите дофины принадлежали четырнадцать камеристок, два проповедника и пять священников, шесть шталмейстеров,[12] девять церемониймейстеров, два врача, четыре хирурга, один часовщик, один ткач гобеленов, восемнадцать лакеев, один учитель фехтования на рапирах и два погонщика мулов.
После клятвы верности король, несколько пришедший в себя, и его внук со своей новоиспеченной женой сели за великолепно накрытый стол в роскошных покоях Людовика XV и откушали — причем всему штату придворных было позволено смотреть на них. После чего высокие господа поиграли в каваньолу[13] — игру, которой, к своему счастью, Мария-Антуанетта так усердно училась в Вене.
Среди зрителей находилась и еще довольно наивная крестьянская девочка по имени Жюльенна Берто из Планси.
На вечер было запланировано свадебное пиршество в новом оперном театре. Когда королевское семейство сидело за прекрасно декорированным столом и ело, снаружи бушевала ужасная непогода. Это означало, что не будет фейерверка, который должен был состояться поздним вечером.
Я про себя проклинала сильный дождь с грозой — мне так хотелось увидеть фейерверк. Но для меня этот день все-таки заготовил особый сюрприз. Дело в том, что даже в день свадьбы наследника престола обучение моей госпожи продолжалось. Ранним вечером у мадам Франсины был последний урок довольно сложных придворных танцев. Я дожидалась графиню в нише коридора, маленьком темном помещении без окон. Там стоял диван с многочисленными подушками и крошечный столик, на котором была свеча. Толстый зеленый бархатный занавес отгораживал нишу от коридора.
У меня вошло в привычку во время уроков мадам удаляться в эту маленькую пещеру с книгой, которую мне дала почитать моя госпожа.
Мадам Франсина обычно выбирала для меня книги по географии и истории, потому что она хотела, чтобы я немного расширила кругозор. Только я зажгла свечу и хотела уютно устроиться на диване, как зеленый занавес резко отдернули.
— О прекрасное дитя. Что вы тут делаете? — спросил скрипучий мужской голос. Я испуганно обернулась и увидела довольно высокого дородного господина, стоявшего прямо передо мной. По его расшитой и украшенной кружевами одежде, парику и гриму я догадалась, что передо мной аристократ.
— Жду свою госпожу, графиню дю Плесси, месье, — спокойно ответила я, так как никакой вины за собой не чувствовала. Поэтому меня удивило, когда этот незнакомец, как я полагала, придворный, со словами «разрази меня гром» обернулся и задвинул занавес.
— Но, месье, — начала оправдываться я, но господин, от которого исходил дурманящий аромат духов, подумал, очевидно, что ему позволено воспользоваться удобным случаем. Он притянул меня к себе и прижал к себе так, что у меня перехватило дыхание, затем он впился в мои губы своими губами и дерзко схватил за грудь.
Это уже было слишком. Возмущенная, я попыталась вырваться, но господин и не собирался меня отпускать. Напротив. Одной рукой он обхватил меня за шею, а другой полез под юбку и попытался схватить между ног. Это ему наверняка удалось бы — ведь он уже просунул свою толстую ногу между моими бедрами.
Я поняла, что тут потребуется хитрость, которой научила меня мадам Франсина. Я сделала вид, будто поддаюсь нежностям назойливого почитателя. И, к моему удивлению, господин ослабил железную хватку, и мне удалось вырваться от него. Кроме того, я еще провела своими острыми ногтями по его расплывшемуся лицу и, прежде чем сбежать из алькова, на прощание двинула коленом в ту часть тела, где мужчинам, как известно, больнее всего. Он закричал и, задыхаясь, скорчился.
Не успел он перевести дух, как меня уже и след простыл. Ошеломленная, я рассказала мадам Франсине о покушении на мою добродетель. Она была очень возмущена, но похвалила меня за присутствие духа.
— Никогда не позволяй ничего подобного, дорогая, иначе ты навсегда станешь легкой добычей для господ.
На следующий день мы узнали от злорадно улыбающегося пажа Франсуа, что герцог де Фажоле явился с царапинами на лице, которые не смог скрыть даже толстый слой пудры. Его величество поинтересовался, «какая дикая кошка его так отделала».
Теперь предстояла еще последняя церемония в этот богатый событиями день: благословение брачной постели архиепископом Реймским. Его слова были слышны даже в коридоре, служки размахивали кадильницами так, что становилось страшно, как бы супружеская пара не задохнулась от клубов дыма, а архиепископ щедро обрызгивал брачное ложе святой водой.
Сам король, изображая камердинера своего внука, протянул ему ночную рубаху из тяжелого шелка, украшенную шитьем.
Герцогине Шартрез было позволено помочь юной невесте, которая выглядела совершенно очаровательно в своем шелковом ночном одеянии, так же богато украшенном кружевами.
