— Вообще никакими обязательствами ты не связана.
— Да, и вообще никакими, — согласилась она. — Так что решай только сам за себя. Как бы ты ни поступил, а я буду гостьей герцогини Мен, — она повернулась, собираясь идти. — Ты понял?
Он ответил ей очень тихо.
— Я понял, что за это мне придется поблагодарить господина де Орна. Он стал доставлять мне слишком много беспокойства. Я никогда не заставлял тебя, Катрин, подчиняться мне насильно. Наверное, мне будет легче договориться с твоим графом, чем с тобой.
Она снова повернулась к нему лицом и, задыхаясь, произнесла:
— Ты сошел с ума! Он не будет говорить с тобой. Человек его происхождения не захочет терпеть твои выходки.
— Будь спокойна. Все останется в рамках приличий.
Она посмотрела на него с неприязнью и пожала плечами:
— Торопись сломать себе шею, если тебе угодно.
С этими словами она вышла, а он еще несколько минут оставался неподвижен, глядя ей вслед. Его вывел из оцепенения бой каминных часов. Было десять утра, час, в который он всегда отправлялся на улицу Кенкампуа, чтобы бросить взгляд на совершавшиеся сделки и дать указания своему брату, который оставался там в качестве его заместителя.
Внезапно поняв, что опаздывает, он стряхнул с себя мрачное настроение, в котором его оставила Катрин, и направился к дверям. В этот момент они открылись и лакей с извинениями посторонился, давая ему проход. Мистер Лоу спросил:
— Что случилось, Жиль?
— Простите, господин. Я ищу госпожу. Приехал господин le comte Орн.
— Сюда? Но почему ты не впустишь его?
— Он ждет внизу, не сходя с лошади. Он послал меня спросить у госпожи, поедет ли она с ним кататься.
Мистер Лоу, взглянув на часы, решил рискнуть:
— Господин Орн что-то рано сегодня.
— Нет, господин. Это его обычное время.
Это мистер Лоу и хотел услышать. Скрываемые от него утренние катания были, оказывается, регулярными. Неудивительно, что сплетни достигли даже ушей его брата.
Лицо мистера Лоу было настолько спокойным, что слуга не заметил бушевавшего в нем возмущения.
— Пригласи господина le comte подняться наверх.
Лакей поклонился и пошел за гостем. Орн торопливо вошел. На нем были высокие сапоги со шпорами, в руках он держал хлыст.
— Дорогой барон. Я не хотел вас беспокоить своим вторжением. Госпожа баронесса оказала мне честь, пригласив сопровождать ее этим утром на прогулке. Надеюсь, я не помешал вам?
— Вы, — сказал мистер Лоу, — начинаете мешать мне довольно сильно.
— Как? — красивое лицо графа стало серьезным, высокая фигура напряглась.
— Мне случилось узнать, что госпожа слишком часто в последнее время совершает с вами прогулки, — он говорил в высшей степени вежливо. — Это вызывает разные разговоры. Конечно, вы этого не замечаете. Но я думаю, вы согласитесь со мной, что от этих прогулок ей в дальнейшем придется отказаться.
Молодой граф нагловато улыбнулся.
— Понятно. Раз таково желание госпожи баронессы, то мне с сожалением придется ему подчиниться.
— Могу заверить вас, что это мое желание, — сказал мистер Лоу. Быстро, не давая себя прервать, он продолжал:
— Есть еще одна вещь, о которой я хотел с вами поговорить. Я понимаю, что именно вам мы обязаны чести быть приглашенными в Со. Это очень лестно, но, к сожалению, мои дела не позволяют мне отсутствовать в Париже целую неделю. Поэтому мы вынуждены отклонить это приглашение.
Лицо графа потемнело; тон стал сухим.
— То, что ваши заботы удерживают вас здесь, мне понятно. Меняла, — прошу прощения, банкир — должен быть рядом со своими клиентами. Но, честно говоря, барон, я не вижу оснований, почему госпожа баронесса должна отказываться от развлечений, которые может предложить ей Со. Недавно возвратившаяся из Англии графиня Орн, соотечественница баронессы, поедет со мной в Со, и мы были бы счастливы, если бы ваша супруга сопровождала нас.
