первых клубов дыма. Я старался не раскисать. Сверху донесся еще один крик, я глянул
туда и увидел на балконе пляшущие тени и быстрый блеск стали в руках одного из
бандитов. На площадке его пытался задержать кто-то из отцовских слуг, но
скользнувший в сторону свет помешал мне увидеть гибель этого малого. Я не увидел, а
только услышал да ногами ощутил глухой стук его тела, когда оно упало неподалеку с
балкона. Его убийца издал торжествующий вопль, и я услышал топот его ног, бегущих по
коридору дальше — к спальням.
- Мама! — крикнул я и побежал наверх, и в тот же миг дверь родительской
комнаты распахнулась, и навстречу незваному гостю выскочил отец. Он был в
панталонах, а подтяжки были надеты прямо на голые плечи, волосы он не подвязал, и они
разметались. В одной руке у него был фонарь, в другой — клинок.
- Хэйтем! — позвал он, когда я уже взбежал на верхнюю площадку. Налетчик был
тут же между нами. Он остановился, оглянулся на меня, и в свете отцовского фонаря я
впервые рассмотрел его как следует. Он был в штанах, черных кожаных доспехах и
небольшой полумаске, вроде тех, что надевают на бал-маскарад. Он изменил направление.
Вместо того чтобы напасть на отца, он, ухмыльнувшись, ринулся с площадки назад, ко
мне.
- Хэйтем! — снова крикнул отец. Он отстранил маму и побежал вниз за
налетчиком. Он настиг его мгновенно, но этого было мало, и я бросился прочь, но внизу
лестничного марша увидел еще одного человека с саблей, преградившего мне путь. Одет
он был так же, как и первый, но у него была одна особенность, врезавшаяся мне в память:
его уши. Они были заостренные, волчьи, и в сочетании с маской делали его
отвратительным и уродливым, как мистер Панч1. На мгновение я замер, потом обернулся
и увидел, что тот, который ухмылялся, у меня за спиной уже скрестил клинок с отцом.
Отец оставил фонарь на верхней площадке, поэтому дрались они почти в темноте.
Короткая, жестокая схватка сопровождалась рычанием и звоном стали. Даже в этот
яростный и страшный миг я пожалел, что не хватает света, чтобы хорошенько
рассмотреть отцовский бой.
Схватка кончилась, и налетчик перестал ухмыляться, потому что с визгом
кувыркнулся через перила, выронив саблю, и хлопнулся внизу об пол. Остроухий
грабитель уже поднялся до середины лестничного марша, но передумал и удрал в
вестибюль.
Внизу кто-то крикнул. Через перила я увидел третьего человека, тоже в маске,
который махнул остроухому, и оба они скрылись на нижнем этаже. Я посмотрел наверх и
при слабом свете разглядел на отцовском лице тревогу.
- Игровая, — сказал он.
И в следующий миг, раньше, чем мама или я успели его задержать, он спрыгнул
через перила в вестибюль.
- Эдвард! — крикнула мама, когда он уже прыгнул, и мука в ее голосе была всего
лишь эхом моих мыслей.
Нет. У меня была еще одна мысль: он не защищает нас.
1 Мистер Панч — персонаж народного английского кукольного театра. Известен язвительностью, злым
характером и уродливой внешностью.
Почему он не защищает нас?
Мамин ночной наряд растрепался, потому что она бегом кинулась ко мне; лицо ее
застыло от ужаса. Следом бежал еще один грабитель, выскочивший с лестничного марша
в дальнем конце этажа и догнавший маму, когда она уже добежала до меня. Он схватил ее
со спины одной рукой, а клинком в другой руке уже готов был резануть ее по горлу.
Я не долго думал. Я и позже об этом не долго думал. В одно движение я подскочил
к сабле, оставшейся от убитого отцом грабителя, поднял ее повыше и двумя руками
воткнул клинок в лицо нападавшему, прежде чем он успел перерезать маме горло.
Я прицелился удачно, и острие сабли воткнулось в прорезь в маске, а значит, и в
глазницу. Его вопль разнес ночь в куски, и он отлетел от мамы прочь, а в глазу у него
торчал клинок. Клинок выпал лишь после того, как грабитель рухнул сначала на перила,
потом повисел на них, сполз на колени и, наклонившись вперед, умер прежде, чем голова
его стукнулась об пол.
Мама кинулась ко мне и уткнулась головой мне в плечо, а я подобрал саблю, взял
маму за руку, и мы стали спускаться вниз. Сколько раз отец говорил мне, когда уходил на
весь день из дома:
- Вы сегодня за старшего, Хэйтем; позаботьтесь ради меня о вашей матушке.
Вот я и позаботился.
Мы спустились вниз и вдруг поняли, что в доме царит странная тишина. В
вестибюле было пусто и темно, хотя уже показались зловещие оранжевые отблески.
Воздух наполнялся дымом, но сквозь туман я увидел тела: это были убийца и слуга,
погибший первым… И Эдит, лежавшая с перерезанным горлом в луже крови.
Мама тоже увидела Эдит и, заплакав, попыталась увести меня от входной двери, но
дверь в игровую была полуоткрыта, и я услышал, что там идет бой — на саблях. Дрались
трое, и один из них — мой отец.