Перед любопытными взорами придворных дети — ей четырнадцать, ему шестнадцать — послушно улеглись в общую большую супружескую постель, оба красные от смущения. Придворные наконец удалились и оставили их наедине.
Чего бы ни ожидала Мария-Антуанетта — все равно ничего не произошло. Ее супруг не сделал никаких попыток к сближению, только добродушно пожелал «спокойной ночи», повернулся на бок и уснул.
И подобное положение дел не менялось еще долгое-долгое время.
Глава девятая
Не имея опыта в любовных делах, дофина, однако, знала от своей матери и одной из старших сестер о том, что обычно происходит между супругами. Поэтому молодая женщина была сбита с толку поведением Людовика. С другой стороны, она была рада, что не подверглась «мукам любви». Ее сестра Каролина с ужасом рассказывала ей о первой брачной ночи и о ее ужасных мучениях.
Все это она поведала моей госпоже позже, когда уже могла вспоминать обо всем со смехом. Однако пока при дворе процветали слухи. Камеристки каждое утро осматривали королевские простыни, ища следы утраченной девственности, но ничего не находили.
Граф Мерси обещал императрице Марии-Терезии незамедлительно сообщать в Вену обо всех событиях. Контроль Франции был чрезвычайно строгий, чиновники перехватывали каждую почтовую посылку и при необходимости подвергали беспощадной цензуре, но Мерси повезло. Он нанял молодых венгерских и австрийских курьеров, которые доставляли тайными тропами его отчеты Марии-Терезии, а также ее ответы ему.
То, что граф сообщал своей госпоже, вызывало у нее озабоченность: дофин с самого первого разговора с Марией Антуанеттой не проявил ни малейших признаков склонности к дофине и не попытался понравиться ей — ни на публике, ни приватно.
И при дворе в Версале все отчетливее стали звучать сигналы тревоги. Людовик XV и его министры были не на шутку встревожены будущим династии Бурбонов.
«Способен дофин иметь детей или нет?». Вот в чем был вопрос. Повсюду в стране уже начали смеяться над наследником трона. Однако придворные врачи — а эти ученые господа должны были в конце концов знать — объясняли, что юному супругу всего пятнадцать и ему нужно время, чтобы приступить к исполнению супружеских обязанностей.
На самом деле Людовик страдал от фимоза, сужения крайней плоти. Если он оттягивал ее, то такая манипуляция вызывала сильную боль, и это не давало ему возможности быть с женой. Даже небольшое возбуждение вызывало у него страх. Людовик начал избегать своей хорошенькой жены, чтобы не впасть в искушение. Врачи предложили ему сделать простую операцию, чтобы устранить этот «неприятный каприз природы».
— Она будет немножко болезненной, но после вы станете совершенно здоровы, мой принц, — объяснял ему старший придворный врач.
Но Людовик героем вовсе не был. Он ужасно боялся даже малейшего проявления боли. Взамен радостей супружества он набивал себе живот сладостями и становился все более бесформенным. Он держался как можно дальше от Марии-Антуанетты и больше не спал с ней в одной постели. Дело доходило до того, что если этикет требовал присутствия обоих, он попросту игнорировал жену.
Они редко бывали вдвоем. Постоянно вокруг них толпились придворные и слуги. Все замечали, что дофин не обращает внимания на свою супругу. Этот брак был темой номер один для разговоров при дворе и во всей Франции, и даже за ее пределами следили за этой драмой, разумеется, с определенной долей злорадства. В Версале потешались над толстым Людовиком и его хорошенькой неудовлетворенной женой. Конечно, за ним еще никогда не замечали склонности к своему полу, значит, причина должна была быть в Марии-Антуанетте. Все гадали: если дофина снимет все свои роскошные туалеты, что там предстанет взору? Исподтишка поговаривали о чем-то отвратительном на ее как будто бы таком красивом теле, что отбило у супруга всякую охоту.
Но недель через восемь поведение кронпринца, однако, изменилось. Сбитый с толку подросток постепенно начал доверять своей жене, которая всегда была настроена к нему дружелюбно. Он снова начал разговаривать с ней и искать ее общества. Неуклюжий Людовик вваливался в ее покои и долго беседовал с Марией-Антуанеттой, высылая всех посторонних из комнаты.
Он говорил со своей женой о супружеских обязанностях и о том, что хорошо знает об этих отношениях, но решил подождать с этим, пока ему не исполнится шестнадцать. Этот возраст казался ему самым подходящим для интимных отношений между супругами.
Мария-Антуанетта очень обрадовалась этому, а граф Мерси мог доложить своей императрице, что дофина завоевала Людовика тем, что она такая веселая и живая, что сдержанный принц поддался ее обаянию.
Однако 23 августа, то есть в день рождения юного супруга, невеста снова осталась нетронутой. Тогда стало окончательно понятно, что без операции это было невозможно, Мария-Антуанетта попыталась утешить бедолагу, но тот поспешно, как будто спасаясь бегством, покинул замок и, пристыженный, ускакал в ближайшие леса. Появились даже опасения, как бы принц не сделал что-нибудь с собой.