— Это слишком большая честь для нас. Моя жена не может ехать без меня.
С самого начала их разговора Орн чувствовал под вежливыми фразами скрытую враждебность, сталь под бархатом. Он попытался протестовать:
— Я надеюсь, что, по крайней мере, вы объясните мне причину вашего отказа.
— А причина та же самая, что и мое желание, чтобы вы прекратили ваши прогулки с госпожой баронессой.
Орн вспыхнул. Горячность начала брать в нем верх.
— Знаете, мой милый Ла, мне начинает это казаться обидным.
— Разве? Я не думал, что у вас возникнет такое впечатление.
— В таком случае вы ошиблись. Кажется, мы все обговорили, — он небрежно поклонился. — Я подожду госпожу баронессу, чтобы узнать, ее пожелания по поводу поездки в Со.
— Одну минуту, господин le comte. С вашей стороны неправильно не понимать, что в этом доме имеют значение только мои пожелания, а я их вам уже высказал. Боюсь, что, к своему сожалению, я буду вынужден приказать слугам не впускать вас сюда больше.
Граф смертельно побледнел и потерял самообладание. Может быть, он забыл, что является должником этого человека, а может быть, в своем высокомерии, и не считал нужным это помнить. Его рука крепко сжала хлыст. — Canaille![44]- сказал он сквозь зубы и размахнулся, чтобы хлестнуть мистера Лоу по лицу.
Мгновенно вскинув руку, шотландец успел защитить свое лицо. Быстрым движением он вырвал хлыст у Орна и, иронично улыбаясь, поклонился ему:
— Право, это было лишнее. Впрочем, определенность всегда приятнее. Мои секунданты найдут вас сегодня же.
Он бросил хлыст к ногам графа.
— Меня? Ваши секунданты? Бог мой! Вы имеете наглость считать, что я приму ваш вызов? Чтобы человек моего происхождения дрался на дуэли с каким-то менялой? Здесь вам все-таки не Англия или там Шотландия какая-нибудь.
Мистер Лоу смотрел на него, не отвечая. Орн продолжал:
— Во Франции, милый мой, так не принято, — он весь трясся от гнева. Мистер Лоу с непроницаемым выражением лица настоящего игрока неотрывно смотрел на него. — Для людей вашего пошиба у дворянина найдется трость или хлыст, как вы уже могли заметить.
Он наклонился, чтобы поднять хлыст. Потом выпрямился с прежним высокомерием, повернулся на каблуках и направился к двери.
— Как вам угодно, — сказал мистер Лоу. — В конце концов есть оружие и более подходящее, чем шпага, для таких подлецов, escrocs и людей, забывающих, к чему их обязывает происхождение. Скоро вы это узнаете, господин 1е comte.
Граф не обернулся.
— Ну, ну! Проваливайте с достоинством, — крикнул ему вслед мистер Лоу, — пока оно у вас еще есть.
Глава 9
Акции Гамбийской компании
В понедельник, июльским утром мистер Лоу вошел в свой кабинет на улице Кенкампуа. Это была лучшая комната в доме, просторная и обставленная с учетом его утонченного вкуса. Тяжелый обюссонский ковер покрывал пол. Высокие венецианские зеркала были вставлены в бронзовые рамы в стиле рококо. На стене висела копия тройного портрета Карла Первого, который Ван Дейк выполнил по заказу Бернини[45].
Любовь к Стюартам была вполне естественной для воспитанного шотландца, даже если он сам был родственником Аргайлов. Деревенские сцены Ватто[46], исполненные в яркой цветовой гамме и полные солнечного света, украшали противоположную стену. Большой письменный стол из палисандрового дерева, покрытый инкрустациями, стоял посредине комнаты. Два окна, выходившие на узкий балкон, были широко открыты, впуская утреннее тепло и уличные шумы.
Основание Банка положило начало деятельности, которой в прошлом на улице Кенкампуа не занимались. Она еще больше усилилась после приобретения Миссисипской компании и роста ее стоимости. С уверенностью предсказывали, что мистер Лоу скоро начнет контролировать и другие подобные колониальные монополии.