- Надо помочь отцу, — сказал я, пытаясь освободиться от объятий мамы, которая,
увидев, куда я собрался, стала тянуть меня в сторону еще сильнее, пока я не рванулся так,
что она упала на пол.
На мгновение я растерялся: пока поднимал маму на ноги и просил у нее прощения,
потому что видеть, как она упала — из-за меня — было ужасно. Но следом я услыхал из
игровой комнаты страшный крик, и этого оказалось достаточно, чтобы я влетел внутрь.
Первое, что я увидел — открытая ниша в книжной полке и в глубине — коробка, в
которой хранился мой меч. В остальном же у комнаты был привычный вид, такой же, как
на последних занятиях — с накрытым бильярдом и местом для упражнений, где сегодня
чуть раньше меня школил и ругал отец.
А теперь отец стоял на коленях и умирал.
Над ним стоял человек, вогнавший саблю отцу в грудь так, что клинок прошел
сквозь тело и выглядывал из спины, а с клинка на пол капала кровь. Неподалеку стоял
остроухий, у которого на лице была глубокая рана. Он получил от отца две раны, вот эту
— только что.
Я кинулся на убийцу, который был застигнут врасплох и не успевал выдернуть
клинок из тела моего отца. Поэтому он отскочил, чтобы увернуться от моего клинка, и
отпустил свое оружие, когда отец уже падал на пол.
Я по-глупому все еще тянулся к убийце, забыв о защите с фланга, но внезапно
краем глаза уловил движение — это остроухий скользнул вперед. Нарочно ли у него это
вышло, или просто сорвался удар, не знаю, только вместо клинка он стукнул меня
рукоятью, и в глазах у меня потемнело; голова обо что-то стукнулась, и лишь через
секунду я сообразил, что это ножка бильярдного стола. Я лежал в полузабытьи, неуклюже
примостившись рядом с отцом, а он лежал на боку, и из груди у него все еще торчала
рукоять сабли. Взгляд у него был еще живой, блестящий, и веки на мгновение дрогнули,
когда он сосредоточился на мне. Какую-то секунду мы так и лежали друг против друга,
два раненых бойца. Губы его шевельнулись. Сквозь черное облако боли и горечи я видел,
как его рука потянулась ко мне.
- Отец, — прошептал я.
И тут же возник убийца и выдернул клинок из груди отца. Отец дернулся, тело его
выгнулось в последней судороге боли, рот оскалился, обнажив окровавленные зубы, и он
умер.
Я ощутил, как меня толкают сапогом в бок и в спину, и глянул вверх, в глаза
убийце моего отца, а теперь и моего убийцы, который с ухмылкой поднимал двумя
руками саблю, чтобы воткнуть в меня.
И если мне было стыдно рассказывать, что мой внутренний голос прежде велел мне
спасаться бегством, то могу с гордостью заявить, что теперь этот голос утихомирился; что
я встречал смерть с достоинством и сознанием того, что сделал для семьи все, что мог; с
благодарностью, что скоро встречусь с отцом.
Но я, конечно, не умер. Эти слова пишет не привидение. Я заметил кончик клинка,
возникшего между ногами убийцы, и в тот же миг взмывшего вверх и рассекшего
туловище от паха до плеча. Я сообразил, что направление удара было выбрано не столько
из-за свирепости, сколько из необходимости оттащить убийцу от меня, а не толкать его
вперед, на меня. Но свирепость была, и он завопил, и хлынула кровь, а он развалился на
половинки, и на пол выпали внутренности, и туда же последовала его безжизненная туша.
Позади него стоял мистер Берч.
- С вами все в порядке, Хэйтем? — спросил он.
- Да, сэр, — ответил я.
- Красивое зрелище, — сказал он и крутанул саблей, чтобы помешать остроухому,
клинок которого поблескивал совсем рядом.
Кое-как я поднялся на колени, подобрал валявшуюся саблю и стоял, готовый
присоединиться к мистеру Берчу, который вышиб остроухого вон из игровой, но
злоумышленник вдруг что-то увидел — что-то, не видное мне за дверью — и скользнул в
эту сторону. И после этого мистер Берч попятился и предупредительно вытянул руку,
чтобы я не рванулся вперед, когда в дверном проеме снова возник остроухий. Только на
этот раз у него был заложник. Не мама, чего я испугался вначале. Это была Дженни.
- Назад! — рыкнул Остроухий.
Дженни всхлипывала, глаза ее были широко распахнуты, потому что в горло ей
вдавился клинок.
Стоит ли признаваться… стоит ли признаваться, что в эту минуту я гораздо
сильнее хотел отомстить за отца, чем защитить Дженни?
- Стой там, — повторил Остроухий, утаскивая Дженни.
У нее закрутился вокруг ног подол ночной рубашки, а пятки волочились по полу.
Непонятно откуда, к ним присоединился еще один человек в маске, размахивающий
факелом. В вестибюле теперь было полно дыма. И в другой части дома я видел пламя,
лизавшее двери гостиной. Человек с факелом подбежал к шторам, поджег их, и теперь
почти весь дом пылал вокруг нас, и ни мистер Берч, ни я не смогли бы это остановить.
