— Владимир Анатольевич, вы ведь видели убитого?
— Видел. Я осматривал тело перед отправкой в морг.
— Что он из себя представляет физически? По моему разумению, это человек невысокого роста, худощавый?
— Все верно, крупным его не назовешь.
— Как вы считаете, мог Долгополов нанести два смертельных удара ножом Лещенко?
Русинов замолчал, перебирая фотографии. Его ответ для меня был очень важен: если Долгополов мог нанести такие удары, моя версия подтверждается. Поколебавшись, Владимир Анатольевич сказал:
— Не знаю, Юлия Сергеевна. Умение ударить ножом, как правило, не зависит от физических качеств.
Именно это я хотела услышать от Русинова. Такой ответ означал, что он не против вывода: убийца Лещенко — Долгополов. То же, что смертельные ранения ножом часто наносят довольно тщедушные с виду люди, я знала давно. Русинов спрятал папку в шкаф, запер на ключ, проводил меня к двери, но выйти я не успела. В комнату заглянул какой-то взмыленный молодой человек в штатском, которого Русинов тут же спросил:
— Что с Лагиным?
— Кажется, пока он ушел из-под нашего наблюдения.
— Вы что, с ума сошли?
— Д-да… Это еще неточно, Владимир Анатольевич, может, объявится в Лугове. Просто наша группа его упустила здесь, в Ленинграде.
— Поздравляю. Кто вел наблюдение?
— Перов и Горелов. Последний раз видели они Лагина уходящим с работы. Потом…
— Потом растаял, можете не объяснять. Где он исчез?
— В Гостином дворе. Сами знаете, сколько там выходов.
— Знаю. Прекрасная оперативная работа, ничего не скажешь.
— Они не виноваты, Владимир Анатольевич. Не за куртку же его держать.
Хмыкнув, Русинов пропустил меня в коридор. Растерянный молодой человек, обменявшись со мной взглядом, сказал тихо:
— Может, найдут еще, Владимир Анатольевич? Они ребята хваткие.
Русинов запер дверь, спрятал ключ в карман, посмотрел в глубь коридора.
— Может быть, только зла у меня на вас не хватает. Выделить еще двух… нет, трех людей и докладывайте каждый час — мне или дежурному.
Русинов стоял у окна своего кабинета, когда на столе осторожно звякнул селектор. Подошел, нажал кнопку:
— Слушаю.
— Владимир Анатольевич, на ваше имя поступила «молния» из Москвы, — доложила секретарша. — Я занесу?
Секретарша принесла телеграмму. Русинов надорвал наклейку, прочел:
«Ленинград, Русинову. «Елизавета» с царапиной на реверсе была коллекции академика Двинкова Москве, после смерти Двинкова побывала коллекциях москвичей Панова, Штернберга, Мажейко, Заева, Чанейшвили. Из коллекции Чанейшвили пропала невыясненных обстоятельствах. Настоящее время след потерян. Шеленков».
Положил телеграмму на стол.
— Спасибо. Вот что, Галя, срочно пошли запрос на паспортные данные Чанейшвили… Как же его… Да, Чанейшвили Гурама Джансуговича. И попробуйте дозвониться, выясните, где он сейчас работает.