Лишь много времени спустя он, обессилев от усталости, вернулся во дворец, скрылся в своих покоях и в последующие дни был ни для кого не доступен. Во дворце волновались, так как молодой человек не реагировал ни на что. Он даже отказывался принимать пищу. Только Антуанетте удалось выманить его из его спальни.
Глава десятая
Моя госпожа, графиня дю Плесси, между тем была представлена при дворе. Король должен был официально назначить ее придворной дамой своей внучке.
К этому знаменательному событию из Арси-сюр-Оба прибыл ее супруг, он не мог бросить свою красивую молодую жену на съедение гиенам в Версале. Однако несмотря на свою молодость, графиня была достаточно умна и могла за себя постоять.
Вместе со многими другими служанками я стояла в коридоре перед большим залом приемов. Трудно было поверить, что всего в нескольких метрах от этой роскоши вонь и грязь грубейшим образом оскорбляют нос и глаза. Множество людей в изысканных нарядах толпилось в зале, каждый благоухал ароматными эссенциями, так что плохой запах в этот вечер был незаметен. Я энергично оттеснила других слуг и камеристок в сторону, ведь теперь настала очередь графини дю Плесси быть представленной королю.
Придворный гофмейстер месье де Дюран громко объявил графа Эдуарда Филиппа дю Плесси и его супругу Франсину. Граф гордо подвел ее к благосклонно улыбающемуся Людовику XV. Тот представил новую придворную даму Антуанетте, и дофине, как было видно, очень понравилась молодая женщина, которая всего на семь лет была старше ее самой.
Мадам Франсина в высшей степени выгодно выделялась среди остального женского окружения дофины, состоявшего в основном из угрюмых матрон. Самой отвратительной из них, без сомнения, была ее опекунша, графиня Ноайль, придирчивая дама, без чувства юмора, к тому же еще и бессердечная.
Тут же присутствовала ревнивая любовница короля.
Когда Дюбарри говорили о красоте дофины, она не удержалась и едко заметила:
— Не вижу ничего привлекательного в рыжих волосах, толстых губах, бледном цвете лица и глазах практически без ресниц. Не будь она из дома Габсбургов, никто и не подумал бы восхищаться такими качествами.
Придворные сплетницы немедленно донесли до Антуанетты этот убийственный приговор. И она отомстила за себя. Как только король устраивал частный ужин в семейном кругу, причем Дюбарри должна была сидеть с ним за столом, дофина отказывалась присутствовать на ужине. Она возмущенно писала матери в Вену:
«Мадам Дюбарри — самое бессовестное создание, какое я могла себе представить. Она дважды сидела рядом со мной, но я ее просто не замечала, не удостаивая ни словом, ни взглядом».
Несомненно, будущая королева была рангом выше, чем Дюбарри, и любовница не имела права первой заговорить с Антуанеттой. До тех пор, пока дофина не обратится к ней. Она считалась непризнанной, и именно это имела в виду девушка. Любовница нужна королю в постели, но на приемах при дворе ей делать нечего. Это противоречило религиозному воспитанию Антуанетты, и старые девы, тетки ее супруга, ее в этом поддерживали. Две престарелые принцессы не отваживались публично выступать против любовницы короля, опасаясь гнева своего венценосного родителя. Но юная девушка могла себе позволить обращаться бесцеремонно с этой вульгарной особой.
Вы наверняка спросите: а что король? Его величеству хотя и не нравилось поведение Антуанетты, но он не рискнул призвать ее к ответу. Он часто жаловался своему внуку, министрам, а также послу де Мерси. У последнего появилась хорошая мысль: он немедленно написал своей императрице в Шенбрунн об этой проблеме.
Мария-Терезия, хотя в вопросах морали и строгая, даже чопорная, была, однако, женщиной светской, да и дурная слава короля Франции была ей известна. Людовик XV, конечно, не станет долго терпеть, чтобы наивная маленькая девочка выставляла на смех самую любимую и важную для него даму при его дворе.
Императрица, не колеблясь, написала дочери письмо, в котором уговаривала ее не обижать ее «милого дедушку» и удостоить его возлюбленную дружеского слова.
Но дофина, подстрекаемая тетками ее супруга, и не подумала пойти навстречу мадам Дюбарри. Мадам Франсина опасалась, что дофина делает большую ошибку. Во время одного вечернего приема Антуанетта снова холодно обошлась с бывшей обитательницей борделя, к заметному неудовольствию короля.
Двор между тем великолепно развлекался, и уже даже заключали пари, когда же король потеряет терпение с непокорной женой своего внука.
— Ясно, что король заступается за свою возлюбленную, — считала мадам Франсина, — но, к сожалению, дофина настолько упряма, что совсем не замечает, как теряет расположение короля. Этим она только вредит себе.