В какой-то миг я подумал, что они отпустят Дженни, но не тут-то было. Пока ее
тащили к повозке и заталкивали внутрь, она кричала, и кричала, когда третий человек в
маске взмахнул на кучерском месте вожжами, и повозка задребезжала, удаляясь в
темноту, а мы остались — выбираться из горящего дома и спасать из лап огня наших
погибших.
10 декабря 1735 года
1
Хотя сегодня мы хоронили отца, первая моя мысль, когда я проснулся, была не о
нем и не о похоронах, а о буфетной комнате на площади Королевы Анны.
Они не пытались туда войти. Отец нанял двух солдат, потому что опасался
грабежа, но наши злоумышленники проникли наверх, даже не пытаясь ограбить
буфетную.
Потому что они явились за Дженни, вот почему. А убийство отца? Было ли оно
частью плана?
Вот о чем я размышлял, проснувшись в холодной комнате — и в этом не было
ничего необычного, комната и должна быть холодной. В общем-то, так бывало всегда. Но
сегодня в комнате было особенно холодно. Сегодня просто зуб на зуб не попадал, и
пробирало до самых костей. Я глянул на камин, удивляясь, почему от огня не идет тепло,
и увидел, что в нем темно, а решетка покрыта серым пеплом.
Я выбрался из постели и подошел к окну, но слой льда с внутренней стороны не
позволял рассмотреть, что было на улице. Дрожа от холода, я оделся, вышел из комнаты и
был поражен, каким безмолвным казался дом. Я неслышно спустился по лестнице, к
комнате Бетти, и постучал, сначала тихонько, потом сильнее. Она не ответила, и я постоял
в раздумье — что же предпринять, и от нарастающей тревоги за нее у меня стало замирать
все внутри. И когда она в очередной раз не ответила, я опустился на колени и заглянул в
замочную скважину, молясь, чтобы не увидеть того, чего не должно быть.
Она спала на одной из двух кроватей, стоявших в ее комнате. Другая пустовала и
была аккуратно застелена, хотя у ее изножья было что-то вроде мужских сапог с
серебряной полоской на заднике. Я еще раз глянул на Бетти, и некоторое время смотрел,
как вздымается и опускается укрывавшее ее одеяло, и я решил, что пусть она спит, и
выпрямился.
Я побрел по коридору на кухню, и там миссис Сирл смерила меня слегка
неодобрительным взглядом, а потом отвернулась к своей разделочной доске. Это не
означало, что мы с ней в ссоре, просто миссис Сирл на все смотрела с неодобрением, а
после грабежа в особенности.
- Она не из тех, кто ничего не требует от жизни, — в один прекрасный вечер
обмолвилась Бетти.
Это была еще одна перемена, случившаяся после налета: Бетти стала гораздо более
откровенной и постоянно давала понять, что она обо всем этом думает. Я никогда бы не
подумал, что она и миссис Сирл обсуждали это с глазу на глаз, но, например, я и понятия
не имел, что Бетти относилась к мистеру Берчу с подозрением. И тем не менее, это так и
было:
- Я не знаю, почему он решает от имени Кенуэев, — загадочно ворчала она вчера.
— Он не член семьи. И сомневаюсь, что он когда-нибудь им станет.
Так или иначе, хотя Бетти и не думала, что миссис Сирл стала для меня менее
неприступной как экономка, и хотя раньше я бы дважды подумал, прежде чем без
разрешения тащиться на кухню и просить там поесть, теперь у меня не было никаких
колебаний.
- Доброе утро, миссис Сирл, — сказал я.
Она слегка поклонилась. В кухне было холодно, как будто от нее. На площади
Королевы Анны у миссис Сирл было по меньшей мере три помощника, не считая прочей
прислуги, которая шныряла туда-сюда в огромной двойной кухонной двери. Но так было
до налета, когда у нас был полный штат, а нет ничего надежнее, чем вторжение
вооруженных молодцов, с мечами и в масках, чтобы разогнать всех слуг. Большинство из
них даже не показались на службе на следующий день.
Сейчас с нами были только миссис Сирл, Бетти, мистер Дигвид, горничная по
имени Эмили и мисс Дэви, горничная матери. Это был весь штат, который теперь
обихаживал Кенуэев. Точнее сказать, оставшихся Кенуэев. А остались только я и мама.
Я вышел из кухни с куском пирога, завернутым в салфетку, который с
укоризненным взглядом вручила мне миссис Сирл, безусловно не одобрявшая мои ранние
прогулки по дому и занятая приготовлением завтрака. Мне по душе миссис Сирл, а с тех
пор, как она, одна из немногих, осталась с нами после той ужасной ночи, я полюбил ее
еще крепче, даже так. Но теперь надо думать о другом. О папиных похоронах. И, конечно,
о маме.
А потом я очутился в прихожей, перед входной дверью, и прежде чем я это понял,
я уже открыл дверь и, не задумываясь — во всяком случае, не слишком задумываясь, —
шагнул на крыльцо и дальше — в мир, омраченный холодом.