Светло как днем, хотя уже одиннадцать вечера. Отсюда, из окна моей кухни, хорошо видно всю набережную, разлив Невы, ползущий по фарватеру к морю лихтер. Его опознавательные огни кажутся лишними: начались белые ночи. Вдруг вспомнились слова Лагина: о том, что Лещенко убит, он слышит в первый раз. Но вдруг он действительно слышал об этом впервые? Дальше — поведение Лагина на допросах. Почему-то он бурно реагировал на сообщение о смерти Марины. Если он играл, зачем ему было наигрывать отчаяние? Бессмыслица. Хорошо, согласна, в поведении Лагина было несколько темных пятен. Например, почему он скрывал знакомство с Долгополовым? Почему признался в этом после того, как выяснил, что Долгополов пока не арестован? Впрочем, здесь отгадка может быть самой простой: боялся очной ставки. Но ведь все равно я провела бы очную ставку, даже если бы Лагин продолжал упорствовать. Еще одно темное место: то, как Лагин отреагировал на вопрос, давно ли он знает Марину. Ведь подтвердил же, что познакомился с ней год назад. Подтвердил, но, когда я сообщила о пятилетнем знакомстве, не пытался даже выяснить, почему мать Марины назвала именно эту цифру, пять лет. Должен же Лагин был понять, что мать Марины имела в виду его предшественника… Должен… Ведь это должно было задеть его за живое — если у него действительно есть какое-то чувство к Марине. Впрочем, может быть, я слишком много требую от Лагина. Может быть. Безусловно, Лагин многое от меня скрыл. Многое. Но я упорно возвращаюсь к одной и той же мысли: что если допустить, что все-таки Лагин не виноват? Преступник хорошо знал Лещенко, иначе тот не пустил бы его к себе в квартиру. Кого же хорошо знал Лещенко? Долгополова — раз, Уварова — два, Уваров отпадает, он эксперт. Отпадает… Собственно, а почему отпадает? И вообще, что я знаю об Уварове? Только то, что он был экспертом. Хорошо, оставим Уварова, пойдем дальше. Этот человек должен был хорошо разбираться в монетах. Опять возникает Уваров с его прекрасным знанием нумизматики. Дальше: именно этого человека так панически боялась Марина Шахова. Можно добавить: этот человек первый кандидат на загадочную пятилетнюю связь с Мариной. Значит, этого человека знали Лещенко, Марина Шахова, Долгополов и, похоже, Лагин? Так что же, человеком, убившим Лещенко и оставшимся на короткое время в пустой квартире, был Уваров? Ерунда, этот вариант исключается. Уваров сделал многое, чтобы помочь следствию.
Вдруг неожиданно, только сейчас, понимаю: Лагин мог никуда не исчезать и не уезжать, его просто убили. Конечно, Лагин должен стать очередной жертвой, после Марины Шаховой и Долгополова. Сыграв свою роль, он стал лишним. Осознав это, я вдруг ощущаю бессилие. Полное бессилие. Если Лагин убит, круг действительно замкнется. Для того чтобы как-то отвлечься, решаю заварить кофе, насыпаю зерна, включаю кофемолку. В первые секунды раздается потрескивание, которое издают размолотые кофейные зерна, потом оно прекращается. Но я держу палец на кнопке, забыв, что мощный мотор гоняет сейчас только кофейную пыль. Наверное, я долго сидела бы так, прислушиваясь к ровному жужжанию, если бы не телефонный звонок.
Сняла трубку:
— Алло? Алло, вас слушают.
В трубке потрескивание. Я повторила:
— Алло? Говорите или перезвоните, ничего не слышно! Алло?
Решила бросить трубку, но тихий голос сказал:
— Юлия Сергеевна, это я, Марина. Слышите меня?
— Марина? Марина Шахова?
— Я так рада, что вы дома. Мне просто повезло. Вы хорошо меня слышите?
— Но… где вы? Откуда звоните?
— Я здесь, недалеко от вас, звоню из телефонной будки.
Марина жива и, судя по голосу, с ней ничего не случилось. Впрочем, голос вещь обманчивая. Все это промелькнуло в секунду.
— Заходите. Вы… одна?
— Я одна и… Пока мне ничего не угрожает. Вы только откройте заранее дверь, хорошо? И не зажигайте свет.
— Конечно. — Сразу раздались гудки, я положила трубку. Пошла в прихожую, повернула ключ, приоткрыла дверь. Услышала шаги на лестнице: легкие, быстрые. Марина. Впустив ее, закрыла дверь. Марина тут же прислонилась к створке, откинулась. То ли она старалась успокоить дыхание, то ли слушала, нет ли за дверью шагов.
— Извините, Юлия Сергеевна… Не сердитесь.
— Марина… — Я не знала, что ей сказать. — Я рада, что вижу вас.
Сделав шаг вперед, Марина криво улыбнулась, стала расстегивать пуговицы. Бледная, под глазами круги, уголки губ дергаются. В остальном же все безукоризненно: волосы гладко забраны и стянуты сзади, легкий запах хороших духов. Тот же синий плащ, те же туфли на высоком каблуке.
— Раздевайтесь, проходите. Сейчас я сделаю кофе. Вы хотите есть?
Уселась в кресло, обняла плечи руками.
— Нет. То есть хочу, но сейчас не до этого. Кофе выпью, но есть не буду. — Уголки губ продолжают дергаться.
Я наконец поняла: ее просто трясет. Пошла на кухню, быстро вскипятила воду, сварила кофе. Подождав, пока осядет пена, разлила кофе по чашкам, принесла в комнату. Так как Марину по-прежнему трясло, сказала тихо:
— Пейте. Ну, Марина! Остынет. И успокойтесь. Вас всю трясет. Что случилось?