Мистер Лоу сел за свой стол. Он был пуст, если не считать подставки для чернильницы из черного оникса и серебра, серебряной чернильницы и подноса с лежавшими на нем острыми перьями. Дверь он за собой не закрыл, потому что следом за ним вошел его брат.
— Доброе утро, Джон.
— Доброе утро, Уилл. Ты захватил книгу записей сделок?
— Как ты просил. Что слышно о Катрин? Есть вести из Со?
— От нее самой нет. Она уехала туда против моей воли. Этого я не ожидал, — он говорил совершенно спокойно. — Но меня держат в курсе событий. Я знаю, что Катрин имеет успех у тамошних остряков.
— Да? Я ее способности, конечно, высоко оцениваю, но вряд ли смог бы назвать ее остроумной.
— Не смог бы? Уилл, прекрасное женское лицо и высокая грудь являются формой остроумия, наиболее ценимой мужчинами. Насколько я понимаю, она не добивается такого же успеха у женщин. Ее поведение с господином де Орном теряет всякое приличие, но, впрочем, непонятно, почему это должно считаться недостатком для beau monde. Возможно, те, кто ее осуждает, делают это из зависти, будучи добродетельными поневоле.
Уильям, будучи пуританских взглядов, посмотрел на брата неодобрительно.
— Неужели ты на самом деле столь терпим?
— У меня нет оснований быть иным.
— А граф Орн…
— Спит с моей женой. Так, что ли? Но я из верного источника знаю, что этого удовольствия он лишен. Госпожа де Орн, которая также поехала в Со, кажется, присматривает за своим мужем в этом отношении.
Уилл побагровел, рот его презрительно искривился.
— Тебя это столь мало волнует. Если бы я был на твоем месте…
— Но пока что ты не женат, Уилл. Ладно, — мистер Лоу махнул своей изящной рукой, — перейдем к делу. Посмотри в своих записях, сколько акций Гамбийской компании было приобретено Орном.
Уилл пододвинул стул к письменному столу, сел и раскрыл свои записи.
— Я знаю, что сначала он купил семь тысяч акций за семьсот тысяч ливров, потом он заложил их за половину стоимости и купил еще одну тысячу акций за четыреста пятьдесят тысяч ливров. На сегодня он владелец восьми тысяч акций, за которые им уплачено миллион с четвертью ливров.
— Так. И за это он должен Банку триста пятьдесят тысяч ливров. Остаток, видимо, представляет все его богатство. Скажи, сколько его пай стоит по нынешнему курсу?
— Около пятисот ливров за акцию. Он может продать свои акции за два миллиона. Недурная прибыль, — Уилл неодобрительно усмехнулся. — Я не понимаю тебя. Нечасто муж делает состояние ухажеру своей собственной жены. Или таково твое представление о том, как защитить ее?
— Ты находишь это забавным? Возможно, так оно и есть. Мне трудно судить. На какую сумму выпущены акции Гамбийской компании?
Уилл сверился с записями.
— На шесть миллионов ливров, по тысяче за акцию.
— И у Орна две трети.
— Да. Так сильно он тебе доверяет.
— А оставшиеся две тысячи акций в чьих руках?
— Ну, почти половина из них у нашего Банка, а остальное раскупила публика.
— И сейчас одна акция стоит пятьсот ливров?
— Около того, если повезет найти того, кто захочет их продать. Ходят слухи о том, что мы собираемся взять компанию под контроль. И теперь владельцы акций их придерживают. А ведь еще недавно они стоили меньше ста ливров штука.
— Надо прекратить эти слухи, — сказал мистер Лоу спокойно, что очень удивило Уилла. Затем он удивил его еще больше:
— Продай сегодня сто акций по четыреста пятьдесят ливров, завтра предложи еще сотню, но уже по четыреста. Потом поглядим.
— Но, — запротестовал Уилл, — если ты хочешь их продать, то зачем сбивать цену?
Мистер Лоу с улыбкой ответил:
— Считай это моей прихотью. И пусть этим займется Макуэртер.
— Макуэртер! — не поверил Уилл. — Но ведь это все равно, что во всеуслышание объявить, что продавец — это ты. Ты понимаешь, что последует?
— Еще как, — мистер Лоу открыл коробочку с нюхательном табаком и протянул ее брату. — Я же сказал, что я хочу прекратить эти слухи. И я этого добьюсь.