— Не знаю, что со мной. Просто ужас какой-то. — Поставила чашку, обняла руками плечи, закрыла глаза. — Вы спрашивайте. Спрашивайте, все равно что, только спрашивайте.
— Во-первых, что случилось на Гранитной? У Ванды Лавецкой?
— Вы уж меня извините… за эту историю. Получается, я инсценировала убийство. У меня не было другого выхода. Просто не было. У меня неожиданно пошла носом кровь, но я сделала все это по многим причинам. Во-первых, из-за Виктора. Сначала я не понимала, чего он хочет. Не понимала и пыталась понять… а потом, когда поняла… Мне нужно было понять, что лучше, чтобы он остался у вас или вышел. И все-таки, конечно, лучше было, чтобы он вышел. Лучше, конечно же лучше… Я знала, если будут считать, что я убита, это ему поможет. Но я сделала это не только из-за Виктора. Не только.
— Из-за чего же еще?
— Не думайте, что я трусиха. Я совсем не трусиха. Но знаете, все эти дни я просто в какой-то панике. Поймите только одну вещь — этот человек может все. Он всесилен. И не знает жалости. Совершенно не знает жалости.
— Какой человек? О ком вы говорите?
— Я не могу назвать его имени. Все, вроде бы уже выдала его, а имени назвать не могу. Не могу, и все. Так и кажется, подпишу себе смертный приговор. — Повернулась, — Смешно?
— Совсем не смешно.
— И мне не смешно. Страшно. Вот и сейчас, когда я сижу у вас, страшно. Я не буду пока называть его имени, хорошо? Потом скажу, но пока не буду? Юлия Сергеевна?
— Ну… пожалуйста.
— Этот человек… Этот человек закабалил меня. Опутал, связал по рукам и ногам. Растворил в своих делах. Превратил в ничтожество. И вот теперь, теперь я за все расплачиваюсь. За все. Ну вот… Когда я решила, про себя решила: все, хватит, с его властью покончено, я поняла: как только он узнает об этом, он меня убьет. Ведь он хозяин. Хозяин Ленинграда, понимаете? А узнает он очень быстро. Может быть, быстрей, чем я сама подумаю об этом. Понимаете?
— Не понимаю.
Вздохнула.
— Понять это трудно, пока не увидишь его.
Надо ее успокоить. Во что бы то ни стало успокоить, ее снова начинает трясти.
— Подождите, Марина, кто же бесшумно вышиб дверь на Гранитной? Сами вы не могли бы это сделать.
— Один поклонник. Я позвонила, сказала — потеряла ключ.
— По-моему, вы просто дали себя запугать. Неужели вы действительно так боитесь?
— Действительно. Поймите, у него все рассчитано, а главное, куплено. Была куплена я, был куплен Долгополов. У него еще полно людей. Которые все сделают, что он скажет. У него есть охранники, есть убийцы. Он может купить все, понимаете, все… А я… То, что я решила, на его языке называется изменой, измены же он не прощает. Мне важно было дождаться, когда выйдет Виктор. Ну вот, я и рассчитала, пусть думает, что я убита. Так верней.
— Вы познакомились с ним пять лет назад?
— Мама сказала? Да, Юлия Сергеевна, я познакомилась с ним пять лет назад и стала его любовницей. Стала — а что оставалось делать? Я была девочкой, а он — элегантный, обаятельный, умный, интеллигентный… А потом… Я же говорю, он сначала влюбил меня в себя, осыпал подарками, а потом — растворил в своих делах. И все. Все, конец, Понимаете, конец? — Марина посмотрела на часы. — Без четверти. В одиннадцать я должна позвонить Виктору. Если его не будет — это все.
— Что значит «все»?
— Я объясню. Я вам все объясню, Юлия Сергеевна, только разрешите глоток кофе?
— Конечно. Может быть, подогреть?
— Ничего. — Взяла чашку, отхлебнула. — Но даю слово, когда… Когда он меня попросил об этом, о монете, я не знала, что он решил убить Лещенко. — Повернулась. — Вы верите мне, Юлия Сергеевна? Я ничего не знала об убийстве, он сказал мне только, подмени монету… Честное слово. Я ведь не знала, для чего это.
— Подменить монету? Какую? Вздохнула, откинулась в кресле:
— Серебряный рубль. С профилем Елизаветы. Я не знала, что это… Что все это лишь для того, чтобы подставить Виктора. Если бы я знала, неужели бы я это сделала? Неужели? Юлия Сергеевна, скажите — разве я сделала бы это?
— Значит, Долгополов познакомил вас с Лагиным по инициативе этого человека? Кажется, это произошло в «Севере»?
— В «Севере». Кому же еще было знакомить меня с Виктором, как не Долгополову. Ему было приказано. Впрочем, как и мне.
— И… вы согласились?
— Попробовала бы я не согласиться. К тому времени я уже безнадежно влипла, как муха в бумагу, понимаете? Хорошо, я могу сейчас отдать ему машину, гараж, бриллианты, но ведь все эти пять лет я практически жила на его содержании. Где я возьму эти деньги? Где?
— Значит, Долгополов познакомил вас с Лагиным. Дальше?
— Дальше ничего. Я стала встречаться с Виктором. Мне было сказано: тебя познакомят с юношей, постарайся влюбить его в себя. И все, больше ничего. Пока — ничего. Юлия Сергеевна, клянусь, когда я познакомилась с Виктором, с н и м у меня уже год ничего не было. Клянусь. Только деловые отношения. Понимаю, я в ваших глазах мерзавка, потаскуха, что угодно, но… Но так уж получилось. Понимаете, так уж получилось.
Нет, я не могла ее понять. Не могла, поэтому сказала тихо:
— Вы доносили ему на Лагина? Своему хозяину?
Откинулась в кресле. Вздохнула:
— Да. Вернее, первые полгода, потом… Потом я просто полюбила Виктора. По-настоящему полюбила, впервые в своей жизни. Вы должны понимать, что это может значить для женщины.
— Тем не менее вы подменили монету.
— Да, подменила! Но это была последняя просьба, которую я согласилась выполнить! Последняя! После этого я решила про себя — все!
— Может быть, вы наконец назовете его имя?
— Назову. Сейчас. Соберусь с силами и назову. — Закинула голову, глубоко вздохнула. — Уваров. Константин Кириллович.
Я смотрела на Марину. Нет, она не поворачивалась. Что-то сдвинулось — и вдруг все стало на свои места. Все, абсолютно все. Уваров. Конечно же Уваров. Но ведь он в свое время раскрыл какое-то хищение? Ну и что. Неизвестно, что это было за хищение и что обнаружится, если поднять дело. Уваров. Нет, все-таки это выше моего понимания. Выше. Но как, оказывается, все просто… Как все просто. Хозяин Ленинграда — Уваров.
— Значит, это… Уваров? — спросила я.
— Понимаю, вам трудно в это поверить. Наверняка он обкрутил вас вокруг пальца. Это он умеет.
Я постаралась вспомнить все, о чем говорила с Уваровым. Уваров действительно обкрутил меня вокруг пальца, практически он знал с моих слов все, что происходит. Марина шевельнулась в кресле.
— Он попросил меня подменить монету и сказать Виктору, чтобы тот продал ее через Долгополова. Виктор давно не видел монеты, поэтому, когда достал ее и понял, что она настоящая — клюнул. Но только… Только Уваров не учел одного: с Виктором шутки плохи.
— Что вы хотите этим сказать?
— Ничего. Когда Виктор узнал, что Лещенко убит, он понял, что его подставили. Но не знал кто, он ведь не был знаком с Уваровым. Я тоже сначала не знала, что и как. Только потом поняла: Виктор хочет выйти на свободу, узнать, кто это, — и рассчитаться.
Теперь понятно, почему Лагин порвал авиационный билет. Почувствовав неладное, он от кого-то узнал, что коллекция похищена, и сначала решил улететь. Но передумал. Он решил предъявить свой счет. Конечно, он рисковал, ведь я могла и не выписать постановление о его освобождении. Но, с другой стороны, куда он мог улететь? Его все равно объявили бы в розыск.
— От кого Лагин рассчитывал узнать, кто это? От вас?
— Обо мне он еще ничего не знал. Нет, он рассчитывал узнать это от Долгополова.
От Долгополова, конечно, поэтому Лагин и скрыл от меня, что знаком с экспедитором. Лагину было важно, чтобы Долгополова не арестовали, иначе он ничего не узнал бы.
— Он ничего не узнал от Долгополова, — тихо сказала Марина. — Зато узнал от меня. Будьте уверены, я позаботилась. — Вздохнула, мельком взглянула на часы. — Да, Юлия Сергеевна, я все рассказала, в том числе и про себя. Все, от и до. Юлия Сергеевна, сейчас они убьют друг друга. Виктор и Уваров. Господи, что же делать… Что же делать?