— Но это же целое состояние, — воскликнул Уилл с досадой.
Мистер Лоу щелкнул крышкой, закрыв коробочку, и сдул с рукава крошки.
— Ну и что? Несколько миллионов погоды не делают. То, что последовало затем, не нуждается в многословном пересказе. В среду утром Ангус Макуэртер, известный как человек мистера Лоу, предлагал акции компании Гамбии за триста ливров. В среду вечером по улице Кенкампуа пополз слух, что мистер Лоу не заинтересован в контроле над этой компанией. После этого Макуэртер получил указание продать пятьсот акций по двести ливров.
— Но они у нас тогда кончатся, — запротестовал брат мистера Лоу. — У нас всего несколько штук останется.
Мистер Лоу улыбнулся:
— Все равно продавайте, а то они еще больше упадут. Глаза его брата округлились. Для него было новостью узнать, что игра на понижение может быть также выгодна, как и на повышение. Эта новинка в биржевой игре, однако, не успела показать себя, так как последний покупатель удрал, едва Макуэртер сделал предложение.
В тот вечер все меняльные конторы на улице Кенкампуа безуспешно пытались сбыть акции компании Гамбии, цена которых упала уже до пятидесяти ливров за штуку. А на следующий день оказалось, что уже и за десять ливров эти акции никто не хотел брать. Таким образом, они практически обесценились.
— Надо полагать, ты удовлетворен, — возмущался Уилл. — А ведь если бы мы продавали их хоть сколько-нибудь разумно, они принесли бы нам от четырех до пяти миллионов.
— Я вполне удовлетворен. Я не продал бы свое удовлетворение и за десять миллионов.
В воскресенье Катрин возвратилась в Париж. С мужем она повела себя так, как будто не помнила, что между ними произошло перед ее отъездом. Ее, правда, удивило, что мистер Лоу тоже воспринял эту вызывающую забывчивость как должное. Она была слегка опьянена своим успехом в изысканной атмосфере Со. Она похвасталась тем вниманием, которое герцогиня Мен ей выказывала. Ее приняли в «Mouche-a-miel», рыцарский орден, основанный герцогиней, и она с гордостью показала золотую медаль члена этого ордена, на одной стороне которого была отчеканена пчела, а на другой — голова герцогини. С не меньшей гордостью она объявила, что сам знаменитый Малезье написал стихи в ее честь.
При этом мистер Лоу не удержался от комментария:
— Я рад, что он смог найти для тебя достаточно похвальных слов, к которым смог подобрать рифмы. Например, слово «честь».
— Честь?
— Ну, если хочешь, другое — «добродетель».
— Какой ты гадкий!
— Я же только порадовался за тебя.
— Порадовался! — это восклицание выражало возмущение, смешанное с беспокойством.
— Без сомнения, добрый Малезье поверил бы тебе. Да и господин Орн постарался бы убедить сомневающихся.
— Ты веришь в эту клевету! — ее глаза казались черными на фоне внезапной бледности лица.
— Я верю в то, что тебе есть за что благодарить графиню Орн, хотя, возможно, ты этого и не замечаешь.
— Я не хочу делать вид, что я не поняла твоих намеков, Джон. Но интересно, существует ли такое оскорбление, от которого ты меня избавишь? — потом, неожиданно отбросив свою иронию, она поразила его искренностью мольбы. — Джон! Я умоляю, прости меня за невнимание к тебе, за то, что я поехала в Со одна…
— Мне непонятно, что разбудило твою совесть?
Она подошла к нему вплотную, желая полного примирения.
— Я не знала, когда уехала, что он поссорился с тобой, что он ударил тебя и отказался принять твой вызов.
— Это не должно было удивить тебя. Именно это ты и предсказывала. Но зачем он рассказал тебе все? Ожидал аплодисментов?
— Ты думаешь, он их дождался?
— А ты сможешь убедить меня, что нет?
— А тебе нужно, чтобы я разубедила тебя?
— У тебя короткая память. Ты, кажется, уже забыла, какие слова сказала мне, когда я просил тебя не ездить в Со.
Она поморщилась, прижав руки к груди.
— Если б ты только знал, Джон, как я сожалею о случившемся.